Васька результатами своей выходки с маской был недоволен, а потому бдил за Алексом и днем, и ночью: приводил в чувство, отмывал и укладывал спать; кормил практически насильно, отвлекал от мрачных мыслей продуманными разговорами (зря, что ли, умные книжки читал?) и все чаще смотрел на него с желанием, скрывать которое становилось все сложнее.

— Мне не нужна твоя жалость! — в очередной раз, срываясь, орал Алекс, замечая сверкающие черт знает чем глаза могучего и очень симпатичного парня, стоящего перед ним на коленях в душе. Терял равновесие, забывая про отстегнутый протез, и падал к нему на руки.

— Это не жалость, зайка, — шептал ему в висок Васька и сгорал в огне желания заживо, обнимая постепенно обретающего нормальную физическую форму парня с каждым разом все крепче и неприличнее.

— Я урод.

— Глупости это. Ты ангел. Немного потрепанный в боях, не спорю, но от этого еще более привлекательный.

— Зеркала не врут, Василь, а ты врешь.

— Я не вру. Может, чуток приукрашиваю действительность.

— Зачем тебе это?

— Чтобы тебя не потерять.

— Ты меня не находил.

— Словоблудие — не твой конек, Алекс. Я могу сказать то же самое тысячей других фраз, и ты не сможешь сделать вид, что не понял.

— Например?

— Ты нужен мне.

— Тот, кто тебе нужен, живет в фотографиях второго этажа, на которые ты смотришь с таким восторгом, а я его страшная тень, влачащая существование в зеркалах и отражениях. Впрочем, все это я заслужил. Мне нет прощения ни на том, ни на этом свете.

Один и тот же разговор, который в один ненастный мартовский вечер вывел Ваську из себя настолько, что он притащил из сарая огромный молоток и расхерачил все зеркала в доме до единого, чем изрядно спрятавшегося в спальне Алекса напугал.

— Хуй тебе, а не отражение! — прорычал Васька, вышибая дверь в оставленную напоследок крепость плечом, и с упоением разнес вдребезги последнее зеркало. Бросил молоток на пол, плюхнулся на кровать и придавил к ней прикрывшегося подушкой парня всем телом. — А теперь мы поговорим по-серьезному.

— Хорошо, — поспешил согласиться милый и покладистый Алекс (поневоле таким станешь, если двухметровый вандал молотком, размером с твою голову, зеркала по всему дому херачит). — О чем?

— О твоей вине. Расскажи-ка мне об этом поподробнее.

— Может, не надо?

— Надо.

На этот раз Васька решил идти до конца: устроился на Алексе удобнее, нагло вклинившись между его ног бедрами, навис, опираясь на локти, и уткнулся губами в лоб. Дождался невнятного чертыхания, чутких рук на спине и ягодице, повел бедрами, вдавливая в постель, почувствовал пахом, как оживает член пленника, и задышал носом в безнадежной попытке усмирить некстати вспыхнувшее желание.

Алекс не выдержал искрящегося обнаженными нервами напряжения и попытался выкрутиться из-под него, но лишь распалил обоих еще больше.

— Слезь с меня, лось!

— Слезу, но сначала ты расскажешь про свою адскую вину.

— Блять, Василь! Отъебись!

— А? Что ты сказал? — оглох на оба уха Васька.

Коснулся поцелуем (настоящим!) ушастых шрамов на обожженном виске (он так давно хотел это сделать!) и практически не почувствовал разницы с нормальной кожей. Выдохнул довольно и продолжил. Второй поцелуй. Третий. Перешел на гладкое заячье пузико щеки и…

— Я расскажу, расскажу! Только слезь с меня!

Васька вовремя уловил нарастающую панику в голосе распятого на постели парня, неохотно скатился с него и уставился в потолок, а Алекс восстановил дыхание, помолчал, явно собираясь с силами, и голосом раскаявшегося преступника сказал:

— Я убийца.

— Не смешно.

— А это и не шутка вовсе.

— Ты мухи не обидишь! Какой из тебя убийца?

— Самый настоящий. Я был за рулем машины, в которой погибла Настя. Мы были на вечеринке у друзей, потом поехали домой и… не доехали.

— Подробнее можешь рассказать?

— К сожалению, я мало что помню.

— Напился?

— Нет. Я же был моделью! Какой алкоголь?

— Ну… Я думал, звезды шоу-бизнеса жрут, че ни попадя, пьют всякую дрянь и без наркоты ни дня прожить не могут.

