— Я знаю место, где никто нас не найдет, — оживился Василий.

— Поехали! — решительно сполз на пол я.

В паху черти развели такой костер, что хоть волком вой! Или я займусь, наконец, с любимым парнем сексом, или кого-нибудь порешу.

— Хватай фрукты, сок, торт и тарелки с кружками, а я это… Кое-что из твоей спальни прихвачу, — полыхнул ушами Василий и испарился.

— Я соберу корзину, не беспокойтесь, — улыбнулся Петрович.

Я не стал спорить, сел на стул и только тогда понял, что устал, как собака. Культяпка подло заныла, напоминая о себе, а голова загудела от количества мыслей, идей и задумок.

— Алекс, вы как, в порядке? — склонился надо мной Петрович. Подал ароматный чай и продолжил собирать внушительного вида корзинку для пикника. — Может, не стоило развивать такую бурную деятельность? Вы ведь из больницы только вчера сбежали. Сотрясение мозга — не самая приятная штука. Последствий не боитесь?

— Почему-то мне кажется, что сотрясение мозга — это последнее, чего мне стоит бояться, — пошутил я.

Петрович едва торт на пол не уронил, и я понял, что прав. Стало грустно. Ненадолго, потому что прискакал взмыленный Василий с рюкзаком за плечами, запихнул меня в Крузак и стартанул до того, как до нас добрался въедливый Семеныч.

— Свобода!

…

— Смотри, смотри, вон, видишь? Голова слона.

— Справа? Над елками сразу?

— Ага.

Мы лежали в тени разлапистой сосны на берегу тихой речки, обожравшиеся и чертовски довольные жизнью, смотрели на пролетающие над нами облака и не хотели больше ничего. Даже секса. Так нам было хорошо и спокойно.

— По мне так это жопастый мужик с огромным хером, — сказал Василий.

— Фу на тебя, извращенец. А вон, смотри, сердце.

— Твое?

— Думаешь, у меня такое большое сердце? — расплылся в улыбке я.

— Даже больше. Ты же ангел, зайка. Красивый, умный и добрый.

— Поэтому мой дом полон дерьма?

— Да, но я не хочу об этом говорить, — закопошился подо мной Василий.

Я сполз головой с его бедра на белоснежное покрывало, которое он наверняка прихватил в моей стерильной спальне, да там и остался, так лениво было шевелиться.

— А о чем хочешь?

— О том, что бы ты хотел сейчас нарисовать.

— Глупый вопрос. Тебя, конечно. Обнаженным.

— А как же гипс на руке? — навис надо мной невозмутимо-лукавый Василий (полыхающие уши не в счет).

— Он придаст тебе особую эротичность, — сказал я… и вместо поцелуя получил лист бумаги, пачку карандашей и стерку. — Да ты, я смотрю, подготовился.

— Просто очень давно хотел, чтобы ты меня нарисовал, — поднялся с покрывала Василий и начал раздеваться.

Желание заняться с ним сексом сдалось под напором образов и вариантов того, каким я хочу запечатлеть любимого человека на бумаге, из которых в живых остался лишь один.

— Лезь в речку, ложись так, чтобы волной твою шикарную задницу окатывало, а все остальное на песке оставь.

— Без волны никак? — поежился Василий. — Речка не самая теплая.

— Никак.

— А что насчет тенька? Солнце печет, знаешь ли. Вдруг обгорю?

— Не обгоришь.

— Может, я лучше на травке возле березки полежу? Ну, знаешь, типа богатырь на привале.

— Василий, ты не богатырь.

— Почему это? — поиграл крепкими мускулами он.

Я облизнулся и даже слюной капнул чуток, но рисовать не передумал. Конопушки на носу, блики в солнечных волосах и глаза его, нежностью плещущиеся, меня от секса отвлекли.

— Моська у тебя слишком добрая.

— Если меня разозлить…

— Не буду я тебя злить.

— Эх! Какое обещание всуе пропало! Где мой диктофон? Предъявил бы тебе потом…

— Ты мне зубы не заговаривай.

— А вдруг?

— Вдруг бывает только пук. И вообще, кто здесь художник? Ты или я?

— Ты, — тяжело вздохнул он. Притащил из машины походный мольберт и пошел устраиваться в речке. — Простыну или обгорю — будешь меня лечить лично. Поклянись.

