Смартфон затренькал на разные лады. Пришла смс-ка, пополнился новым посланием почтовый ящик. Начнем с смс-ки. Вдруг это дочь? Так и есть, сразу отозвалась, умница-красавица!

«Буду тебя ждать в шоколаднице на страстном напротив россии, – писала дочь в ответ на его просьбу о встрече, – у меня есть только час так что советую обдумать повестку».

Далее следовала желтенькая мордочка смайлика с забавно сложенными алыми губками. Травень вздохнул. Вправе ли он надеяться на большее?

Теперь надо прочесть и сообщение в почте. А вдруг?.. Сердце ёкнуло в тревожном предчувствии. Ответ пришел с адреса Половинки. Открыв письмо, он поспешил найти подпись. Её не оказалось. Текст же письма оказался ужасающе краток: «Кто вы я не знаю. Но помогите нам. Брат где то бродит. Бабушка бухает. Вика в танке. А я совсем одна и всё время хочу есть».

Кафешка на Страстном. Мокрый снег тает на оконном стекле, слезами скатываясь на низкий подоконник, превращает огни города, так и не ставшего родным, в разлитую гуашь. Маруся сидит и спокойно, сосредоточенно смотрит в планшет. Сидеть напротив неё и просто смотреть на родное личико – вот оно, счастье. Впрочем, Травень давно привык к тому, что счастье редко бывает полным. Дочь сидит напротив него, но её нет рядом. Словно это не она вовсе, а выставленное на комод изображение в рамке, Live Photo, имитация присутствия. Но всё таки это лучше, чем ничего.

– Что ты будешь пить, Маруся? Кофе?

– Нет. Я сегодня уже выпила три чашки.

– Чай?

– Ты же знаешь, я не пью чай в таких заведениях.

– Что тогда? Глинтвейн?

Травень листал барное меню.

– Может быть, вино? Красное или белое? Бокал шампанского за встречу?

– Воду без газа. Лучше «Ивиан». Впрочем, в такой забегаловке…

На её ресницах ещё искрились крохотные капли «снежной росы», но лицо хранило отстраненное выражение. Дочь ревностно оберегала рубежи собственной независимости. Непреодолимая преграда. Пропасть, отвесный склон – какая разница! Дочь не с ним.

– А поесть? Еда! Пища! – Травень помахал рукой, пытаясь привлечь внимание дочери.

– Воду без газа и салат. Любой салат. – Она недоуменно уставилась на него. – Что с тобой? Ты злишься?…

Салат, кофе и «Ивиан» принесли быстро. Официант налил воду в стакан. Маша сделала полглотка и отставила стакан – слишком холодная. Дочка любит всё нейтральное. Ни холодного, ни горячего не приемлет.

– Может быть, тирамису? Хочу хоть чем-то тебя угостить. Я сегодня при деньгах.

Дочь с нескрываемой иронией глянула на отца.

– Ты платежеспособен?

– С деньгами нет проблем. – Сашка заерзал. – Я нашел высокооплачиваемую работу в Пустополье.

– Странно! – Она явно заинтересовалась, даже отложила в сторону планшет, даже сняла очки. – Обычно из тех краев едут на заработки сюда. Откуда там может взяться высокооплачиваемая работа?

– Ты же знаешь, я умею устраиваться. – Сашка из последних сил старался казаться беспечным.

– Ты продал машину? – В её голосе звенела приятная тревога.

– Нет, что ты! Я на ней и еду…

– А-а!..

– Я получил аванс.

Дочь заволновалась не на шутку, быстро глотнула воды из стакана, позабыв, что та еще не согрелась.

– Я еду в Пустополье. Завтра. И, вероятно, надолго. Настаивал на встрече, потому что хотел проститься.

– Понятно.

Маша нацепила очки и снова уткнулась в планшет.

– Я еду в Пустополье, – повторил Травень.

– Я слышала. – Экран планшета отбрасывал цветные блики на стекла её очков. – Если тебе понадобятся деньги…

– Деньги есть.

– Откуда? Играл в подземном переходе на трубе? Там тебе дали аванс?

Она открыла сумочку. Деньги извлекла быстро, видимо, точно помнила, в каком из кармашков они лежат.

– Тут двадцать тысяч, – она кинула на стол сложенные вдвое розовые пятихатки. – Больше дать не могу. Не возьмешь – обижусь.

