– «Каждый имеет право на неприкосновенность частной жизни, личную и семейную тайну, защиту своей чести и доброго имени»[2], – цитирует Геннадий Петрович. Да уж, память у него отличная. – Тем не менее мы выступаем как образовательное учреждение и несем ответственность за каждого ученика. У нас уже есть постановление от органов предварительного следствия. И если не хочешь ранней огласки, тебе лучше пойти со мной.

– Покажите постановление! – требую я, повысив голос.

Геннадий Петрович вытаскивает из папки файл с документом. Печать, подпись – все настоящее. Наверное…

На лбу выступает испарина. Бежать некуда, а сопротивляться бесполезно.

Впервые я была у гинеколога в девятом классе, и уже тогда процесс мне не понравился. Ненавижу бесцеремонное вторжение в интимную жизнь. Может, виновато воспитание? Бабушка не говорила со мной о подобных вещах. Одно дело – теоретически знать, как происходит физический контакт, и совершенно другое дело испытывать это на самом деле. Тарас никогда не говорил со мной о сексе, не пытался склонять к каким-либо интимным действиям, и я была уверена, что к нужному моменту жизнь меня подготовит. Но не таким же способом!

– Успокойся, Юстиния. Это всего лишь осмотр, – говорит Геннадий Петрович, сидящий рядом со мной у входа в кабинет.

– Вам легко говорить, – сквозь зубы отвечаю я, – не в вас сейчас будут ковыряться.

Он благоразумно молчит. Когда подходит моя очередь, в кабинет сначала заходит психолог. Через минуту он зовет меня внутрь. Обследование проходит быстро.

– Не бойся, – говорит гинеколог, заметив мою подавленность.

Я бросаю на нее затравленный взгляд и поджимаю губы. Почему люди выбирают эту профессию? После осмотра я одеваюсь и подхожу к двери. Гинеколог зовет Геннадия Петровича.

– Все хорошо с вашей девочкой, вот подтверждение. – Она вручает ему какую-то бумагу, а копию отдает мне.

Я выхожу из кабинета и сажусь на скамью. Вся эта ситуация похожа на нелепый сон. Почему со мной отправили взрослого мужика, а не женщину? Неужели всем настолько плевать на то, что может со мной случиться?

– Довольны? – рявкаю я, как только психолог выходит в коридор.

– Теперь ни у тебя, ни у школы не будет проблем, – отвечает он, сдержанно улыбнувшись. – Пойдем обратно, Юстиния.

– Давайте притворимся, что мы незнакомы. Вы пойдете первым, а я – позади.

– Хорошо, если тебе так будет легче, – соглашается Геннадий Петрович.

Он уходит вперед, а я плетусь следом. Может, притвориться, что у меня развязался шнурок, и сбежать домой, пока он не видит?

Прошлую проверку у гинеколога я пережила потому, что со мной была бабушка. Она ничего не сказала, когда я вышла из кабинета, а я ничего не говорила по пути домой. Она пыталась объяснить мне на куклах, откуда берутся дети, но мы обе слишком стеснительны для откровенных разговоров.

Сейчас я понимаю, что мне не хватает мамы. Той, с кем можно поговорить на волнующие темы: о нарядах, школе, мальчиках и предохранении. Сейчас я узнаю обо всем на собственном опыте и намного позже остальных, что часто ставит меня в неловкое положение. Одноклассницы казались продвинутыми в таких делах, поэтому я боялась заводить среди них друзей после случая с Анжелой, когда только перешла в школу.

В ноябре жизнь налаживается. Никто не пристает ко мне. Не верится, что я могу сидеть за партой и не озираться в поисках очередной засады.

Я слушаю учительницу и пытаюсь самостоятельно разобраться в материале, потому что она сильно гнусавит и картавит. Забавно, что Валентина Михайловна ведет русский язык и литературу. Разве может человек с такой дикцией преподавать в школе? Как ее вообще поняли на собеседовании? Каждый ее урок – это мучение. Приходится искать в себе силы, чтобы насладиться любимыми предметами. Я не отличница, но получить пятерку по ним несложно.

