– Ты ни о чем не забыл?

Он улыбался скипетру – нежно, понимающе, и речь обращал тоже к нему, не удостаивая взглядом коленопреклоненного Владыку.

– Твои братья, ты хочешь сказать. И они полезут в подземный мир спасать тебя? Сажать обратно на престол? Я найду, что предложить им. Посейдону – поддержку в борьбе против Зевса. Зевсу я ничего не буду предлагать. Я хорошо разбираюсь в клятвах, ты знаешь… Мне только достаточно будет заменить кару Сизифу.

Капля холодной влаги прочертила дорожку по виску, скатилась к пересохшим губам. Кто проболтался? Гермес – мог, особенно если в подпитии, поймаю – узнает гонец, что бывает, когда кадуцей применяют не по назначению. И о моей фантазии узнает многое. Впрочем, Сизиф и сам мог рассказать, зря я думал, что он несет свою кару бездумно, а сил у него сохранилось только на стоны…

– Как думаешь, Олимп будет мне благодарен, когда Громовержца захлестнут эти волны? – он кивнул на Стикс, плеск которого слышался неподалеку. – Нет, конечно, не все. Афина так предана венценосному отцу. Гефест. Может, еще вестник – тот же Гермес… Наверняка они попытаются дать тебе свободу. Но для них у меня тоже кое-что припасено.

Левой рукой он потянул из-за пояса меч, висевший в ножнах.

Я подался назад, будто Ананка собрала в пучок волосы – и потянула. Стукнулся спиной о твердую волосатую ляжку великана.

Будто в лицо ткнули факелом.

Ледяным как Стикс факелом времен правления Урана.

Разошлась давно забытой, обжигающей болью левая ладонь.

Искривленное адамантовое лезвие махайры насмешливо щерилось в глаза отблесками прошлого – ядовитая гадина, которой отсекли голову, а она все равно пытается кусать, гадюка, которую раздавили давным-давно, а она, умирая, народила змеенышей…

– Страшно, Кронид? – почти с участием шепнул Оркус, поднося меч поближе. – Вы расплавили его надежно. Одно плохо – не догадались собрать то, что осталось. Работа в кузницах кипела не одно столетие – хотелось, чтобы не пропала ни одна частичка. Мне есть, чем встретить любого противника.

Шлем невидимости. Жезл подземного Владыки.

И меч, скованный из остатков Серпа Времени.

Три грани непобедимости.

Флегетон пылал вдали тревожно, а Тартар хохотал с торжеством.

По теням пошел шепоток – в нем было что-то о героях… Оркус услышал и кивнул.

– Как мало вы можете без своих орудий. Молнии, шлем-невидимка, крылатые сандалии, жезлы… Дай их смертному полубогу – и тот сколько всего может наворотить! Нынче идет эпоха героев, Запирающий Двери. Нынче те, кто был меньше вас, учатся обретать равное с вами величие. И если смертный может уподобиться богу – почему бог не может стать Владыкой?

Стикс катил свои воды незыблемо, а толпа теней становилась все гуще и гуще. Наливались предвкушением лапы великанов на плечах – те чувствовали, что речь их предводителя подходит к концу.

– Остался еще вопрос, что с тобой делать, – скучно и делово выговорил бог клятв. – Нет, я не собираюсь бросать тебя в Тартар, ты был там и вышел вместе с Циклопами… Пожалуй, бунт еще поднимешь! Великаны просили отдать тебя им – по душам поболтать о Титаномахии и о каких-то сожженных селениях. Или, может, пристроить на Области Мук? Они порядком опустеют – Сизифа, Тантала, Иксиона и прочих я желаю видеть в своей свите. Огненное колесо останется без дела – как тебе, а? А я буду тебя навещать – вместе с Персефоной, сдается мне, она рада будет поменять такого мужа. Что тебе милее? Впрочем, начать… начать я могу и сам.

Адамантовое лезвие, щекоча, двинулось по груди. Остановилось напротив редко стучащего сердца. Поднялось выше, лаская острым клювом шею, мягко прижалось к подбородку, поползло по щеке…

– Сделка, – прошептал я.

Лезвие замерло в раздумьях. Великан справа недовольно тряхнул за плечо – какие, мол, сделки, давай его сюда!

– Я поклянусь… поклянусь Стиксом. Никогда не пытаться мстить… не претендовать на трон. Что угодно. Клятва.

