Самым страшным в явлении самозванства было то, что оно несло на себе явный отпечаток антихриста, было как бы репетицией антихриста в отдельно взятой стране. Законный христианский самодержец являет в своем служении некоторые черты истинного Царя царствующих – Христа и царствует благодатной силой Вседержителя. Напротив, самозванец, выдающий себя не за того, кто он есть на самом деле, являет в себе черты антихриста. Основная черта самозванца – оборотничество, ложь во всем: в поведении, жизни; ложь как существенная принадлежность всей деятельности, постоянная игра и актерство. Самозванец был действительно антицарь: вместо царя и против царя истинного.

Самозванец обманывал всех без исключения, начиная с русских предателей и кончая поляками, которым тоже не верил. Своей ложью он заражал и окружающих. Непередаваема сцена лжесвидетельства матери убитого царевича Димитрия – Марии Нагой, в иночестве Марфы, которая «узнала» в самозванце своего «сына» и разыгрывала перед толпой «материнскую радость». Страшно было массовое соучастие народа в этой лжи, поклонение самозванцу как законному царю, несмотря на ясное предупреждение патриарха Иова. Эти картины народного беснования при вступлении вора в Москву одни из самых черных в нашей истории. Справедливо высказывание одного церковного историка, что наш народ чаще обольщался антихристом, чем диаволом.

На этом общем темном фоне ярко сияют те немногие русские люди, которые не поклонились человеку беззакония, а публично обличили его. Среди них первым идет старец патриарх Иов, схваченный в храме и после поругания сосланный в Тверской Отрочь монастырь. Летописец Авраамий Палицын упоминает двух мучеников: дворянина Петра Тургенева и купца Феодора Калачника, которые при всех обличили самозванца и укорили народ именно «за поклонение антихристу». Под одобрительный гогот толпы им отсекли головы. К сожалению, ни тот, ни другой не канонизированы Русской Церковью. Немного спустя к этому сонму исповедников присоединился даже такой пререкаемый персонаж, как князь Василий Иванович Шуйский. Он тоже публично обличил самозванца и был приговорен им к смерти. Он уже лежал головой на плахе, когда Отрепьев, изображая «царскую милость», заменил ему смертный приговор ссылкой. Этим мужественным поступком Шуйский загладил многие из своих прошлых грехов и показал себя лидером сопротивления вору.

Вступление самозванца в Москву сопровождалось страшным преступлением, имевшим последствия для всей России, – убийством сына Бориса Годунова Феодора и его вдовы Марии. Сам царь Борис скоропостижно умер в апреле 1605 года, оставив наследником 16-летнего сына. Феодор Борисович был юноша способный, не испорченный, готовившийся к царскому служению и не имевший грехов своего отца. По личным своим качествам он был выше Михаила Романова, занявшего Московский престол восемь лет спустя. Но эти восемь лет были наполнены ужасами смутного времени. Верность народа могла бы избавить страну от полного разорения.

Феодор был уже объявлен царем, и москвичи принесли ему присягу. Вскоре подлая измена в войсках, перешедших на сторону самозванца под Кромами, резко изменила обстановку. Шествие вора к Москве превратилось в триумфальное шествие измены. Немногие верные присяге были схвачены и убиты предателями, например, доблестный Боровский воевода, убитый в храме возле раки мощей преподобного Пафнутия. Больше всех в угождении самозванцу старались те, кто еще недавно низкопоклонствовали перед Годуновым, – так рабские души мстили своему бывшему государю. На фоне всеобщей измены юный царь Феодор обнаружил присутствие духа, отказался от бегства и остался в Кремле. Самозванец объявил московским делегатам, что не войдет в Москву, пока живы Годуновы.