Смартфон вибрирует, когда Валентина Михайловна пишет на доске тему урока. Я торопливо выключаю звук. К счастью, учительница глуховата.

С незнакомого номера приходит сообщение:

«Привет, Тина».

Я поворачиваюсь. Все сидят со смартфонами, так шутника не вычислить.

«Привет», – вдруг это Тарас или Дарья пишут с нового номера. А может, это Аня? От мысли о подруге сердце радостно трепещет.

«Аня?» – пальцы сами набивают текст и отправляют сообщение.

«Не угадала».

«Тогда кто это?»

«Тот, у кого есть деньги. Тебе же нужны деньги, Тина?»

Тон незнакомца настораживает. Я заношу его номер в черный список и откладываю смартфон.

Новое сообщение с другого номера:

«Ты мне понравилась, Юстиния. Место выбираешь ты, а я плачу за еду».

Еще один номер отправляется в ЧС, но сообщения все сыплются как песок.

«Я уже снял номер, приезжай по адресу…», «Ты несимпатичная. Как раз в моем вкусе» и много других.

Наверное, одноклассники опять пытаются меня разыграть: слили куда-то мой номер или заказали бот-атаку? Вопрос в том, как они его узнали.

Может, староста? Я смотрю на Валерия. Он обменивается записками с Дианой. Нет, ему это не нужно.

Подсмотрели в соцсетях? Нет, я везде скрыла свои данные.

Увидели в личном деле? У кого в классе может быть к нему доступ? На ум приходит Люба, дочь секретаря. Если кто и мог выяснить мой номер, то только она. Тогда это означает, что Люба могла засветить еще и мой домашний адрес.

Мне начинают снова названивать. Все номера неизвестны и скрыты, мессенджеры забиты похабными сообщениями. Я отправляю их в черный список, но количество звонков зашкаливает. Смартфон приходится выключить. Запасная симка лежит дома, поэтому до конца уроков я сижу без связи. Гребаные шутники! А если с моей бабушкой что-то случится? Кто из них за это ответит?

В раздевалке я подхожу к Любе. Хочется ударить ее хорошенько, но я сдерживаюсь. Кулаки лучше применять в безвыходной ситуации, иначе я же и пострадаю. Если меня исключат и из этой школы, бабушка меня не простит. Я не могу ее разочаровать.

– Это ты слила мой номер? – Я прижимаю Любу к стене, держа за плечи.

– Совсем спятила, Долохова? – Люба пытается вывернуться из моей хватки, но я сильнее.

– Отстань от нее, – вмешивается Нина.

Они с Любой давно дружат. Нина отталкивает меня и помогает подруге.

– Не смей прикасаться ко мне. – Люба колотит меня рюкзаком по рукам и спине.

Нина бьет меня по ногам.

– Двое на одну – нечестно, – выкрикиваю я, хватая за волосы то одну, то другую. – Это же ты, Любка, слила мой номер? Признайся!

Нина сбивает меня с ног ударом по коленям. Я падаю на спину. Гладкая кожаная поверхность рюкзака касается моего лица. Я прикрываю его руками, пытаясь подняться.

– Да даже если и я, то что? Ты не имеешь права бить меня, да и вообще не смей ко мне прикасаться! – Люба давит каблуком мне на живот. Я скрючиваюсь эмбрионом, пытаясь освободиться. Если она дернется, ткань на рубашке порвется. Я уже слышу треск дешевого материала…

– Помогите! На нас напала психичка! – На крики Нины прибегает молодой охранник. Вид у него растерянный. Мы встречаемся взглядами. Если он не идиот, то должен помочь мне. Я здесь жертва.

– Тима, чего застыл? – Нина неумело строит ему глазки. Охранник помогает мне подняться. – Убери ее куда-нибудь, ладно?

– Я разберусь. – Тимур выводит меня на школьное крыльцо. – Жестко они тебя. Даже у нас в армии такой дедовщины не было.

Я слабо улыбаюсь. Говорить ничего не хочется. Тело болит. Меня побили ни за что.

– Что ты им такого сделала? – спрашивает охранник.