Стоило Линн сдаться под напором отвратительных звуков, перестав им сопротивляться и позволив терзать слух, как они сложились в дивную музыку. В ней трели птиц сливались с пением горных ручьев, шелестом трав и шумом ветра, и из сокровенной глубины рождался ритм, заставлявший ноги двигаться сами собою. Лишь огромным усилием воли Линн удалось удержать себя, чтобы не присоединиться к женщине в бешеной пляске.

- Слышишь, как бьется сердце земли? Оно бьется для тебя, Линн! Земля любит тебя, танцуй же с нею!

Линн сцепила кулаки и заставила себя не двигаться.

- Танцуй! Сними свои башмачки, маленькая девочка. Я вижу, ступни твои кровоточат.

Линн осторожно пошевелила одной ногой, потом другой. Нет, ничего подобного. Все с ее ступнями было в порядке. Разве что башмачки казались несколько тяжелее обычного, но это из-за темной магии пустоши.

- Вы не знаете, как найти голубой мак? - на всякий случай спросила Линн.

- Следуй за мышатами, - отвечала женщина. - Они пьют воду, которая собирается у его корней, и вырастают большими и сильными.

- Спасибо, - вежливо сказала Линн.

- Мне так одиноко, - пожаловалась женщина. - Бывший слуга убил меня моим же кинжалом. Ударил сюда, - на груди под ее рукой открылась рана, и из нее по платью заструилась кровь. - И сюда, - рана раскрылась сбоку. - И когда я совсем ослабла, перерезал мне горло. Вот здесь...

Линн не стала смотреть. Она кинулась прочь, как вспугнутый заяц, мчалась, не разбирая дороги, и остановилась лишь когда перестало хватать дыхания. Наклонилась, тяжело дыша и пережидая, пока уймется колотье в боку.

- Дитя мое.

- Мама?.. - не веря себе, прошептала Линн.

Эйрен стояла в двух шагах от нее, как живая, и с нежной печалью смотрела на дочь. На ней было серебристо-серое платье с вышивкой, какого она никогда не надевала в Беррине.

- Мама...

Эйрен подошла и заключила Линн в обьятия. Линн чувствовала запах ее тела, слышала биение сердца. Она совсем забыла, как это - быть в надежном, безопасном кольце маминых рук. Ей хотелось никогда больше не покидать этих объятий. Пусть мама позаботится о ней и защитит ее. Пусть она снова будет маленькой, любимой маминой дочкой.

- Дитя мое, - повторила Эйрен. - Что ты делаешь здесь? Зачем ты пришла в это место?

- Мама! - воскликнула Линн. - Ты жива? Как ты здесь оказалась?

- Я пришла за тобой, - отвечала Эйрен, размыкая обьятья и беря дочь за руки. Линн не могла на нее насмотреться: да, это и вправду мама! Ее серо-голубые глаза, густые светло-русые волосы. Она была еще красивее, чем помнила Линн.

- Мы пойдем домой?

- Конечно.

- Папа будет так счастлив, - прошептала Линн. - Он так тосковал по тебе. И Микки и Ру... Мама, я должна тебе рассказать! Микки и Ру, они... Маррон превратил их...

Эйрен покачала головой, и Линн запнулась на полуслове.

- Нет, дитя, я не могу вернуться. Пойдем со мной! Я заберу тебя туда, где теперь живу. Ты станешь свободной.

- Нет, - прошептала Линн и попятилась. - Нет.

- Ты боишься? - грустно спросила мать, и фигура ее стала расплываться, терять очертания.

- Тебя больше нет. Ты умерла, - одними губами с усилием произнесла Линн.

Во взгляде матери отразилось глубокое сожаление. Она подняла руку в прощальном жесте и растаяла.

Линн опустилась на землю. Ее трясло, руки дрожали. В горле пересохло. Линн отпила из фляги глоток воды.

Мимолетный шорох у ее ног. И еще. Линн вскочила, вглядываясь в траву. Так и есть. Мышка! Крохотные создания двигались с неуловимой быстротой, но Линн постаралась хотя бы запомнить направление, в котором они бежали. Теперь ноги ее налились неимоверной тяжестью, огромных усилий требовал каждый шаг, но Линн, пыхтя и обливаясь потом, несмотря на холод, почти бежала в ту сторону, куда шмыгнули мышки.

Скоро туман начал редеть. Солнце немного поднялось, травы стали гуще и выше. Тут и там возникали тонкие сухие деревца с черными стволами и ветками.

