- Ну, иди-иди! Потом не жалуйся! Вцепится в тебя как клещ! – зло пробурчал воевода и отвернулся.

Я еще минуты две посверлил взглядом его широкую спину и решил, что придется приводить идиотский план в действие. К моему облегчению, когда я уже повернулся, чтобы уйти, меня остановила широкая ладонь Роибина.

- Вы с ней – одного поля ягоды! Не можете, чтоб не по-вашему было! – воин помолчал, кидая на меня злые взгляды, но руку не убирал, наконец, насмотревшись, упрямец продолжил, - Ния замучила: «Поди, предложи Саеда(15) прилетанцам!», а нахрена он кому нужен?

- В смысле «предложи»? – удивился я.

- А! – махнул рукой воевода, - единственный ребенок, и тот кривенький… она думает, что вы пришли с неба и потому подобны богам, сможете исцелить больное тело. И заберете с собой на звезды, там лучше…

Мужчина поморщился, отводя глаза и заливая неловкость пивом. Неудивительно, что он молчал. Роибин такой человек, что не будет просить, даже за сына. И жену его понять можно – выстраданное, любимое дитя, с мужем отношения, судя по всему, совсем плохи, вот и сосредоточилась на сыне, а тут появляется шанс… или даже не так: быть может, она твердо уверена во всемогуществе инопланетян, а муж упирается, конечно, женщина не отступится. Будет давить до победного. И никакие аргументы не помогут.

- Хм… даже не знаю, что сказать… я ведь и сам не знаю, на что способна медицина анрострумов, - я немного растерялся.

Вопрос-то все же оказался задан, хоть и завуалировано: в состоянии ли мы помочь сыну Роибина. И теперь оба испытывали неловкость: воевода, потому что раскололся и все выглядит так, будто он-таки просит, я – потому что фиг знает, как в этой ситуации помочь, и поймет ли Роибин мои объяснения. Захочет ли понять.

- Пока мы оторваны от благ цивилизации, даже не могу предположить, возможно ли это… - осторожно произнес я, Роибин медленно кивнул, сосредоточенно рассматривая тару в своих руках, - у меня на планете медицина отнюдь не всемогуща. Люди умирают от разнообразных болезней. Что-то лечится, что-то – нет. Анрострумы гораздо более развиты, чем мы, но и у них есть свои неизлечимые болячки. Кто знает, подходят ли их методы для людей. Не подумай, пожалуйста, что мне все равно, или я ищу предлог, но сейчас из всех высоких технологий мне доступна только возможность понимать чужую речь. Надеюсь, ты догадываешься, что вашего языка я не знаю и только благодаря случайно оказавшемуся у меня прибору имею возможность изъясняться.

- Я так и знал. Не стоило об этом говорить! – глухо произнес мужчина, сжимая челюсти так, что выступили желваки.

- Роибин…

- Могущественный Тор, ты знаешь мое имя! – перебил воевода, растянув губы в ехидной улыбке и, видимо, собираясь перевести разговор в привычное для нас обоих русло подколок.

Но я не позволил этого – ведь именно сейчас наконец-то проявляется его истинная сущность. Внезапно я увидел не грозного, немного занудного воеводу, а настоящего Роибина: уставшего, несчастного мужика. Князь ценит воеводу как преданного служаку, но дружбы между ними нет. С воинами он сам держит дистанцию. С теткой-завхозом, или как там ее - на ножах, с остальными приближенными к правителю – по-разному, но ни с кем – нет теплых, приятельских отношений и в итоге Роибин – среди людей, но абсолютно одинок. В изоляции, никому не нужный и не интересный. А ведь он сильный, самодостаточный, умный, честный…

- Конечно, я знаю твое имя! Послушай… я не могу ничего обещать, но с Велором поговорю…

Вот так и получилось, что с нами отправился Саед. Роибин остался за главного, Бохлейл доверял в должной степени только своему воеводе. Ния рвалась с нами, ее сын был ограничен в подвижности и женщина настаивала на том, что за ним необходим присмотр. Князь оглядел растрепанную, решительно настроенную бабень и покачал головой.

