По правде говоря, я с удовольствием гуляла по нарядным улицам. Здесь, в центре города так всё изменилось! Дома покрашены, от руин не осталось и следа, появилось много легковых автомобилей. Ближе к центральной площади движение перекрыто, машины разноцветным диагоналевым рядом отделяют тротуар от проезжей части, которая тоже полна людей. Петрик разглядывает их с удовольствием - попадаются новые модели и даже иностранные марки. Людей всё больше, становится тесно, трудно проталкиваться вперёд. Я поняла, что парад мы скорее всего не увидим, слишком плотная толпа, не пробиться.

- Ну хотя бы вертолёты разглядим! - Петер подпрыгивает на месте, пытаясь понять, что происходит на брусчатке. Нам почти ничего не видно, но, правда, хорошо слышна музыка и голос ведущего, который комментирует происходящее:

- Наш народ верил в победу и потому погнал несметные вражеские орды, очистил осквернённую землю... - дикторский баритон форсирует в голосе сталь, потом появляются нотки теплоты, - вот проносятся наши орлы, наши короли полей, наша непобедимая и самая лучшая в мире техника... Танкетки, самоходные установки, наши лёгкие, средние, тяжёлые танки! - голос из репродуктора гремит ликованием, прорываясь даже сквозь грохот моторов. - Так ковалась победа! Пришёл черёд наших элитных пехотных подразделений...

Кто именно проходит парадным шагом мимо трибун, где собралось руководство города, можно догадаться и по тому, какая музыка звучит. Знакомые чеканные ритмы, "Звон победный небывалый" - это гренадёры, "Весёлая солдатская" - маршевая пехота...

- А вот наша любимая! - я дёргаю Петрика за рукав , - "Неужели ты не слышишь..." , мы пели с папой у костра, ты помнишь, Петрик!

Но брат вырывается и вдруг поворачивается ко мне спиной: - Пойдём отсюда.

Он уходит, не оглядываясь на меня. Я догоняю его. Всё ясно, это из-за школьных рекрутов, они всегда маршируют под "Барабанщика". Петер мечтал туда попасть, но его не приняли, объяснили отказ "злостной недисциплинированностью". Это звучит странно, потому что отряды школьных рекрутов для того и создаются, чтобы обуздать и перевоспитать драчунов. Я хорошо понимаю брата, он мог бы сейчас маршировать в строю, в красивой синей форме, под восхищёнными взглядами взрослых и ровесников... Но вместо этого мы плетёмся , толкаясь в толпе, а звонкий и немного грустный голос затихает за спиной со словами когда-то любимой песни. Давно я её не вспоминала, песню одинокого барабанщика. Почему-то этот высокий мальчишеский голос звучал не очень весело, когда юный рекрут шагал по пустынной улице, ожидая, откроются ли окна и двери домов, пойдёт ли за ним кто-нибудь.

Шум парада стих. Я решила купить нам с братом хотя бы мороженого в утешение. Чтобы отвлечь его, заговорила об автомобилях. Мороженое оказалось вкусным, и Петрик вроде бы повеселел. Мы свернули в боковую улицу, где людей было намного меньше. И здесь около кафе, среди выставленных на тротуаре столиков я встретилась с Антоном. Он сидел буквально в двух шагах от меня рядом с каким-то человеком в форме.

Первым, как ни странно, его увидел Петрик, и, когда он оборвал себя на полуслове, я проследила за его взглядом. Это было так неожиданно, что казалось, на какое-то мгновенье я перестала воспринимать окружающее. Что-то похожее на очень короткий обморок. Но уже через долю секунды я отчётливо услышала слова брата: "Я пошёл", а потом то, что говорил Антон человеку в военной форме.

- Ковали победу, вот, оказывается, чем мы были заняты...

Перед ними стояли два стакана и две бутылки пива. Губы Антона презрительно кривились.

- Кузнецы-молодцы... Да, я побывал в этой кузнице, только мне не повезло. Поверишь? Я угодил прямиком на наковальню.

- Выпей, солдат! - ветеран в форме подлил из бутылки. Антон взял протянутый стакан, сжал в руке.

- Между нашими и их позициями было метров семьдесят...

- Это где, на Западном?

- Нет, я попал в горы с самого начала... При артобстреле мы дрожали не меньше имперцев.

- Тебя тогда ранило?

Антон мотнул головой.

- Когда пошли в атаку. Колючую проволоку велели подрывать зарядами, но она оказалась заминирована. Меня хлестнуло целым мотком... Шипы, как лезвия, ну ты знаешь не хуже меня... Правда, крупные осколки не попали.

