И тут дед Михей, чтоб ему, подкрался ко мне незаметно со спины и прямо в ухо как рявкнет:
— Бу!
— Блять!!! — подпрыгнул я.
— Лешка?! — остановился среди полусгнивших трупов Сашка. Обернулся.
Я стукнул веселящегося вовсю деда по голове второй, бутафорской головой за то, что сорвал наш план, и шагнул вперед. Туи вокруг нас вспыхнули адским огнем (жалко их, конечно, но меня еще жальче), а я воздел руки к небу, импровизируя на ходу, и сказал замогильным голосом:
— Ты предал меня, брат. Мне пришлось умереть, для того чтобы вспомнить, что на самом деле произошло в тот день, когда умерла Настя.
— Этого не может быть! — заметался в бесконечном (старшеклассники сориентировались быстро и перетащили зеркала к туям) круге огня он. — Ты мертв! Это все галлюцинация. Я просто курнул лишнего!
— А может, это совесть сжигает тебя заживо?
Я схватил горящую ветку (да здравствуют новейшие технологии защиты). Махнул ею. Неудачно, потому что Сашка в этот момент кинулся ко мне, так что прилетело ему прямо по голове. Волосы вспыхнули, он завизжал, я ахнул и ринулся его спасать, но Семеныч бдил, так что через секунду Сашку смыло с площадки мощной струей воды из пожарного шланга. Он отлетел в сторону, вернулся на маршрут и провалился в специально приготовленную для него яму с песком, вокруг которой немедленно выросли щиты-зеркала, заключая его в бездонный колодец, выбраться из которого невозможно.
— За что ты убил Настю? — спросил я, поднимаясь по приставной лестнице и заглядывая внутрь. — Ты же любил ее!
— Я не хотел ее убивать, но она не оставила мне выбора, променяв меня на тебя! Я ненавижу тебя за это! Да я за все тебя ненавижу!!! Ты, тупой, истеричный гомик, жрущий траву тоннами, как корова, и завязывающий себя узлами, как змея, сумел заманить в свои сети тысячи людей. Как?! Не понимаю!!! Мало того, ты сумел подняться на мировой олимп, так ни с кем и не переспав. Именно за это тебя до сих пор уважают все кутюрье до единого. Ты, асексуальный импотент, перевернул все с ног на голову и сделал девственность модной! Уму непостижимо!!!
— Ты что, серьезно девственник? — ахнул Васька-Смерть и чуть не сверзился внутрь колодца. Ухватился за края щитов, но выпустил из рук косу. Она упала вниз и острым краем располосовала Сашке правую щеку. — Почему мне не сказал?! Да я ж тебя теперь… Да ты ж… Ох, Лешка!
— Ха-ха-ха, — истерично заржал Сашка, хватаясь за щеку. — Братец, сука, ты и тут умудрился пролезть в дамки!
— Не в дамки, — ткнул в Васькин железобетонный бок локтем я, радуясь огненной темноте вокруг всем сердцем. Вот уж не думал, что эта маленькая пикантная подробность всплывет хоть когда-нибудь. — В любовники самой Смерти.
— И что теперь? Убьешь меня?
— Нет. Превращу твою жизнь в Ад точно так же, как ты превратил в Ад мою.
— Мало я тебе клофелина подмешал, — с искренним сожалением в голосе сказал Сашка. — Сгорел бы ты вместе с Настей в той машине, и все бы в моей жизни наладилось.
— Тебе что, совсем меня не жалко? — севшим голосом спросил я.
Я придумал весь этот спектакль не только, чтобы вынудить брата признаться в убийстве, но и чтобы заставить его раскаяться. Чтобы услышать мольбу о прощении! Но его ненависть не поддавалась разумению. Это причиняло боль.
— Ты должен был быть моей тенью, потому что я родился первым, а не наоборот! — крикнул он.
Невероятным кульбитом вывернулся из песка, в котором застрял по колено, и ломанулся в нарисованную стену колодца головой вперёд. Зеркальный щит рухнул, Сашка захохотал и бросился к причалу.
— Хуй вам всем! Я живой, ясно?! Живой!!! А вы все — мертвецы! Ничего вы мне не сделаете!
— Уверен? — спросила Настя и шагнула на стоящий возле причала плот, который удерживал на месте шестом вездесущий дед Михей. — Тебе некуда бежать, убийца. На той стороне реки тебя не ждет ничего хорошего.
