Вторым шагом патриарха Гермогена был вызов в Москву находившегося на покое старца патриарха Иова, к тому времени полностью ослепшего. После особого поста оба патриарха разрешили кающихся москвичей от греха нарушения присяги царям Борису и Феодору и предупредили их, чтобы те впредь не дерзали приставать к самозванцам и нарушать присягу новому царю Василию.

Царь Василий Иванович, в отличие от Бориса Годунова, не был избран Всероссийским Земским собором, а только московскими людьми. На это обстоятельство впоследствии указывали его противники. Он не был избранником «всей Русской земли», а только предводителем московских людей, свергших самозванца. Правда, по рождению он был «принцем крови» (по выражению иностранцев), т. к. происходил из рода суздальских князей (ветвь князя Андрея Ярославина, брата святого Александра Невского). Его прошлая жизнь была весьма несветлой, омрачена лукавством, интригами и лжесвидетельством (по поводу убийства царевича Димитрия). Некоторые его братья, дядя и другие родственники погибли в ссылке при Годунове, а сам он выжил ценой лукавого приспособленчества. Однако он первым среди бояр обличил самозванца, а затем возглавил против него восстание. Это, видимо, учитывал и патриарх Гермоген, помазавший Шуйского на царство и поддерживающий его в течение всего правления. Поддерживали его и все остальные русские архиереи.

С легкой руки Пушкина Василий Шуйский остался в памяти потомков «лукавым царедворцем». Возможно, это справедливо, пока Шуйский был только царедворцем. Сделаем, однако, оговорку, что и при Грозном, и при Годунове царедворцы без лукавства не могли сохранить не только своего положения при дворе, но и самой жизни, и пример фамилии Шуйских это наглядно показывает.

Возглавив сопротивление самозванцам и, более широко, всей мятежной стихии, разлившейся по Руси, царь Василий Иванович объективно оказался вождем движения за национальную государственность, за законность и общественный порядок, за Церковь против революции, анархии и беззакония. Именно Василий Шуйский первым взял тяжкий крест «белой борьбы с красной стихией» и вынес основную тяжесть этой борьбы. Четырехлетнее правление Шуйского (1606 – 1610) было временем ожесточенной гражданской войны, наконец сломившей силы мятежа. Дважды при нем Москва оказывалась осажденной мятежниками и дважды была чудесно избавлена от них. Изнемогший в этой неравной борьбе с самозванцами и поляками, царь Василий был предан, свергнут и выдан полякам. Проведя восемь лет в польском плену, он там и скончался, забытый соотечественниками, которые, избрав в 1613 году нового царя Михаила Романова, не позаботились о судьбе царя Василия, которому в свое время присягали, а потом изменили.

Царь Василий Шуйский вступил на московский престол в чрезвычайных условиях гражданской войны, путем военного переворота, а не избранием Земским собором. Такой способ получения власти был обусловлен тем, что Шуйский выдвинулся именно как вождь национальных русских сил в борьбе с революцией. Но его нельзя считать незаконным претендентом или узурпатором. Происходя от суздальской ветви династии Рюриковичей, он имел больше прав на престол, чем Годуновы и Романовы. Важно было то, что он пользовался полной поддержкой духовного вождя того времени патриарха Гермогена, который неоднократно лично увещал и обличал изменников, писал послания в его поддержку, а после свержения Шуйского и его насильственного пострижения не признал законности этих действий. К сожалению, слово первосвятителя Церкви не произвело должного действия, как перед этим и слово патриарха Иова. Бунт, разожженный первым самозванцем, нашел на Руси много горючего материала и разгорался все сильнее.

Вскоре после воцарения Василия Шуйского разгорелся новый мятеж. Он проходил опять под знаменем «царя Дмитрия», якобы снова чудесно спасшегося от убийц. Ни мощи святого царевича Димитрия, открытые в Москве для всеобщего обозрения, ни смерть первого самозванца, засвидетельствованная тысячами людей, мятежников не убеждали.

