– Нет ли водки? – жалобно спросила старуха. – Порой бывает так страшно… Но выпьешь, и оно вроде ничего…

– Вы кто? – спросила Вика. – Откуда здесь эта «газель»? Зачем её подожгли? Кто её тушил? Кто стрелял в вас?

– Я?.. Зачем?.. – Старуха сначала оторопела, а потом принялась оправдываться. – Паспорт вот не прихватила. Анна Исаковна я, Косьяненко. Учительница. Бывшая. Русский язык и литература. Сейчас на пенсии. Внук в… С вашими он. А сын…

Лицо её дрогнуло.

Легкий удар в плечо. Вика обернулась. Терапевт протянул ей початую бутыль «Джим Бимма». Нацепил на нос зеркальные очки – весеннее солнышко жестоко, если зрачки неправильно реагируют на свет. Зато рука тверда.

– На. Стас увидит – отправит на губу, – буркнул Терапевт. – Пусть лучше они порадуются.

– Рука тверда и танки наши быстры, – проговорила Вика, забирая бутылку и, обернувшись к учительнице, добавила: – Пойдем, бабуля. Мы тебя проводим.

Она выдернула у старухи из-под ног сумку с провизией, сунула в неё подарок Терапевта. Старуха засеменила впереди. Непрестанно оборачиваясь, с настороженным интересом заглядывая Вике в лицо, она поведала об обстоятельствах гибели старшего сына. Вика в одной руке тащила клетчатую сумку, на сгибе другой покоился автомат. Терапевт шлепал следом. Этот всегда держит оружие наготове. Малейшее сомнение – начнет шмалять за милую душу, не выясняя – кто, откуда, зачем и почему возник на его пути. Бабка тарахтела без умолку:

– А за «газель» могу сказать так. С южной окраины приходит человек. Часто. Большой начальник. Свита у него… Между собой то на английском языке общаются, то на немецком. Бойко так чешут. Но сам начальник и по-русски хорошо говорит. А вот по-украински – не очень. Напрягается. Имя у него странное. И вроде наше, в Святцах такое есть. Но как-то у нас не принято так крестить младенцев. Да и какие нынче младенцы!.. А в этот раз они гуманитарку пригнали. А потом между собой ссориться начали. Бог весть из-за чего! Вот «газель» и загорелась. Да и люди…

Старуха сморгнула слезы.

– Та как зовут-то благодетеля, бабуля? – встрял Терапевт.

– Сильвестр, кажется.

– Красивый человек, большой, щедрый, косая сажень в плечах? – уточнила Вика.

– Да. Красивый. Точно!

– Шо, понравился, бабуля? На молодых пацанов потянуло? – осклабился Терапевт.

– Да он и не молодой. Старше вас, но младше меня. Вам, думаю, обоим в отцы сгодится.

– Сгодится… – угрюмо подтвердила Вика.

Она заметила знакомую, четырехскатную крышу. Папка называл этот дом «образцом молдавской архитектуры». Здесь проживало семейство Середенко – мачехина семья. Вика подошла вплотную к забору, поставила сумку на землю, поднялась на цыпочки. Эх, высока ограда, ничего не видно!

– Погоди! – Терапевт ударил ногой в калитку.

Сварной профиль, листы профнастила – настоящий музыкальный инструмент. Звонко поет и под градом осколков, и под ударами солдатского башмака.

– Погоди! Ты напугаешь их! – рыкнула Вика.

– Да шо там! – Терапевт налег плечом, калитка распахнулась, оба отскочили в сторону. Анна Исаковна схватила сумку у Вики из-под ног, завертела головой в поисках подходящего укрытия.

Вика не стала проходить в глубь двора, остановилась неподалеку от калитки, прижала к лицу оптический прицел, чтобы получше рассмотреть двор семьи Середенко. Вроде бы всё в порядке: дверь погреба заперта на висячий замок. Возле дверей в сени – стопка пустых, оцинкованных ведер. Остекление веранды цело. На корявой обнаженной кроне яблони никаких посторонних предметов. Двор перепахан ещё с осени. Черная, бугристая грязь как смерзлась в глубокие борозды, так и не оттаяла ещё…

Что-то розовеет посреди двора? Вика сделала шаг вперед, навела тубус прицела на странный предмет и… потеряла дыхание. Посреди давно опустевшего, грязного двора валялась длинноногое субтильное тельце в розовом, пышном наряде – кукла Барби. Вика сама купила её прошлым летом. Тогда же были приобретены и богатый гардероб из дюжины платьев, и мебель из белой, фигурной пластмассы. Всё это богатство Вика преподнесла в подарок младшей сестренке Шуратке на день рождения. Заплатила тогда за подарок все наличные деньги. Батька ругался, но недолго, а Галка…

Слезы брызнули из глаз. Предательские слезы.