Мне она тоже не очень понравилась – слишком крикливая, нервная, дерганная.

Растить ребенка-калеку – очень тяжело морально, тем более в этом мире, где сделать его жизнь хотя бы сносной, может только чудо. Саеду на вид можно было дать лет тринадцать-четырнадцать, оказалось – восемнадцать, просто изломанное тело было худым и плохо росло. Столько лет поднимать мальчика - в ужасных условиях, безо всякой надежды на улучшение, продолжать растить, несмотря на окружающих, которые твердят, что все усилия – лишь зря потраченное время и при каждой встрече считают нужным покачать головой и посоветовать завести другого ребенка…

Я очень хорошо все это представляю – у меня на лестничной площадке был сосед с ДЦП. При этом диагнозе часто страдает не только тело, но и умственное развитие, и тетя Маша с ним намучилась. Муж ушел, когда ребенок немного подрос и все стало только ухудшаться, точнее – все явственнее становилось отличие Дани от других детей. Мужчина просто не смог вынести всего этого: каждый день смотреть на сына, понимая, что у него нет будущего, общаться с женой, воодушевленно рассказывающей об успехах и маленьких победах. Это происходило на моих глазах, я частенько забегал в гости к тете Маше, иногда оставался ненадолго с Данькой. Мне было жаль эту сильную женщину, всю себя посвятившую вытягиванию сына на приемлемый уровень, его социализации. Она не сдавалась и верила, что ее сын сможет выучиться, пусть даже и в коррекционной школе, найдет работу по способностям и сможет быть счастливым.

В этом и было ее отличие от мужа. Тот считал Даню дефективным. Позором. Чуть ли не личной неудачей, пятном, портящим жизнь. Он морщился, когда смотрел на него и неоднократно заговаривал о другом, нормальном, ребенке. Тетя Маша от него отмахивалась, гримас не замечала и все свое время тратила на ребенка. Не могу сказать, что она не занималась хозяйством или запустила себя, нет. У них в доме было прибрано, ужин сготовлен, а сама тетя Маша так и вообще еще была очень даже ничего. Однако, для ее мужа этого было недостаточно. Закономерным итогом стал его уход из семьи и вообще исчезновение из их жизни. Ни разу не слышал, чтобы впоследствии он зашел к сыну или хотя бы позвонил.

Даньку тетя Маша вытянула. Ну, насколько это было возможно. Работа гардеробщиком – не предел мечтаний, прямо скажем, но на жизнь хватает. Раньше она иногда забегала ко мне выпить чайку, и знаете, что ее больше всего угнетало? Когда знакомые на улице сочувственно качали головами: «Загубила ты, Машка, свою жизнь…»

- Вот зачем мне это говорить? Какое им вообще дело! Моя же жизнь! Ненавижу таких пустопорожних доброхотов!

Все эти воспоминания мигом пронеслись у меня перед глазами и я, улучив момент, когда Бохлейл отошел в сторону от остальных, спросил:

- А почему Вы не хотите брать с собой Нию?

- Вздорная и глупая, - отрезал князь.

- Мне кажется, Вы несправедливы. Ей приходится нелегко.

- Не спорю, Ние несладко. Но ты совсем не знаешь эту женщину, поверь мне – без ее присутствия всем будет проще, даже Саеду.

Пришлось положиться на авторитетное мнение князя. Надеюсь, беспокоясь за сына, она не съест бедного Роибина!

(14) Роибин – малиновка (ирл. имя)

(15) Саед – счастливый (афр)

***

Дорога через перевал оказалась вовсе не такой тяжелой, как я опасался. По грязи, конечно, она стала бы труднопреодолимой, но посуху идти было вполне сносно. Никаких особых навыков скалолазания, слава Серпу, не потребовалось, только в двух местах пришлось вести коней в поводу.