Институт она бросила. Как-то само собой получилось. Выяснилось, что ночные клубы — не такое уж ужасное место, как толковала бабушка. Выяснилось, что вовсе не обязательно уметь готовить самой — в городе полным-полно чудесных кафе, где можно в любое время перекусить, а ужинать пойти в ресторан! Еще выяснилось, что отдыхать можно не в подмосковном санатории, куда бабка с дедом мотались каждый год всю жизнь, с завидным постоянством, и ее таскали с собой — а скука там была смертная, — но и за границей. В Турции, в Египте, на тропических островах, где золотые пляжи, синий океан, райская жизнь, как в рекламе дрянного шоколада «Баунти».

Друзья семейства Ренквист пытались, разумеется, принять участие в судьбе сиротки. Бабушкины знакомые отступились от Наташи после того, как она бросила институт. Все они были медиками, и для них отступничество от Эскулапа и Гиппократа выглядело предательством. Дедовы приятели — коллекционеры, ценители, художники — продолжали общаться с «маленькой Ренквист». Некоторые из них, как Наташа полагала, с не вполне бескорыстными целями. Ожидали, когда разгулявшаяся сирота начнет распродавать коллекцию Павла Карловича Ренквиста.

Но не дождались. До этого дело не дошло — Наташа вовремя очнулась. Огромный куш из бабушкиных денег был уже выброшен на ветер. Нужно было идти работать, искать средства на жизнь. Но куда податься? Младшая Ренквист подалась продавщицей в парфюмерный магазин, но там ей не понравилось. Из салона, где продавались сотовые телефоны, ее вежливо попросили через месяц. Психиатричка из районной поликлиники, узнав про бедственное положение дел внучки Анны Аркадьевны, устроила ее работать в регистратуру и сумела убедить в необходимости продолжить учебу. Наташа решила восстановиться в институте и, сидя в регистратуре, не ленилась открыть учебник… Но тут появился Егор.

Бледный ангел в кожаных джинсах, он появился в поликлинике рано утром, когда Наташа еще не успела подкрасить губы и потому чувствовала себя незащищенной. Здание поликлиники было с ее домом по соседству, она часто по утрам прибегала на работу без макияжа и успевала нанести «боевую раскраску» в промежутке между явлениями пациентов. Молодой человек попросил записать его к благодетельнице-психиатричке. Наташа отыскала его карту. Георгий Карев, двадцати девяти лет от роду, по знаку зодиака — Скорпион. Сиротка Ренквист влюбилась в Скорпиона с первого взгляда и теперь лихорадочно вспоминала — как там с гармонией между Скорпионами и Водолеями? Но так и не припомнила, потому что ее одолела другая мысль — бледный ангел сейчас посетит врача и упорхнет, и она больше никогда его не увидит!

Следовало что-то предпринять. Наташа заперла регистратуру и побежала к врачу с охапкой больничных карт. Георгия она увидела в очереди, перед дамой-истеричкой и печальным алкоголиком. Увидела — и впала в ступор. Так и стояла всем на посмешище примерно три минуты, пока ее не привела в чувство проходившая мимо по своим делам уборщица Ленка.

— Ты чего тут застыла? Медузу Горгону увидела?

Ленка закончила филфак, работала учительницей литературы, пока не начала пить и не попала в уборщицы, но в жизни разбиралась слабо. Какая ж это медуза? Это красивейший человек, какого только Наташе приходилось видеть!

И он обратил на нее внимание. Пока она стояла в больничном коридоре, на грязно-зеленых стенах которого тосковали плакаты «Случайные связи — путь к заразе» и «СПИД не спит!», он на нее посмотрел и сделал, вероятно, самые благоприятные выводы. Потому что, выйдя из кабинета, не прошествовал к выходу, а нагнулся к окошечку регистратуры.

— Кто-кто в теремочке живет? — поинтересовался он низким и томным голосом, от которого у Наташи сладко заныла душа и внизу живота стало горячо.

— Это я… Мышка-норушка, — ляпнула она, стараясь поддержать затеянную им игру.

— А прозвище у мышки есть?

— Наташа…

— А я Георгий. Егор.

— Я знаю…

Он демонически изломил бровь и щедро улыбнулся. Отвел с лица темную прядь — волосы были длинные, шелково-блестящие — кондиционером он пользуется, что ли?