Царя Феодора убивали не в подвале ночью, а в Кремле среди бела дня, не евреи и не мадьяры, а свои московские стрельцы. Сначала у него на глазах задушили его мать Марию, затем вырвали у него половые органы и, наконец, задушили самого (см.: доцент Сумароков «История Русской Церкви», Харбин, 1944). Страстотерпец царь Феодор Борисович тоже не прославлен Русской Церковью, и его смерть не получила должной оценки у многих историков. А между тем это было именно цареубийство, подобное убийству царевича Димитрия, но при этом лица, уже вступившего на престол, которому принесли присягу и нарушили ее. Это убийство произошло в столице, а не в провинции, и не только не вызвало осуждения, но даже и сочувствия к его жертвам. Летописцы и позднейшие историки списывали эту смерть то на грехи Бориса, то на бесчинства самозванца.

Иначе смотрели на это перво святители Русской Церкви, патриарх Иов и патриарх Гермоген, которые после свержения самозванца (1606) установили особый пост с молением о прощении грехов клятвопреступления царям Борису и Феодору. Нарушение присяги царю Борису, а потом и Феодору Годуновым было началом грехопадения русского народа в первую смуту, а продолжением стало одобрение цареубийства и новая присяга уже самозванцу. Это был всенародный грех, повязавший всех круговой порукой и вызвавший гнев Божий. Эти события, как и ликование москвичей при встрече самозванца, ярко показывали черты сходства с картиной будущего воцарения антихриста. То же опьянение и беснование большинства народа, та же утрата разума и совести, то же поклонение величайшему злодею – оборотню. Духовное рассуждение сохранили немногие – те, которые не соучаствовали в общественном грехе. В их среде возникла идея сопротивления главному врагу России – самозванцу.

Движение самозванства, будучи революционным по своей сути, разрушало все основы бытия: религиозность, нравственность, общественный и государственный порядок. Поэтому оно не было прочным. Очарование самозванцем длилось недолго. Он слишком много обещал и ничего не исполнил, всех обманул и не оправдал ничьих надежд. Уважения и любви к нему не могло быть, всем он уже стал в тягость.

Эту перемену в общественном настроении чутко уловил князь Василий Шуйский, составивший заговор против самозванца. Заговор привлек сочувствие многих москвичей, и в мае 1606 года, через год после вступления Лжедмитрия в Москву, произошел переворот. Сторонники Шуйского ворвались в Кремль. Охранявшие вора стрельцы заявили, что не будут его защищать, если мать царевича Димитрия инокиня Марфа засвидетельствует им, что это вор, а не ее сын. Привели эту женщину, которая призналась, что ее сын убит, а в пользу вора она ранее лжесвидетельствовала со страху. Стрельцы убили вора, тело которого потом сожгли. Во время этого мятежа было убито несколько сот поляков и других иностранцев. Но расправа не заменяла покаяния в собственных грехах.

Тестя самозванца Юрия Мнишка и некоторых других захваченных панов доставили к руководителям восстания. Бояре обрушились на них с упреками: «Вы, ляхи, привели к нам в Москву вора». Те с дерзновением отвечали, что во всем виноваты сами московиты: избрали себе царем Бориса Годунова, потом изменили ему и его сыну Феодору, которого убили, призвали Димитрия и ему тоже изменили и убили. Доколе, мол, вы будете нарушать присягу своим государям и убивать их? Шуйский ничего не смог ответить на это полякам и отпустил их на родину.

Вопрос, заданный панами, вскоре повторил к народу и новый патриарх Гермоген. Всенародный грех не возможно было смыть вражеской кровью или списать на одного самозванца, как козла отпущения. Такой грех требовал всенародного покаяния. Это понимал новый глава Русской Церкви патриарх Гермоген, избранный вместо низложенного сторонника самозванца, грека-авантюриста Игнатия. Первым шагом нового патриарха было обретение мощей святого царевича Димитрия и торжественное перенесение их в Москву. Мощи были обретены нетленными, и от них совершались чудеса. Самым большим чудом было покаяние согрешивших москвичей, начиная от матери царевича, плакавшей перед мощами сына-страстотерпца. Обретение мощей святого царевича Димитрия должно было ясно свидетельствовать о ложности и богопротивности движения самозванства.