– Шо? – В голосе Терапевта слышалось недоумение. – Та там нету никого! Дом порожний.

Он бодро обежал подворье. Мерзлая земля зазвенела под подошвами тяжелых ботинок. Попытался открыть дверь на веранду – крашенная голубой краской дверная ручка осталась в его ладони, дверь оказалась запертой. Остекление веранды печально задребезжало.

– Я полгода не была дома, – Вика опустила ствол к земле. – Шесть месяцев…

– Так забувай! Хто ж тебе не пускае?

Терапевт повернулся к ней, и Вика увидела своё залитое слезами лицо в зеркальных стеклах его очков. Куда спрятаться? Бежать к БТР? Но как же оставить старуху? Вот она, вошла во двор, смотрит на нее, пряча за нарочитым почтением жалость.

– Ты знаешь Середенок? – спросила старуха. – Риту, Галю Половинку и её детей?

– Галка – жена её батьки, – пояснил Терапевт. – И то правда, где ж они поховалыся? Чи в Пустополье сдриснули?

– Тут мамки твоей родня живет? – наконец решилась спросить старуха.

– Нет.

– Мачехи?

– Не, Анна Исаковна. Тут живет бабушка моих брата и сестры. Маргарита Федоровна Середенко. Вы же её знаете. Видели, наверное, Сашеньку и Петю. Это мои брат и сестра. Но сейчас никого нет. Наверное, они в Пустополье.

Вика, отобрав у бабки сумку, решительным шагом направилась к калитке. Анна Исаковна подхватилась, заспешила следом, бормоча угодливые похвалы Шуратке и Петру. Вика не слушала её, шмыгала носом, стараясь изгнать непрошеные воспоминания об отце. Терапевт шумно дышал сзади над ухом. Оборачиваясь, Вика снова и снова видела свои отражения с зеркальных стеклах его очков. Она сдернула и сунула за портупею балаклаву. Непрошеные, подлые слезы, оставляли влажные дорожки на щеках. Срамота!

Так, по обочине грязной, изувеченной гусеницами улицы они добрались до скособоченного, побитого осколками забора. За листами профнастила пряталась почти целая хатка. Залетная мина повредила сени, взрывной волной выбило стекла из окон, а в остальном – ничего, жить можно. Повезло учительнице русского языка и литературы.

Навстречу им выбежала небольшая собачонка в тряпичном, цветном ошейнике, такая же чумазая, как её хозяйка. Глянула на гостей, на хозяйку, но голоса подавать не стала.

– У тебя погреб есть, бабка? – спросила Вика, опуская ношу на землю.

– А то как же! – Старуха улыбнулась.

Наверное, ей хотелось поскорей достать из сумки подарок Терапевта, приложиться, прилечь.

Бабка подняла с земли сумку и направилась к покосившемуся крылечку. Собачонка последовала за ней. Странное дело, Вике вдруг почудилось: из-за неказистой сарайки, там где неопрятной кучей свален строительный и прочий мусор выглянуло чумазое личико белобрысого мальчонки. На рваной куртке застежка-молния разошлась, пестрая шапочка украшена лохматым помпоном, а тот держится на одной лишь нитке, вот-вот оторвется. Вика уставилась на давно немытые, с обломанными ногтями и въевшейся в кожу сажей руки, сжимавшие такого же грязного, игрушечного мишку. Откуда взялся на бабкином дворе пацанчик-младшеклассник? Может быть, это внук хозяйки? Может быть, просто соседский мальчишка?.. Вряд ли! Уж больно знакомым показалось Вике детское личико. Но откуда взяться здесь, в Лисичановке, мальцу с Пустополья?

– «Беги! Опасность! Бомба!» – беззвучно закричал мальчишка, и Вика повиновалась.

Папка называл её ошибкой природы. Тощая, шустрая девчонка, неудавшаяся скрипачка и троечница, неуживчивая, беспокойная сиротка на войне оказалась как раз к месту. Полгода в боях – и ни одного ранения. Как удавалось ей обходить вражеские схроны? Как удавалось угадывать, в каком месте разорвется мина? Каким чутьем находила она растяжки? Вот и сейчас знакомое чувство смертельной опасности торкнуло в спину чуть ниже лопаток. Сила и ловкость, смекалка и отвага – вот лучшие друзья настоящего солдата!