– Надо же, как ты сегодня щедр. Взамен?

– Принеси клятву, что никогда не откроешь Тартар. Не причинишь вреда… миру. Поклянись, что аид… мир будет в безопасности.

Он смотрел с таким удивлением, что даже забыл опустить серп. В глаза, пытаясь рассмотреть из-за спутанных прядей волос. Угадать, представить, в чем подвох…

Поймать меня на лжи.

Я не желал смотреть в ответ – только загнанные звери глядят в глаза своему убийце перед тем, как он возносит копье. Вся безнадежность из взгляда доставалась каменистому прибрежью Стикса.

Мелкие камешки многое бы могли порассказать о моем взгляде. О том, что мой противник продумал все. О трех гранях неуязвимости. Об отчаянной попытке удержать в последний миг то, что еще имеет смысл держать – самое важное… О словах Мойр и свитке, в котором теперь – пустота.

«Невидимка!!»

Умолкла Судьба – видно, отправилась свой свиток перетряхивать. Выяснять, как это она могла проглядеть такую мелочь, камешек в сандалии вроде Оркуса…

Только камешки в сандалиях и важны.

Басилевсов убивают при помощи рабов.

Женщины закалывают мужей, не ожидающих предательства.

Величайшие воины погибают от рыбьей косточки, попавшей не в то горло.

Мелочи властны даже над богами, и Владыки – не исключение…

Серая однородная галька плавилась под взглядом, который в Титаномахии жег противника сквозь прорези шлема. Взгляд горел отчаянием.

Цербер, хрипя, рвался из цепей – стать, заслонить, хозяин в беде…

Только бы никто не вмешался.

Ни Гелло, ни Танат, ни Гипнос – только бы не почувствовали, не явились, не напоролись на проклятые три грани неуязвимости, его же сейчас и правда не возьмешь…

– Верен жребию, – сочувственно улыбнулся Оркус. – Ты ведь из-за Тартара здесь. Дурочка-Лисса все бормочет «сторожевой пес своих братьев» – понятно, почему. Я не собираюсь открывать Тартар, мне незачем тут безумные титаны и твой папаша, которого вы порубили в куски. И моему царству я тоже вред причинять не намерен – и могу в этом поклясться без опаски. Я не открою Тартар и никогда не нанесу вреда аиду… подземному миру. Клянусь черными водами Стикса!

Воды плеснули льдом благодушно – услышали. Ананка беззвучно захохотала за спиной, кажется, даже слезы со щек смахнула.

«Одного у тебя не отнимешь, маленький Кронид, – воображения».

Черный адамантий, перетомленный в горнилах, переплавленный с пеплом Титаномахии, игриво жался к щеке, зачаровывал нежным шипением: напиться, умыться бессмертной кровью старого врага, хоть капельку, хоть сколько-нибудь. Меч чувствовал жажду нового хозяина – или все же хозяин слышал голод клинка? В глазах у Оркуса жила ненасытность Тартарской бездны, и лапы великанов стиснулись, вдавились в мои плечи – великаны тоже чувствовали.

– Слышал, Кронид? Твой дом нынче в безопасности. Где же твоя клятва, Щедрый Дарами?

Наверное, я принесу ее попозже. Когда-нибудь, когда у меня будет дом.

Эхо давней молодой улыбки скользнуло по губам – запоздало. Видишь, Гестия, я все-таки не полностью разучился, несмотря на то, что я сделаю сейчас…

Я поднял глаза. Нашел тревожный, алчный, зовущий взгляд Оркуса – и черную, многолапую тень за ним, незримо тянущую за нитки, нашептывающую мудрые советы и обещающую: «Последуй им – и получишь подземный мир».

Улыбка стыла на губах, становилась скользкой и коварной, как тот, кто вечно спит в своем дворце, кто, оказывается, не оставил попыток, кто усвоил уроки эпохи героев и решил бить исподтишка…

Эреб смотрел на меня из зрачков бога клятв. Оркус смотрел – алчно. А Мрак – тревожно.

– Где твоя клят…

Вздохнув, я прижался щекой к холодному лезвию. Черный металл прошел сквозь кожу мягко, приласкал родным пламенем скулу, осушил своим поцелуем первые капли ихора, – и умолк, умиротворенный принесенной жертвой.

Не было больше ни безумной жажды, ни слабого, настойчивого шипения переродившейся гадины: щеки касался просто металл.