Он с удовольствием поселился бы в его постели, но тот даже на невинные прикосновения реагировал неадекватно и выбора Ваське не оставил. «Давай, насилуй! Чего ждешь? Моя задница в аварии не пострадала!», «Не смей меня жалеть! Я тебя насквозь вижу!», «Что, экзотического секса с одноногим уродом захотелось?» — вот далеко не полный список того, что Алексей выдавал, так что пришлось Ваське обитать среди кандалов, шипов, гильотин и прочей подобной хрени. Он мечтал применить все это к мудаку Саше в те редкие моменты, когда не решал финансовые вопросы, не читал медицинские трактаты, не слушал он-лайн лекции и не капал лечебными каплями веры, любви и желания на потихоньку приходящего в себя Алексея.

Рано или поздно, он добился бы своего, если бы не гигантское ростовое зеркало, присланное погожим августовским днем «доброжелателем, пожелавшим остаться неизвестным» в тот момент, когда он отлучился в магазин за продуктами. Зеркало принял Алексей. Лично. Петрович с Семенычем и хотели бы посылку у хозяина отобрать, но ввязываться в драку не рискнули и позвонили Ваське, который прилетел домой быстрее ветра. Ломанулся на второй этаж, в спальню, и нашел там Алексея, уставившимся на свое отражение в упор.

— Давно я себя в зеркале не видел, — сказал он, едва Васька вошел в спальню. — Тощий, зеленый, безобразный, да еще и безногий к тому же. Красавчик, куда ни плюнь. Ты говорил, что мои шрамы — ерунда, украшающая настоящего мужика. Что ожоги на лице — всего лишь симпатичная татуировка белого и пушистого зайки. Что время лечит абсолютно все, и мои уродства в том числе. Но за полгода, что я прожил вслепую, ничего не изменилось. НИЧЕГО! Я думал, что выздоравливаю, а ты нагло мне врал!

— Я не врал!

— Посмотри на меня! — заорал Алексей и кинулся к Ваське, замахиваясь рукой: то ли чтобы отвесить пощечину, то ли чтобы залепить в глаз. – Я по-прежнему урод!

Васька ее, конечно же, перехватил, а его самого в своих загребущих ручищах запеленал. Этого хватило, чтобы Алексей сорвался: забился в истерике и зарыдал в голос.

— Я верил тебе! Смотрел на себя твоими глазами и плевать хотел на реальные воспоминания! Как ты мог так поступить со мной?! Я же предупреждал!

Васька дрожал челюстью, хлопал мокрыми ресницами, не давал вырываться и шептал, как заклинатель, одно и то же:

— Я люблю тебя. Я думал, так будет лучше. Зайка, для меня красивее тебя никого нет и не будет никогда. Ну же, соберись. Ничего страшного ведь не случилось.

— Сейчас случится! — неожиданным рывком обрел свободу Алексей и бросился к окну.

Зацепился по дороге левой ногой (протез — это вам не живая нога, стучись им о разные предметы, не стучись, все едино) за ножку кресла и потерял равновесие.

— Стой!!! — кинулся за ним Васька.

Алексей ухватился за стоящее возле окна зеркало (специально туда поставленное, чтобы света больше было), обретая иллюзию равновесия, но оно накренилось, а потом и вовсе рухнуло: ударило стоящего на своем пути парня тяжелой рамой в висок и перекинуло через низкий подоконник панорамного окна наружу. Тонкое стекло обрушилось вниз сияющим солнечными бликами потоком, а Василий, ринувшийся за еб-твою-мать-истеричным-долбоебом, успел схватить его за ногу в самый последний момент, падая на зеркало всем своим нехилым весом.

Зеркало разлетелось вдребезги, Алексей повис на стене дома вниз головой, а Васька, распятый на манер морской звезды на подоконнике, сумел продержаться до прихода Семеныча с Петровичем, отделавшись треснувшей лучевой костью на левой руке.

====== Часть 3 ======

Комментарий к Часть 3 Третья часть) Бонус для тех, кто ждал и переживал, позже)

Тяжелая когтистая туша потопталась по мне, сползла на кровать, устраивая голову на моей коленке, и затаилась. Не к добру. Пришлось просыпаться: медленно, неохотно и ворчливо. Как выяснилось, Тимофея во всех грехах я подозревал зря: он с блаженным выражением на полосатой морде расположился возле моей культяпки и явно собирался дрыхнуть так вечность. Я повернул голову и увидел сидящего в кресле возле кровати с книгой в руках Василия. Весьма бледного на вид, надо сказать. Часы над его головой показывали четыре часа, судя по солнцу за окном, дня. Вот это я сурок! Целый день проспал!