Это любовь или дочерний долг перед стареющим отцом? Нет, скорее всего, минутная концентрация, вспышка дочерних чувств и последующее, мгновенное охлаждение, отвержение, отторжение.

– Я отдам, Маша.

– Это в том случае, если ты вернешься, – рассеянно отозвалась она.

– Как я могу не вернуться? – изумился Травень. – Пусть там э… вооруженное противостояние, но я ещё вполне способен…

– Да ты способен. Сначала Афганистан. Ну, в том случае, положим, у тебя не было выбора. Но потом! Первая Чеченская война, вторая Чеченская война… А ведь тогда у тебя уже была я! Но ты оставил нас, ты пошел воевать. Добровольно!

Такой он её никогда не видел. Горячится, почти кричит. Посетители кафе за соседними столиками посматривают на них с веселым изумлением. Дочка воспитывает отца! Молчи, Травень! Дай ей высказаться. Лучше уж так, чем холодная отстраненность.

– …вспомни, в каком виде ты вернулся в Москву в нулевом году?.. Я понимаю мать! Я благодарю Лену. Она заботилась о тебе, но и её ты достал. Всё, что ты умеешь толком делать – это воевать и играть на своей трубе!

– Твоими устами говорит сейчас мать. К этому я способен относиться с пониманием, но…

– Конечно! – Дочь подняла на него глаза. – Ты ещё вполне способен снова жениться на какой-нибудь парикмахерше…

– Маша!

– …или маникюрше, или продавщице из галантерейного ларька.

– Ты о чем это? – Травень из последних сил старался казаться строгим.

– Ты предпочитаешь доступных женщин достойным…

– Это твоя мать…

– …как и большинство мужиков!

– Победоносная концовка!

Но дочь умолкла, благоразумно не желая продолжать бессмысленную пикировку с отцом на пороге войны.

Дорога – две пробитые в снегу колеи – с покорностью дешевой потаскухи ложилась под колеса. По обе стороны – гнутые, иссеченные острым железом отбойники. Вот они, первые следы войны. А вот и первая её жертва – одинокая фигурка на обочине.

Нога легла на педаль тормоза сразу, едва лишь Сашка заметил человека. На такой дороге надо тормозить осторожно. Травень глянул на спидометр. Скорость не более сорока километров в час. Он продолжал ласкать подошвой широкую тормозную педаль, перевел рычаг на третью передачу.

По встречке проскочил автомобиль – легковушка-иномарка, древняя «япошка». Следом за ней двигался более крупный объект. Фары светили высоко и ярко. Травень присмотрелся. Так и есть – КамАЗ, кузов выкрашен яркой краской.

Теперь «туарег» двигался совсем медленно, полз на второй передаче. Теперь Сашка смог получше рассмотреть человечка. На отбойнике сидел пацаненок. Росточек метр двадцать, не более. Дошколенок?.. Скорее ученик младших классов. Что делает один на дороге, в безлюдном месте?

КамАЗ внезапно развернулся поперек дороги, его повело юзом. Травень увидел оранжевый бок кузова. Сашка подался вправо, надеялся, что бампер «туарега» спугнет парня, тот забоится, соскочит с отбойника в запорошенную снегом канаву, но тот спрыгнул на скользкое дорожное полотно и, неловко ковыляя, вышел на середину трассы. Подол длинной, не по росту, куртки доходил ему до колен. Кисти рук прятались в рукавах. Потрепанная оторочка капюшона скрывала черты лица. Травень вдавил педаль тормоза в пол. «Туарег» вильнул задом и остановился.

А КамАЗ крутило на дороге. Он поворачивался к лобовому стеклу «туарега» то левым боком, то правым. Наконец Травень прочел огромную белую надпись «Вывоз ТБО» на заду кузова. Сашка взмок. Секунды солеными каплями сбегали с кончика носа. Одна, вторая, третья…

– Беги… – едва слышно прохрипел он.

Но мальчишка и не думал уходить с дороги. Он лишь взмахнул рукой. Повинуясь его нечаянному, подобному мановению ангельского крыла, жесту, оранжево-коричневая махина КамАЗа сместилась влево. Траектория движения грузовика выровнялась и стала параллельной искореженному осколками отбойнику. Травень прикрыл глаза и принялся считать до десяти.

Когда же он разомкнул веки, ни мальчишки, ни КамАЗа на дороге не оказалось.