33. Затем начались переговоры о примирении и было дано согласие на выставленное плебеями условие, чтобы у них были свои неприкосновенные магистраты[196], которые имели бы право подавать помощь против консулов, и чтобы никто из патрициев не мог занимать эту должность. Таким образом, были избраны два народных трибуна – Гай Лициний и Луций Альбин [493 г.]. Они избрали себе трех товарищей; в числе их был и Сициний, виновник удаления; кто были два остальные, о том существует разногласие. Некоторые утверждают, что на Священной горе было выбрано только два трибуна и там проведен закон о неприкосновенности их.

Во время удаления плебеев вступили в консульство Спурий Кассий и Постум Коминий. При них заключен был договор с латинскими народами. Для заключения его один из консулов остался в Риме, другой, посланный для ведения войны с вольсками, разбил и обратил в бегство антийских вольсков и, преследуя их до города Лонгулы, овладели стенами его. Вслед за тем он взял Полуску, также вольский город, а после того сделал ожесточенное нападение на Кориолы.

В то время находился в лагере в числе знатнейших юношей Гней Марций, молодой человек и умный, и храбрый, прозванный впоследствии Кориоланом. Он случайно стоял на сторожевом посту, когда римское войско, осаждавшее Кориолы, сосредоточив свое внимание на запертых в городе гражданах, нисколько не опасалось войны с другой стороны, а между тем подверглось нападению вольских легионов, пришедших от Антия[197]; в то же время осажденные сделали вылазку из города. С отборным отрядом воинов он не только отразил нападение сделавших вылазку, но через открытые ворота мужественно ворвался в город, произвел резню в ближайшей части его и, схватив поспешно огонь[198], зажег здания, прилегавшие к стене. Крик горожан, смешанный с плачем женщин и детей, поднявшимся, по обыкновению, при смятении, прибавил храбрости римлянам и напугал вольсков; показалось, что город, на помощь которому они пришли, был взят. Так антийские вольски были разбиты, а город Кориолы завоеван. Этим отличием Марций настолько затмил славу консула, что совсем исчезло бы воспоминание о войне Постума Коминия с вольсками, если бы не оставался памятником договор с латинами, вырезанный на бронзовой колонне[199] и заключенный, за отсутствием товарища, одним Спурием Кассием.

В том же году умер Менений Агриппа, всю жизнь свою пользовавшейся одинаковым расположением патрициев и плебеев, а после удаления сделавшийся еще дороже плебеям. Этого посредника и третейского судью в восстановлении согласия среди граждан, посла патрициев к плебеям, вернувшего плебеев в город, не на что было похоронить; погребение было устроено плебеями, внесшими поголовно по шестой части асса.

34. Затем консулами были избраны Тит Геганий и Публий Минуций. В тот год [492 г.], когда и на границах царило спокойствие, и дома было восстановлено согласие, государство постигло другое, более тяжелое бедствие – сперва дороговизна съестных припасов, явившаяся следствием того, что поля остались, по случаю удаления плебеев, невозделанными, а затем такой голод, какой бывает у осажденных. И дело непременно дошло бы до гибели рабов и плебеев, если бы консулы не приняли мер, разослав для закупки хлеба во все стороны, не только в Этрурию, в правую сторону по берегу от Остии, и не только в левую – через страну вольсков в Кумы, но даже в Сицилию; так вражда с соседями заставила искать помощи в отдаленных странах. Когда хлеб был закуплен в Кумах, то корабли с ним были задержаны тираном Аристодемом в залог за имущество Тарквиниев, которого он был наследником. В земле вольсков и Помптинской области даже купить ничего нельзя было; сами закупщики хлеба подвергались даже опасности нападения со стороны народа. Хлеб из Этрурии пришел по Тибру и поддержал плебеев. Несвоевременная при столь стесненном продовольствии война обрушилась бы на них, если бы вольсков, уже бравшихся за оружие, не поразила страшная моровая язва. Это бедствие так напугало врагов, что, даже когда оно ослабело, страх их не прошел; пользуясь этим, римляне увеличили число колонистов в Велитрах, а в горы, в Норбу, выслали новую колонию, которая должна была служить оплотом в Помптинской области.