Именем второго самозванца действовал беглый холоп Иван Болотников, назначенный им главным воеводой. В войске Болотникова не было иностранцев, большую часть составляли крестьяне, холопы и донские казаки, меньшую – отряды из дворян. Численность этой «красной армии» была достаточно велика: Болотников привел под Москву осенью 1606 года около 80 тысяч человек (для сравнения: князь Д. Пожарский имел под Москвой около 10 тысяч).

Движение Болотникова один церковный историк (проф. Карташев) верно назвал «большевицким». Стоит уточнить – национал-большевицким. Митрополит Анастасий отмечал, что и сам Болотников, и его сторонники по своим взглядам не были ни атеистами, ни интернационалистами, ни республиканцами, а православными русскими и монархистами. И тем не менее по своему душевному складу, по своим идеалам и особенно по своему поведению они были предками национал-большевиков XX века – Миронова, Сорокина, Чапаева, Думенко и прочих «героев гражданской войны». В их поведении была та же одержимость, та же фанатичная убежденность, вера в светлое будущее, которое должно наступить после прихода к власти своего «мужицкого царя».

Ради этого светлого будущего они ничего не жалели: ни себя, ни друзей, ни тем более врагов. Ради этого они отвергали и Божественные, и человеческие законы, государственную и церковную иерархию – все, что им мешало. Мечтания в духе хилиазма и стремление к справедливости, понимаемой как уравниловка, сочетались у них с радикальным нигилизмом и пафосом разрушения общества и государства. Методами их были полный произвол и беспощадный самосуд. Здесь подлинно представлен был «русский бунт, бессмысленный и беспощадный». Конечно, в лагере Болотникова было немало и откровенно разбойного элемента, вышедшего «грабить награбленное», но большинство все-таки составляли фанатики, а не уголовники. Последние позже преобладали в тушинском лагере.

Одержимость и фанатизм делали болотниковцев очень серьезным противником. Они отчаянно дрались с царскими войсками, неоднократно наносили им поражения, редко сдавались в плен. Никакие компромиссы с этими людьми были невозможны. Именно в этот период первая русская гражданская война достигла наибольшего ожесточения.

Всю зиму 1606–1607 года Болотников осаждал Москву, засылал в нее агитаторов, уговаривал москвичей сдаться. Царь

Василий был в тяжелом положении: власть его признавали далеко не все области, и в самой Москве его власть колебалась. Огромное значение имела для него поддержка патриарха Гермогена, который убедил москвичей сохранять верность законному царю и укрепил решимость самого царя Василия к сопротивлению. Устрашенные большевизмом Болотникова, от него ушли дворянские отряды Ляпунова и Пашкова, что изменило соотношение сил. После этого юный племянник (22 года) царя Василия князь Михайло Скопин-Шуйский удачной вылазкой разгромил Болотникова, отступившего сначала в Калугу, а затем в Тулу. Опасность мятежа заставила выступить в поход самого царя Василия, который перед Владимирской иконой Божией Матери дал обет: победить или умереть на поле брани. Благословенный патриархом Гермогеном поход царя закончился победой – остатки войска Болотникова во главе с ним самим летом 1607 года сдались в плен в Туле.

Но разгром и плен Болотникова не означал еще конца смуты. Осенью того же 1607 года из Северной Украины двинулись новые полчища мятежников под началом самого второго самозванца. Их костяк составили авантюристы из польской шляхты и запорожские казаки, к которым примкнули остатки болотниковцев с донским атаманом Заруцким и русские изменники.

Профессор Р. Г. Скрынников («Минин и Пожарский. Хроника смутного времени») убедительно показал, что второй самозванец был еврей-уголовник из местечка Шклов, сидевший в тюрьме за ограбление православной церкви. После его смерти в его вещах нашли Талмуд и еще кое-что, указывающее на его принадлежность к иудейству. И такой-то человек собрал вокруг себя многотысячное войско, заставил служить себе многих русских бояр и польских панов и три года держал в страхе всю Россию! Сама собою напрашивается аналогия с «красным Наполеоном» – Троцким, создателем Красной Армии. Но как могли русские люди признать такого вора за царя?