И вот в пелене тумана перед Линн предстали вросшие в землю руины. Полускрытые вьюнами, хранившие черные пятна копоти, они все еще были величественны: сквозь вековые разрушения, почти ничего не оставившие от былой красы, можно было разглядеть остатки высоких тонких колонн, резное кружево белого камня, широкие ступени, теперь поросшие мхом, грациозные арочные проемы дверей и окон. Линн медленно прошлась туда и обратно, разглядывая здание и не решаясь обойти его целиком: судя по развалинам, оно было огромным, кто знает, что может ждать ее по другую сторону! Немного осмелев, она поднялась по ступеням, заглянула в один, другой дверной проем. Обрушившиеся лестницы, пустующие залы, перегороженные упавшими колоннами. На стенах, которые пощадил огонь, можно было различить остатки фресок с изображением высоких и статных дам и господ в изысканных, ярких нарядах. Рядом с каждым было животное или птица: змея обвивала шею, птица сидела на плече, крыса выглядывала из кармана, рядом шествовал волк. Некоторые из изображенных имели устрашающий вид и похожи были и на людей, и на чудовищ: кто с головой лисы, кто с крыльями летучей мыши, кто с медвежьими лапами.

Осторожно перешагивая через вздыбленные плиты, Линн исследовала два зала, замирая на каждом шагу и ежеминутно ожидая, что на нее обрушится потолок. В полу зияли дыры. В углу дальнего зала обнаружилась полуразрушенная лестница, ведущая вниз. Из хода пахнуло затхлой сыростью. Линн закусила губу и остановилась. У нее не было с собой ни лампы, ни факела.

Пискнув, в подземелье стремительно юркнула мышь. Наклонившись и пристально вглядываясь в темноту, Линн разглядела мимолетный проблеск... роса на листе? Неужели... Боясь поверить глазам, она склонялась все ниже, пытаясь понять, не почудилось ли ей...

Раздался утробный рык, от которого тело ее заледенело. Судорожно сглотнув и медленно поднимая голову, Линн встретила безжалостный взгляд желтых глаз. Чудовище с головой льва и огромными когтистыми лапами стояло в нескольких шагах от нее и поводило из стороны в сторону мощным хвостом с скорпионьим жалом.

Мантикора.

Линн застыла, оцепенев. Как завороженная, она следила за размеренными движениями хвоста, который раскачивался все быстрее, быстрее, взметнулся - и Линн, обожженная вспышкой боли, вскрикнула и кубарем скатилась по лестнице.

Ядовитый шип рассек ей кожу. Падая, Линн получила несколько ушибов и сильно ударилась локтем, но это было ничто по сравнению болью от раны, нанесенной чудовищем. Она горела, как присыпанная солью, платье пропиталось кровью. Но ужас заставил Линн подняться на четвереньки. Под руку ей попался стебель с коробочкой наверху. Линн не глядя выдернула растение и засунула в карман, и в тот же миг в проем ринулась мантикора. Взвизгнув, Линн кинулась прочь так, как никогда еще не бегала и не знала, что может: ее гнал вперед всеобъемлющий страх смерти. Дико крича, она неслась, не разбирая дороги, слыша за спиной дыхание чудовища, его тяжелые шаги, по подземелью, поворот за поворотом, спотыкаясь о коряги и понимая, что рано или поздно мантикора настигнет ее. Туннели, переплетаясь между собою, вывели ее к лестнице. Все еще не веря, что спасение возможно, слыша рычание мантикоры прямо за спиной, Линн бросилась к дневному свету и выбралась на широкую площадку из мраморных плит. Под ее ногами захрустели кости. Линн кинулась бежать, мантикора прыжком настигла ее, затрещала под когтями ткань платья, Линн споткнулась о край покосившейся плиты, устояла, пробежала еще два шага, закачалась на краю колодца - и полетела в темноту.

Диаль

Мелкий злой снег сыпал крупой на черный песок, ленивые волны обдавали его кружевной пеной. Скалы тонули в низких тучах. С моря надвигался багровевший туман: эрн Шиал готовил атаку. В ясные дни с береговых укреплений хорошо видно было его владения: каменистый остров-вулкан, раскалявшийся, когда Шиал гневался, а сердился он часто. В такие дни черная гора дышала огнем, и небо на западе наливалось алым. Это означало, что в скором времени в сторону берега полетят воины-фои и огненные снаряды. Вторые назначены, чтобы повредить укрепления или рассыпаться тучей ранящих огненных брызг, первые будут пытаться прорваться через ущелье в долину, если береговая стража не помешает им.