— Клянусь, — сказал я. Уложил его так, как нужно, и принялся творить.

…

— Апчхи!

— Ты прикалываешься?

— Апчхи! Нет.

— Василь… Ты что, правда, заболел?

— Апчхи!!!

— Блять, да что за?!

…

Я проснулся за пару минут до звонка будильника на телефоне. Проковырял глаза, скинул наглого кошака с культяпки, с которой он обнимался, как с родной, четвертую ночь подряд, и, подоткнув подушку повыше под плечо и щеку, принялся смотреть на Василия. На любование мне отводилось минут пять, не больше, потому что потом он на ощупь выключал будильник, просыпался и принимался смотреть на меня. Вот и сегодня я так и не успел толком насладиться бликами солнца в золотых вихрах, длинными ресницами и потрескавшимися пухлыми губами, потому что Василь поймал меня с поличным и тут же за это защекотал.

— Лешка, опять смотришь? Сколько можно!

— До конца моих дней.

— Мне неловко!

— А мне в самый раз.

— Из нас двоих ангел ты. Давай лучше я на тебя так смотреть буду.

— Просыпайся раньше и смотри. Кто тебе не дает?

— Ты. Какого черта ты просыпаешься раньше будильника?

Сегодня наша утренняя возня обошлась без жутких соплей, чихания и сухого мерзкого кашля, который убивал желание заняться сексом на корню, так что я заполз на широкую Васькину грудь, заработал поцелуй в макушку и запустил руку в его трусы с твердым намерением умереть, но заняться с ним сексом.

Пять дней я уходил в замок рано утром, оставляя больного болеть. Он приходил ко мне на обед, отрывал от дел, кормил насильно, ел сам и уходил болеть обратно, а я работал допоздна и приходил домой перед самой темнотой, благо идти было действительно пять минут, а речка за лето пересохла так, что дорожка из камней мостом под ноги сама ложилась. Днем по броду даже младенец без всякого труда бы переправился. Я падал трупом рядом с любимым и мечтал только об одном: поскорее все в замке переделать и туда с Василием переехать.

Двое из ларца (Семеныч и его старинный кореш Михалыч), а также вездесущий Петрович мои начинания поддерживали руками и ногами, а потому нагнали в замок орду достаточно профессионального народу, который под моим чутким руководством творил чудеса, в кратчайшие сроки стирая следы моего безумия напрочь.

Я разрывался между интернет-каталогами с декором, шторами, обоями, краской и прочей жизненно необходимой фигней и желанием рисовать. Желание рисовать побеждало все чаще, так что акулу на полу в ванной на дельфина я заменил на второй и третий день, а адский котел на пещеру с водопадом из холодильника и соседних шкафов на кухне на четвертый и пятый.

А еще я, наконец, заметил, что в замке, как и в доме Василия, нет ни одного зеркала. Вообще! С чем это было связано, я вспоминать не хотел, но и понять, как без них жил, не мог. Бриться невозможно (я попробовал было, но плюнул через пару минут и забил на это дело совсем), на голове хрен знает что, как одежда на мне сидит — фиг знает. Василию я в этих вопросах не доверял совершенно, потому что он смотрел на меня влюбленными глазами и повторял, что красивее в жизни никого не видел.

В общем, зеркал в замке не хватало катастрофически, поэтому я разошелся не на шутку и заказал штук тридцать, в том числе и то, которое хотел прикрепить на потолке над кроватью в спальне. Возбужденный Василий в нем будет смотреться охуенно! Сегодня зеркала должны были привезти.

Я заерзал в предвкушении и прихватил член Василия крепче.

— Ууууух! — засопел он и повел бедрами, откидывая одеяло, чтобы не мешалось.

— Нравится? — рассмеялся ему в шею я.

— Очень!

— Как думаешь, если я заменю руку на губы, тебе понравится еще больше?

— Я первый! — уронил меня на спину Василий. Положил загипсованную руку на мое бедро и скользнул вдоль груди и пресса губами до пупка.

— Щекотно! — заулыбался я, ероша вихры на его голове.

Он приспустил мои плавки и коснулся головки освобожденного из плена члена языком. Слегка. Я сменил смех на матерное шипение:

— Не дразни меня! Я и так на взводе.