— Ты во сколько заканчиваешь? — спросил он, Наташа даже не сразу поняла о чем.

— Я… А, в шесть.

— Я зайду.

Он не разрешения спрашивал, просто объявил о своем решении зайти, и все тут! Примите к сведению. Наташа приняла. Она упросила практикантку посидеть за нее в амбразуре регистратуры, сбегала домой, приняла душ, уложила волосы, переоделась. Просто и со вкусом — джинсовый костюм от Dolce&Gabbana и туфельки от Mia Mia. Все было куплено еще осенью, в Милане, где Наташа прогуливалась по Пьяцца Дуомо, а потом пила кофе и ела восхитительные маленькие сандвичи в кафе на Сант-Андреа. Как же оно называлось, это кафе? Не важно, уже не важно. Этой весной она поедет в Милан с Егором…

Она чуть не опоздала — мечты и воспоминания затягивали ее, как мед затягивает безмозглую муху. Но Егор, надо сказать, тоже особо не торопился — он вошел в двери, когда старомодные часы в холле показывали уже без пятнадцати семь, а Наташа устала отвечать на удивленные вопросы «коллег»-врачей. Раньше она свою работу таким вниманием не баловала.

Георгий приехал за ней на прекрасном серебряном автомобиле, и она все хотела спросить, как он называется, и все не могла решиться продемонстрировать свою отсталость. Разговор вообще не клеился. Наташе все никак не удавалось ввести себя в душевное состояние барышни, которая едет на свидание с очередным блестящим кавалером, а Георгий просто думал о чем-то своем, внимательно смотрел на дорогу и насвистывал мелодийку из фильма «Убить Билла» — ту самую, которую насвистывает жутковатая одноглазая медсестра, неся перед собой шприц, заряженный ядом.

На перекрестке перед кстати переключившимся светофором он, быстро наклонившись к ней, крепко и деловито поцеловал ее в сжатый, не ждущий поцелуя рот, и все как-то переменилось, словно деликатная рука убавила свет. Наташа разговорилась, она рассказывала Егору про Милан и Лондон, про рестораны, в которых ей случилось побывать, и про знаменитостей, которых удалось увидеть, а он внимательно кивал и улыбался.

Они поехали в китайский ресторан, где Егор учил ее есть палочками — только для того, чтобы прикасаться к ее руке, конечно! — а потом к Наташе домой. На следующий день Наташа взяла отгул, и через день — тоже. Когда же она все-таки пришла на работу, силой выпихнув себя из мятого, мягкого постельного тепла, уборщица Ленка прокомментировала это событие фразой из сборника диктантов Розенталя:

— Усталые, но довольные, возвращались ребята домой, — и заржала так, что перепугала даже видавших виды психов в очереди.

И жизнь пошла совсем хорошая, как у людей. Правда, в институте Наташа так и не восстановилась. У нее появились домашние дела, у нее появился семейный очаг, который нужно было поддерживать, пусть даже с помощью полуфабрикатов и растворимых супов. Через месяц Егор сделал Наташе предложение, преподнеся колечко с небольшим, но чистым бриллиантиком, и она настояла на том, чтобы познакомиться с его матерью. До знакомства со своей избранницей Георгий Карев жил на Васильевском острове в коммунальной квартире. Его дом опечалил Наташу с первого взгляда — на первом этаже какой-то хозяйственный склад, полуразрушенные, осевшие от груза времени стены скрывают отвратительный коммунальный хаос. Мать Егорушки оказалась худой и костистой бабой, с лицом застывшим в отвращении к окружающему миру. К встрече с невесткой она, очевидно, долго готовилась — в единственной комнате был накрыт шаткий стол. Вареная картошка, салат из отвратительных крабовых палочек, щедро залитый майонезом, бутылка подозрительной водки.

Впрочем, сама хозяйка вкушала огненную воду с энтузиазмом, даже не взглянув на бутылку мартини, принесенную парочкой в дар. Употребив больше половины бутылки, она растрогалась, стала слезливой и агрессивной одновременно — в русском алкоголизме эти две ипостаси сочетаются самым причудливым образом. Егорушка морщился и вздыхал, потом вообще встал и вышел «за сигаретами». Очевидно, в этот день на Васильевском острове объявили никотиновый мораторий, потому что не было его минут сорок. За это время Ольга Анатольевна успела исплакаться от любви и сочувствия к своей будущей невестке.