- Считай, повезло.

- Может быть, - Антон отодвинул свой стакан. - Спасибо за компанию.

Он поднялся, его трость была при нём. Он обошёл стоявший рядом стул и оказался прямо передо мной. Остановился, почувствовав чьё-то присутствие. Я не шевелилась, выдохнув воздух, боялась сделать вдох. Антон шагнул немного в сторону и задел меня, - "Простите" - прошёл ещё немного и опять остановился. Я наконец глубоко вздохнула. Он повернулся ко мне.

- Эля? - произнёс очень тихо, одними губами.

Антон приблизился, поднял руку и коснулся моего плеча, потом пальцы его скользнули вниз, к запястью.

- Пойдём! - и не я его, а он меня повёл за собой.

Мы пошли по улице, обходя припаркованные как попало машины.

- Здесь где-то есть сквер, - Антон по-прежнему крепко держал мою руку.

Наконец мы нашли тихое место и сели.

Теперь я молчала не потому, что не могла говорить. Я ждала, но и Антон не заговаривал первым. Хотя, он показался мне довольно спокойным. Он вообще изменился к лучшему, даже шрамы немного сгладились.

- Ну? - наконец не выдержала я.

- Понимаешь, - он глубоко вздохнул и опять замолчал. Он волновался, просто скрывал это лучше меня. - Понимаешь, я как-то привык справляться со своей жизнью... (Ну, это я уже слышала.) Мне кажется, в одиночку это лучше получается. А ты была такая восторженная глупышка со своими стихами и вздохами.

- Я умирала без твоего звонка.

- А я звонил.

- В будний день?

- И еще один раз в воскресенье.

- И опять никто не взял трубку?

- Взял твой брат.

- Я убью его, - прошептала я, улыбаясь сквозь слёзы.

- Я был уверен, что он сказал тебе.

Он помолчал.

- Эта девочка, Милена... Я был с ней, - он подумал, - несколько раз. Но когда она уехала, я почувствовал облегчение. Если не спишь ночами, уж лучше быть одному.

Он опять надолго замолчал.

- Однажды мне пришлось ударить заступом в лицо пруссаку... И его товарищу. Они, один за другим прыгнули в окоп, а винтовку заклинило. Через час я о них уже не думал. Теперь очень часто они выползают из-под кровати, так же, один за другим. Или валятся на меня из окна... Наверное, это звучит по-детски, ("нет" - сказала я), но я ни за что не поверю, что они не могут меня убить. Я абсолютно точно знаю, что если не ударю по их мясным лицам, то острая лопата проткнет мне горло. Ты знаешь, я даже иногда ложился спать с молотком под кроватью...

Он усмехнулся.

- Вначале я пугал мать чуть не до обморока, теперь научился молчать. Но бывают более страшные сны... Это когда я вижу. Просто вижу всё: свою комнату, узор на ковре под ногами, коридор с лампочкой над дверью туалета... Вот когда просыпаешься и хочется выть.

Он помолчал и вдруг нехорошо рассмеялся.

- Напугал я тебя? Ладно, мне пора. Приятно было повидаться.

Он поднялся.

- Вот как? Я тебя слушала битый час, искусала себе губы, и вдруг до свиданья!

Он уже был в нескольких шагах от меня.

- Чего же ты ждёшь от меня, Эльвира, признания в любви?

- Да. Да! Я вот уже целых пять лет жду именно этого!

Он качнул головой:

- Поздно.

- Разве? Всего лишь третий час.

Неуклюже я пошутила. У Антона на лице такое беспомощное выражение, мне хочется броситься у нему, но я сдерживаюсь.

- Я видела твоё лицо, когда ты меня узнал, и я ни за что не поверю, что безразлична тебе.

- Ты моё видела, а я твоё - нет.

Я смотрела на своё отражение в его очках.

- Ты хочешь сказать, что не веришь мне? Неправда! Всё ты прекрасно понимаешь и всё прекрасно чувствуешь... Знаешь, о чём я мечтала все эти годы? Запустить свои пальцы в твои волосы... Чёрта с два ты сейчас сбежишь, ты во второй раз мне попался и теперь не уйдёшь. Ты мой, мой! Девчонки звали тебя Антон Бельведерский, (он хохотнул с непередаваемым выражением сарказма) но ты достался мне... Благодаря войне, может быть... Мне плевать, плевать на всё, на твою слепоту, на разговоры и сплетни... Я ничего не боюсь!