В правление следовавших затем консулов Марка Минуция и Авла Семпрония [491 г.] привезено было из Сицилии большое количество хлеба и возбужден был в сенате вопрос, почем отпускать его народу. Многие высказались, что пришло время прижать плебеев и вернуть права, исторгнутые у патрициев насильственно – путем удаления. В числе первых Марций Кориолан, враг трибунской власти, говорил: «Если они хотят прежних низких цен на продовольствие, то пусть вернут прежние права патрициям. Почему я вижу силу плебейских чиновников, силу Сициния, сам находясь под ярмом, точно выкупив свободу у разбойников? Ужели я стану переносить этот позор долее, чем к тому вынуждает необходимость? Я, не потерпевший царя Тарквиния, стану терпеть Сициния? Пусть он теперь уходит, пусть зовет с собой плебеев: открыта им дорога на Священную гору и другие холмы. Пусть они грабят хлеб с наших полей, как они грабили три года тому назад; пусть они пожинают плоды дороговизны, которую создало их возмущение. Смело утверждаю, что, укрощенные этой бедой, они предпочтут сами стать земледельцами, чем с оружием в руках мешать возделыванию земли своим удалением». Насколько трудно сказать, следовало ли так поступить, настолько, по моему мнению, возможно было патрициям под условием удешевления продовольствия избавить себя и от трибунской власти, и от всех прав, тяготивших их.

35. Но и сенат признал это мнение слишком суровым, и раздраженные плебеи едва не взялись за оружие: их уже теснят голодом, точно неприятелей, лишают пищи и насущно необходимого; иноземный хлеб, единственное пропитание, неожиданно посланное судьбою, будет вырван изо рта, если Гнею Марцию не будут выданы трибуны связанными, если он не получит удовлетворения, бичуя римских плебеев. Он является новым палачом для них, так как приказывает: умирать или идти в рабство. При выходе из курии он подвергся бы нападению, если бы трибуны в пору не назначили ему срок явиться в суд[200]. Это успокоило раздражение: всякий видел себя судьей, господином над жизнью и смертью врага. Марций сперва с презрением слушал угрозы трибунов: им-де дано право защищать, а не наказывать; они трибуны плебеев, а не патрициев. Но плебеи были до того враждебно настроены, что патриции считали себя вынужденными пожертвовать одним человеком. Тем не менее, несмотря на негодование плебеев, они оказали им сопротивление, прибегая частью к личному влиянию, частью к влиянию всего сословия. Сперва попробовали, нельзя ли расстроить дело, отстраняя при помощи разосланных клиентов угрозами от сходок и совещаний. Затем выступили все – можно было подумать, что все патриции подсудимые, – умоляя плебеев подарить им одного только гражданина, одного только сенатора, как будто виноватого, если они уже не хотят освободить невинного[201]. Но так как он сам в назначенный день не явился, то раздражение упорно держалось. Осужденный заочно, он ушел в изгнание к вольскам, грозя отечеству и уже тогда питая враждебные замыслы.

Вольски любезно приняли его и с каждым днем тем с бóльшим почтением относились к нему, чем больше он проявлял гнев на земляков и чем чаще слышались то жалобы, то угрозы его. Он пользовался гостеприимством Аттия Тулия. Последний выделялся в то время знатностью среди вольсков и был всегда врагом римлян. И вот они совещаются о войне против Рима, один – подстрекаемый старинной враждой, другой – недавней обидой. Они понимали, что нелегко побудить народ после стольких несчастных попыток снова взяться за оружие: многие предшествовавшие войны, а в последнее время моровая язва истребили молодежь, а это сокрушило дух сопротивления; так как ненависть ослабела уже от времени, то надо действовать искусственными средствами, чтобы вызвать раздражение какой-нибудь новой обидой.