30. Многим мнение Аппия казалось жестоким и суровым, каково оно и было на деле; с другой стороны, мнения Вергиния и Ларция подавали дурной пример, особенно же Ларция, так как оно уничтожало кредит. Средним и умеренным в обоих отношениях представлялся совет Вергиния; но вследствие партийных расчетов и соблюдения личных интересов, которые всегда мешали и будут мешать общественным решениям, победа осталась за Аппием, и дело было близко к избранию его диктатором. Это непременно ожесточило бы плебеев, а между тем положение было весьма опасно, так как вольски с эквами и сабиняне разом были под оружием. Но консулы и старшие сенаторы озаботились, чтобы власть, располагающая к крутым мерам, была предоставлена кроткому человеку. Диктатором был избран Маний Валерий, сын Волеза. Хотя плебеи и понимали, что диктатор избран против них, но, имея права апелляции по закону, проведенному его братом, не боялись ничего дурного для себя и никакого высокомерия со стороны этого рода. Затем изданный диктатором эдикт, весьма похожий на эдикт консула Сервилия, укрепил это настроение; полагая, что и на личность его, и на власть можно положиться, они, оставив борьбу, записались в войско. Набралась армия, как никогда до того времени, – десять легионов; по три было дано консулам, а четыре взял диктатор.
И войну уже нельзя было откладывать. Эквы напали на латинскую землю. Латинские послы просили сенат или послать им помощь, или позволить им самим взяться за оружие для защиты своих пределов. Признано было более безопасным защитить безоружных латинов, чем позволить им снова взяться за оружие. Послан был консул Ветузий, и на этом опустошение кончилось. Эквы отступили с равнины и, полагаясь более на местоположение, чем на оружие, стали защищаться на вершинах гор.
Другой консул пошел на вольсков; чтобы тоже не терять времени, он, преимущественно опустошением их полей, заставил неприятелей придвинуть ближе лагерь и сразиться. На равнине, лежащей между двумя лагерями, обе враждебные армии выстроились, каждая перед своим валом. Вольски значительно превосходили численностью; поэтому они начали битву, разбившись на части и небрежно. Римский консул, не выдвигая вперед строя и не позволяя отвечать на крик врагов, приказал своим стоять, вонзив копья в землю, а когда враг подойдет очень близко, тогда начать со всей силой битву мечами. Утомленные бегом и криком, вольски бросились на римлян, которые, по-видимому, оцепенели от страха, но затем, почувствовав натиск лицом к лицу и увидев сверкающие перед их глазами мечи, в смятении, совершенно как будто попав в засаду, обратили тыл; однако и для бегства у них не было сил, так как они бегом шли на бой. Напротив, римляне, стоявшие в начале битвы спокойно, были со свежими силами, легко нагнали утомленных и взяли лагерь приступом; лишив же врага лагеря, они преследовали его до Велитр и ворвались в город – победители вместе с побежденными. И здесь при избиении всех без различия пролито было больше крови, чем в самом сражении. Пощада была оказана немногим – тем, которые сдались без оружия.
31. Пока это происходило в земле вольсков, диктатор разбивает, обращает в бегство и лишает лагеря сабинян, война с которыми была гораздо серьезнее. Послав конницу, он привел в смятение неприятельский центр, который был недостаточно укреплен вглубь вследствие растянутости флангов; на смешавшихся напала пехота. Одним натиском был взят лагерь и окончена вся война. После битвы при Регилльском озере не было в те годы другой – более славной. Диктатор с триумфом въезжает в город. Сверх обычных почестей ему и потомкам его было даровано место, чтобы смотреть представления в цирке, и на этом месте поставлено курульное кресло. После победы над вольсками у тех было отнято поле, лежащее около Велитр; а в Велитры отправлены поселенцы из Рима и выведена колония.
Несколько времени спустя дана была битва эквам, хотя и против воли консула, так как приходилось подступать к врагу на невыгодной позиции. Но обвинения со стороны воинов, что он затягивает дело, чтобы диктатор сложил должность, прежде чем они вернутся в город, – и таким образом обещания его остались столь же тщетными, как и обещания консула, – заставили его рискнуть двинуть войско на противолежащие горы. Это неосторожное предприятие удалось вследствие трусости врагов: прежде чем римляне подошли на расстояние полета стрелы, изумленные их смелостью неприятели покинули лагерь, хотя он был расположен в прекрасно укрепленном месте, и бросились в лежащую сзади равнину. Добычи здесь было много, и победа стоила мало крови.