— Сказки это все, — улыбнулся Алекс. — Таким макаром долго не протянешь. Я занимался йогой по два часа в день, ел траву и диетическое мясо без масла, соли и специй, запивал их родниковой водой и мечтал о чизбургере, кусочке шоколадного торта и газировке.

— Жуть какая. Нахуй такая жизнь нужна?

— Ради того, чтобы стать знаменитостью.

— Ты своего добился.

— Да. У меня даже фанаты были. По всему миру, представляешь? Тысяч двести, не меньше. А мне тогда 19-ти не было!

— Постой, а сколько тебе сейчас?

— 21.

— Надо же… Я думал, тебе 16-ти нет. Только поэтому, кстати, и не приставал, — сказал Васька, не в силах молчать о том, что все сильнее распирало душу (на самом деле джинсы в паху, конечно, но это не принципиально), получил тычок в бок и на время успокоился. — Что было дальше?

— На вечеринке Настя не отходила от меня ни на шаг, обнимала всяко-разно и даже пару раз в губы поцеловала. Помню, я еще пошутил, мол, ты меня с Сашкой, что ли, перепутала? А она ответила, мол, нет, ты тот, кто мне нужен — любовь всей моей жизни.

— Я ее понимаю и готов подписаться под каждым словом.

— Не говори глупости, — поморщился Алекс.

— Это не глупости, ну да ладно, мы сейчас о другом. Она знала, что ты гей?

— Конечно! Мы с детства знакомы. Когда выросли, в старших классах школы даже эксперимент пару раз проводили.

— Какой такой эксперимент?

— Переспать пытались, чтобы меня от голубизны вылечить.

— Мне ревновать?

— Василь! Прекрати паясничать!

— Так ревновать?

— Нет!

— Ничего не вышло?

— Еще один вопрос на эту тему — я с тобой неделю разговаривать не буду!

— Прости-прости. Ты остановился на том, что твоя лучшая подруга тебя в губы прилюдно поцеловала.

— Да. Сашка увидел это и устроил скандал. Я попытался их помирить, но он сказал, что они сами разберутся, вручил мне свой бокал с соком и увел Настю мириться. В спальню, наверное. Я выпил сок, прошвырнулся по тусовке… и очнулся в больнице.

— Не понял?! — сел на постели Василий. — Как это ты очнулся в больнице?

— Так. В реанимации.

— Неожиданный поворот сюжета.

— Куда неожиданней все это было для меня, потому что в моей дырявой голове было пусто. Я не помнил ничего с того момента, как сел в кресло на террасе на вечеринке, чтобы отдохнуть. Впрочем, я и сейчас не помню.

— Как ты узнал, что произошло?

— Сашка пришел и рассказал, что мы с Настей сели в машину и уехали, но по дороге попали в аварию — врезались в припаркованный у обочины бензовоз. Осень, гололед, занос и все такое. Сашка мне снимки искореженных огнем машин показывал. Такое жуткое месиво — словами не передать! Настя умерла сразу, а меня сумели спасти.

— Я рад, что ты выжил.

— Я не рад, — свернулся клубком на постели Алекс. — Знаешь, что во всем этом самое ужасное?

— Что?

— Я не могу понять, какого черта сел за руль. Я ненавижу водить. Не умею, понимаешь? Путаю право и лево, забываю смотреть в зеркала и не вижу знаки. У меня даже прав нет, что уж про машину говорить!

— Тогда где ты ее взял?

— Это была Сашкина машина. Я ее угнал.

— Угнал? Ты?! Это даже теоретически невозможно!

— Сашка сказал, что я спер у него ключи и забрал тачку. Мерседес С180. Новехонький.

— Зайка, — улегся обратно на постель Василий. Погладил Алекса по плечу. Накрыл одеялом. — Тебе не кажется, что вся эта история — полный бред от начала и до конца?

— Кажется. Иногда я думаю, вдруг это мне просто приснилось? Тогда я встаю и иду к зеркалу, которое все расставляет по своим местам.

— Понятно.

— Василь, без зеркал отделять выдумки от реальности будет намного сложнее. У меня буйная фантазия, и если я буду слушать тебя и не буду видеть себя, то однажды, совершенно безосновательно, могу искренне поверить в то, что шрамы рассосались, ожоги затянулись, и я снова стал тем, кем был всю мою сознательную жизнь.