— Зачем тебе портсигар? Ты же вроде не куришь, — равнодушно удивляется он, чтобы чем-то отвлечься.

— Он… отца, — Томас опускает голову вниз и поспешно отходит. Боится.

Гарри кожей чувствует его страх и невольно бросает быстрый взгляд в зеркало, словно не знает, что там увидит. Но там все по-прежнему: сведенные к переносице хмурые брови, короткий ежик волос, широкие плечи и шрам на щеке, — главный аврор как он есть, мрачный тип. Нелюдимый. Как его не бояться? Все и боятся. И только скотина-Малфой…

Гарри хмурится и трясет головой, словно пытаясь выбить оттуда опостылевший образ. Ему сейчас есть, о чем думать, кроме гребаного невыразимца.

— Рон, — негромко зовет Гарри. Он знает, что говорить можно тихо — друг его услышит, как всегда и везде.

— Гарри, мы все проверили, в комнате чисто, — Рон неуверенно мнется в дверях.

Гарри вздыхает. Иногда ему кажется, что теперь даже Рон лишний раз опасается к нему подходить. Но Гарри уверен, что это ему, конечно же, кажется. Может быть, стоит наведаться к психологу в Мунго? Кингсли давно ему намекал.

— Где ты хранил артефакт? — он снова обращается к Томасу. Его голос звучит слишком отрывисто, резко, но и кража эта — не обычная кража. Если Омут всплывет в неожиданном месте — не оберешься проблем.

Гарри задумчиво шагает по комнате, словно пытаясь ее измерить шагами.

— Н-на полке. В трюмо, — Дин чуть заикается, и Гарри старается не думать, что способен так напугать.

— Хорошее место ты выбрал для артефакта, — Гарри усмехается, хотя усмехаться ему вовсе не хочется.

Разумеется, в трюмо давно ничего нет кроме пыли и каких-то обрезков. Но Гарри все равно зачем-то подходит к нему, рассеянно разглядывая безделушки. Дешевые запонки, почти использованный одеколон, засохший цветок — Гарри усмехается тому, как Дин романтичен — и… его взгляд застывает.

Пудра. Старинная пудреница с тонкой камеей. Бронзовые завитки, а в середине цветок. Кажется, роза.

Гарри молча разглядывает белые тонкие лепестки, стараясь не морщиться от звона в ушах и уж тем более не думать, что его мир катится к чертовой матери.

***

— Джинни, я не понимаю, зачем тебе пудра? Да еще и за такую безумную цену.

— Гарри, давай я сама решу, нужна она мне или нет!

Щеки, щедро усыпанные золотыми веснушками, не спасает даже магическое “Исчезай”. Только затирка из волшебного порошка способна скрыть золотистые пятна хотя бы на несколько дней. Джинни люто ненавидит веснушки. Иногда Гарри кажется, что его жена готова ненавидеть весь мир, но к счастью, сконцентрировалась на этом враге.

— Эта пудра мне помогает. А если я тебе безразлична, так и скажи…

Не безразлична, Джин, нет. Разве может быть безразлична жена? Но Гарри все равно чувствует себя виноватым. Ему часто кажется, что он просто не умеет любить. Заботиться и беречь — это да. Но не желать. Поэтому он, не признаваясь в этом даже себе, делает все, чтобы пореже быть с ней. В семье к этому давно уже все привыкли — Гарри просто слишком любит работать, к тому же у главного аврора всегда столько дел. Вот и сейчас он опять соглашается, чувствуя себя виноватым.

— Покупай.

Джинни торжествующе глядит на него. Бронзовая пудреница прочно зажата в крепкой ладони, как символ надежды. Как пистолет в неравной борьбе с беспощадным врагом. Старинная пудреница с тонкой камеей в виде розовых лепестков.

***

Гарри берет ее в руки осторожно, как ядовитую гадину. От ее дна на полке остается темный кружок. Значит, она тут лежит уже несколько дней. А может быть, месяцев?

К Дину он оборачивается медленно, тяжело. И сам знает, что его прищуренный пронзительный взгляд может сейчас напугать до икоты.

— Чье это? — ответа не нужно, по Гарри и так понятно, что он уже знает ответ.

У Дина бледнеет лицо:

— Гарри… Это не то… что ты… — хрипит он, отступая назад.