— Василь, ты чего меня не разбудил? — спросил я хриплым со сна голосом. — Работа же стоит!

— Тебе нужно было прийти в себя, — отложил книгу в сторону он. Посмотрел на меня с нечитаемым выражением на моське и с места не сдвинулся. — Как самочувствие?

— Если ты соблаговолишь оторвать свою шикарную задницу от кресла и приляжешь рядом со мной, то сможешь ответить на этот вопрос сам. Хотя нет. Я отвратительно себя чувствую, и мне срочно нужна мануальная терапия.

— Мануальная, говоришь? — заулыбался Василий.

Потер виски руками, отложил книгу и плавным движением затевающего пакость хищника перетек на постель. Ух, как это меня завело!

— И целовальная тоже, — вцепился в его солнечные вихры рукой я. Потянул на себя, растекаясь сиропной лужицей от ласковых, почти невесомых прикосновений его пальцев к плечам, ключицам и шее. — И сексуальная до кучи.

— Зайка, я от твоих метаморфоз свихнусь скоро, — простонал Василий.

Сграбастал меня в объятия, роняя кота на пол (бедолага, опять ему не повезло), и исцеловал мое лицо с маньячным энтузиазмом. Я подождал, пока порыв утихнет, обшарил литое тело любимого руками и сдернул с него футболку, заодно укладывая спиной на кровать, чтобы простор для маневров обеспечить. Ну и на принадлежащее мне сокровище полюбоваться. Зрелище, как всегда, впечатляло. Еще бы штаны с него снять…

— Делай со мной, что хочешь, — прочитал мои мысли Василий. Закинул руки за голову, улегся на постели ровно посередине и закрыл глаза. — Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы из окн…

— Не руками? — перебил его я, не желая думать. Вообще.

Потом подумаю. После того как. Расстегнул ремень на Васькиных джинсах и укусил его за сосок на загорелой груди, заставляя невнятно материться. Заулыбался довольно, обвел языком пупок и занялся ширинкой. Василий приподнял бедра, я стащил с него штаны вместе с трусами и склонился над гладко выбритым пахом, зная, что надо делать… чисто теоретически. Ну да ничего. Я парень понятливый, разберусь по ходу дела. Воображение свое буйное подключу, опять же.

— Как насчет губ, а, Василь?

— Ууууух!

— Хлюп-хлюп, согласен.

Воображение меня не подвело, а потому надолго Василия не хватило. Да что там! Его не хватило даже на пару минут:

— О-господи-боже-ты-мой-не-могу-больше! — простонал он, и я попробовал его сперму на вкус.

Неплохо. Вполне себе, если не слишком часто. Я вспомнил, что он говорил про мою, и решительно пополз к изголовью. Хочу минет! С сексом у нас вечно облом получается, а мне уже тоже было невмоготу. Василий смотрел на меня, распахнув бездонные зелено-голубые глаза во всю ширь, и полыхал ушами, как факелами.

— Теперь моя очередь, — сказал я, устраиваясь возле его головы с таким расчетом, чтобы…

— Хлююююп… хлюююююп… Чпык!

— Мать моя женщинааааах!

В общем, железная хватка на ягодице и умелый рот Василия срубили меня едва ли не быстрее, чем я уделал его. Я от накатившего облегчения мурашками с ног до головы покрылся и на постель упал с дрожащими конечностями. Василий меня немедленно в себе запеленал. Поцеловал в висок. Прижал к себе спиной. Укрыл нас одеялом чуть ли не с головой. И сказал тихо-тихо:

— А теперь тебе пора вспомнить все, любимый. Хватит прятать голову в песок.

— В маску, ты хотел сказать.

— И это тоже. Толку никакого. Как и от убранных зеркал. Ты же понимаешь, что причина твоего неадекватного психического состояния не только физические травмы и вина за смерть Насти? Ты нутром чуешь, что с этой аварией все не так просто, как пел тебе все эти годы твой мудак-братец. Мы должны понять, что именно, а значит, ты должен вспомнить как можно больше с того момента, как Настя начала приставать к тебе на вечеринке.