После военной удачи в трех местах ни патриции, ни плебеи не перестали заботиться об исходе домашних недоразумений; ибо частью влиянием, частью происками ростовщики приняли такие меры, которые не только обманули надежды плебеев, но и сделали тщетными все старания диктатора. Валерий, по возвращении консула Ветузия, повел в сенате прежде всего речь о защите интересов победителя народа и сделал доклад, какие меры представляются ему необходимыми относительно попавших в кабалу. Когда предложения его были отвергнуты, то он сказал: «Не нравятся вам мои советы помириться; клянусь, скоро вы будете желать, чтобы защитники римских плебеев похожи были на меня. Я же не стану более обманывать своих сограждан и не буду напрасно оставаться диктатором. Внутренние раздоры и внешняя война вызвали необходимость для государства в этой должности: внешний мир достигнут, а дома этого не допускают; я буду присутствовать при мятеже лучше как частный человек, чем как диктатор». Выйдя после этих слов из курии, он сложил диктатуру. Для плебеев было очевидно, что он отказался от должности, возмущаясь за них; поэтому, когда он уходил домой, его провожали, выражая ему свое расположение и восхваляя его, как если бы он сдержал свое обещание, так как с его стороны не было препятствий к исполнению его.
32. Затем патрициями овладел страх, как бы в случае распуска войска не начались опять тайные сходки и совещания. И вот, полагая, что так как воины давали присягу консулам, то она для них обязательна и теперь, хотя набор произведен был диктатором, они приказали вести войска из города под предлогом возобновления эквами военных действий. Это распоряжение ускорило мятеж. И сперва, говорят, шла речь об убийстве консулов, чтобы освободиться от присяги; но узнав, что никакая святость обязательств не уничтожается преступлением, они, по совету некоего Сициния, без позволения консулов ушли на Священную гору[195] в трех тысячах шагах от города за Аниеном (это предание более распространено, чем сообщаемое Пизоном, что удаление последовало на Авентинский холм). Здесь без всякого вождя, укрепив лагерь валом и рвом, забирая с полей лишь необходимое для пропитания, они держались несколько дней спокойно, никем не задеваемые и никого не задевая.
В городе распространилась сильная паника, и обоюдный страх держал всех в напряженном состоянии: покинутые своими, плебеи опасались ярости патрициев, патриции боялись оставшихся в городе плебеев, не зная, чего лучше желать: чтобы они оставались или уходили? Долго ли ушедшая толпа будет спокойна? Что будет, если тем временем разразится какая-нибудь внешняя война? Тут, конечно, остается надежда лишь на согласие граждан; правдой или неправдой, но его надо восстановить в государстве! Ввиду этого решено было отправить к плебеям посредником Менения Агриппу, человека, обладавшего даром слова и приятного плебеям, из среды которых он сам происходил. Допущенный в лагерь, говоря по-старинному безыскусно, он рассказал, по преданию, лишь следующее: «В то время, когда в организме человека не было такой гармонии, как теперь, а каждый член имел свою волю, свои речи, все части тела вознегодовали, что их хлопоты, их труды и услуги достают все для желудка, а он, сидя спокойно в середине, только наслаждается доставляемыми ему благами; поэтому состоялось соглашение, чтобы руки не подносили пищу ко рту, рот не принимал предлагаемого, зубы не жевали. Желая в раздражении своем усмирить желудок голодом, сами отдельные члены и все тело исхудали до крайности. Из этого выяснилось, что и служба желудка не лишена значения, что он столько же питается, сколько питает, так как возвращает во все части тела, распределяя равномерно по жилам, изготовленную из съеденной пищи кровь, благодаря которой мы живы и сильны». Проводя отсюда сравнение, как похоже возмущение членов человеческого тела на раздражение плебеев против патрициев, он изменил настроение умов.