— Уверена? — хохотнул Сашка и ловко спрыгнул на первый камень брода. — Это вас там не ждет ничего хорошего! А я перейду на ту сторону и забуду о вас навсегда! Даже на могилы ваши не приду ни разу!
— Твои руки в крови невинных. Ты не сможешь нас забыть.
— Еще как смогу! У Леши на счетах достаточно денег, чтобы я не оставил о вас даже капли воспоминаний.
Очередной камень дрогнул под его ногой (не забыть бы, поставить его на место), и Сашка упал в воду там, где падать не стоило. Водоворот закрутил его, замотал, утопил…
— Вперед, ребята! — крикнул Васька, придерживая нахлебавшегося воды, потерявшего всякое понимание происходящего парня за шкирку. — Он ваш.
Двое мужиков на практически невидимой в темноте лодке затащили Сашку на борт, дыхнули на него перегаром, капнули вонючей слизью с гниющих лиц, гоготнули, связали и повезли в местный обезьянник вместе с аудио записью всего, что он нам наговорил. Вероятность того, что мой сволочной братец не пойдет в отказ, была минимальной, но мы хотели дать ему шанс покаяться.
Увы, Сашка им не воспользовался, потому что его нервы оказались куда лучше моих. Он пришел в себя очень быстро, позвонил своему адвокату (который тут же пообещал засудить меня за хулиганство) и вышел из ментовки следующим же вечером. Правда, далеко мой дорогой братец не ушел, потому что машина, на которой он ехал в аэропорт в Пермь, попала в аварию: врезалась в припаркованный у обочины бензовоз и сгорела практически дотла вместе с ним.
— Не вздумай себя винить. Мы тут ни при чем, — сказал Василий, когда мы садились в его Крузак, чтобы ехать домой после опознания.
— Уверен?
— Не надо было обманывать бритоголовых братков из Перми. Они страсть как не любят, когда их за дураков держат.
— Думаешь, Сережа постарался? Он был очень недоволен, когда узнал, что я Алексей, а не Александр.
— Все может быть. А может и не быть. Мы этого никогда не узнаем. Особенно, если спрашивать не будем.
— Мы не будем.
…
…
Я сидел посреди кровати, обняв подушку, и не знал, то ли плакать, то ли смеяться, потому что как только (ближе к полуночи) мы приехали домой, Василий сошёл с ума.
— Никуда не уходи, я скоро вернусь, — сказал он и развил бурную деятельность.
Выгнал всех (абсолютно!) из дому (и даже из парка!). Закрыл все двери изнутри (на засовы!). Вырубил электричество (во всем доме!) и финальным аккордом отключил телефоны.
— Василь, что ты творишь? — рассмеялся его хищно-задумчивому виду я, когда он закончил разглядывать парк у дома в армейский бинокль (видимо, проверял, есть там кто живой или нет).
— Думаю, надо в спальню топор нести или нет.
— Зачем тебе здесь топор?!
— Затем, — отложил в сторону бинокль и скользнул на кровать Василий. Отобрал подушку, подхватил меня за шею, под голову ладонью. Коснулся губами моих губ и сказал мрачно-решительно: — Если хоть кто-нибудь помешает нам заняться любовью, я его этим топором в капусту нашинкую.
— Я тебе помогу, — сказал я, мгновенно заводясь как незнамо что и…
— Пацаны! Еб твою… А че в доме света нет? Эй. Бля… Людии! Ау! Вы куда все подевались?!
— Блять, да что же это?!
— Это пьяный в дугу дед Михей, который дрых там, где я его не заметил, — простонал Василий, но в этот раз Я не собирался сдаваться.
Перевернул любимого на спину, избавил от одежды и разделся сам. Решительно уселся на его бедра и еще более решительно поцеловал. Он смял меня в своих сильных ручищах и тихо-тихо прошептал:
— Лешка… Правда, что я буду у тебя первым?
— Правда, — все-таки смутился я.
И утонул в нежности, любви и безусловной преданности, наполнивших бездонные зелено-голубые глаза Василия, с головой. Отдал себя ему на поругание, лишился, наконец, девственности и насладился процессом сполна, невзирая на мат, грохот падающей мебели и стоны шарахающегося по дому в полной темноте старого, пьяного, недобитого, но крайне упорного привидения.
— Пацаны! Хватит мучить бедного старика! Выпустите меня отсюда!!!
17.05.17
====== Пы.Сы ======
Комментарий к Пы.Сы Бонус)