Если у Гарри еще оставались сомнения, то теперь больше нет. Его Джинни здесь не просто была. Перед этим трюмо она приводила в порядок лицо, а может быть, даже и тело.

Гарри невольно бросает быстрый взгляд на дверь, где только что стоял Рон, но видит только подол, поспешно мелькнувший в дверях. Значит, Рон знал. Вот почему у него этот страх… Палочка сама собой нащупывается в рукаве.

— Гарри! Послушай! Не надо! — Дин побледнел так, что, кажется, еще немного, и он рухнет в обморок. — Я клянусь… Я все тебе объясню.

— Объясни.

Отчего бы и не выслушать сказку? Сказки все любят, и Гарри не исключение. Тем более что пальцы уже сами собой ласкают заветное древко. Хотя Гарри еще толком не знает, какой будет месть.

— Гарри, — несмотря на смертельную бледность, Томас старается быть убедительным. — Поверь. Я… ничего… не хотел. Она… все сама, — несвязный лепет переходит чуть ли не в крик. — Ну поверь! Она сама начала! Пришла и разделась. Даже лифчик сняла… И хотела…

— Хватит!

Почему он все это терпит? И почему же так больно? Ведь он совсем не любил ее. Но ради нее позволил себе забыть о любви.

— Что я должен был, по-твоему, делать… — Томас в ужасе подается назад. — Она хотела. А я…

Гарри наконец-то поднимает лицо.

— А ты ничтожество. Я понимаю.

Ни черта он не понимает, поэтому разглядывает Томаса с интересом. Будто впервые. Как Джинни могла променять его на вот это? И почему?

Томас все еще мямлит, лихорадочно заламывая гладкие руки — слишком нежные для мужчины, и что-то жалко лепечет. Просто трус. Всегда таким был. Гарри смотрит на него в глубокой задумчивости. Его месть умерла, не родившись. Мстить можно только достойному. Но не мараться о грязь.

— Рон, разберись. Закончите здесь без меня, — небрежно роняет он и отворачивается, как будто потерял интерес ко всему. Томас дрожит, все еще не веря, что его пронесло.

Рон возникает в дверях, молча кивает, и Гарри выходит из комнаты. Другу в лицо он старается не смотреть.

— Гарри, — Рон нагоняет его и уже в коридоре, и на плечо сзади ложится уверенная ладонь. Ладонь, которой Гарри привык доверять. — Я не знал, как тебе об этом сказать.

— Рон, все нормально.

Ничего не нормально, и они оба знают об этом.

— Гарри… Прости.

В голосе Рона сплошная растерянность. Гарри понимает: у его друга, и правда, незавидная роль. Но он все-таки должен узнать до конца:

— И давно?

Рон чуть запинается перед тем, как ответить. Как будто это его личный грех:

— Полгода уже, — он замолкает и снова испуганно добавляет: — Гарри, прости.

Его рука цепляется за рукав, как будто друг боится его отпустить. А может, и в самом деле боится.

— Не извиняйся, Рон. Ты мне не изменял. По крайней мере, я на это надеюсь, — Гарри и сам себе удивляется, что еще может пытаться шутить.

В ответ на заведомо неудачную шутку он ждет хотя бы ухмылки, но Рон просто смотрит на него встревоженным взглядом.

— Куда ты теперь? — от пальцев, впившихся в плечо, наверняка останутся синяки.

Гарри с усилием отцепляет от себя его руку, усмехается и чуть пожимает ее. Рон не виноват, что у него такая сестра.

— А что, в моем положении может быть выбор?

Рон понимающе смотрит встревоженными глазами и снова пытается поймать его за рукав:

— Прошу тебя, не делай глупостей. Гарри. Мы как здесь закончим, обещаю, я сразу к тебе.

— Не стоит. Я справлюсь. Проследи тут за всем.

Оторвавшись от Рона, тяжелыми шагами Гарри выходит на крыльцо и достает сигарету. Аппарировать он пока не способен. Сложно сосредоточиться, когда рушится мир.

***

— Поттер… Ты меня слышишь?

В пабе шумно и весело. Наверное, весело. Гарри это мало волнует, потому что огневиски в его голодном желудке жарко спорит с коктейлями и пока побеждает.