— Вишенка? Почему у тебя глаза красные?

— Плакал.

— Тебе так сильно понравилось? — заулыбался он.

— Не то слово, дорогой.

— Да ты ж мой ненаглядный!

— Ага. Ик. Вы были неподражаемы! Маэстро, браво! — искренне похвалил мужиков я, свалил в спальню, запер дверь на замок и продолжил ржать, уткнувшись носом в четвертый Маришин размер.

— Дурак ты, княжич. Ничего ни в музыке, ни в любви не понимаешь, — тяжело вздохнула она, но от груди отрывать не стала.

— Ага. Ик. Ну Штефан, ну отмочил! Чтоб я сдох! Хахахахахаха!!!

…

В спину дуло. И неважно, во сколько одеял я был завернут и какой стороной к окну поворачивался. Сквозняк считал мои покои своими и плевать хотел на безуспешные попытки сие безобразие прекратить. Противное першение в глубине носа вылилось в оглушительный чих, и я понял, что пора устраивать скандал. Штефан мои весьма прозрачные намеки не понимал, слуги приказания заделать дыры в окнах и дверях игнорировали, а я стремительно катился в пропасть под названием «воспаление легких». Теперь я прекрасно понимал, почему женщины в этих краях выживали с трудом — все время ведь в шубе не походишь, хоть и хотелось.

Если в спальне худо-бедно можно было находиться (то есть сидеть в кресле, стоящем в паре сантиметров от камина) в рубашке, камзоле и штанах, то бальный зал и парадная столовая заставляли меня (и Маришу) стучать зубами. Другое дело викинги — им все было нипочем! Я с них офигевал: на улице мороз под 40, а они без шапок во дворе снег убирают; в столовой от силы градусов 8, а они в рубахах едва ли не нараспашку жрут за обе щеки и знать не знают о том, что такое холодно.

— Ну нет, так дело не пойдет, — не выдержал я и отправился к мужу на разборки. — Я подыхать от простуды не собираюсь!

Далеко идти не пришлось: наши покои соединял короткий переход. Я ворвался к нему, чтобы рвать и метать, и остановился как вкопанный, потому что этот… этот потомок Снежной Королевы принимал ванну в комнате, где от моего дыхания пар шел!!! Етить-колотить! Они тут все на голову отмороженные!

Штефан мой приход не то, чтобы проигнорировал — покосился и многозначительно омовение продолжил. Мало того, встал в ванне на колени и начал себя из ковшика поливать. Совсем больной?! Холодно же, пиздец как! Я смотрел на него с ужасом, а он повернулся ко мне лицом (и стоящим до пупа хером) и завлекательно улыбнулся:

— Я не зря стараюсь?

— Эээ… шта?

— Ты ведь пришел, чтобы на меня без одежды посмотреть? До сих пор не рассмотрел, поди, толком, — поиграл впечатляющими мышцами начинающий стриптизер. Выбрался из ванны и двинул ко мне. Мокрым. Голым. Босым по ледяному каменному полу!!! — Как я тебе, а?

— А ну живо в постель, дебил! — заорал я, сатанея. Если он помрет, меня ж отсюда живым не выпустят! По рукам не пойду, но и из постели не выберусь. — Заболеешь, кто тебя лечить будет?!

— Ты такой заботливый, Вишенка, — расплылся в блаженной улыбке Штефан и попытался меня в свои загребущие ручонки поймать. — Раздеть бы тебя и затискать.

— Охренел? Я замерз, как собака, а ты собираешься меня раздевать и тискать?!

— Ага. Люблю-не-могу! — пошел вразнос болезный.

Я попытался увернуться, но Штефан загнал меня в угол и таки поймал. Я вцепился в его широченные мокрые плечи руками и приготовился засадить коленом в пах, когда он неожиданно посерьезнел: поставил на пол, мои ледяные руки в свои взял и сосредоточенно в покрасневший от холода нос лизнул.

— Ты что, на самом деле замерз?

Я немедленно принял вид умирающего лебедя и натурально на его руках обвис. Хлюпнул носом. Подумал, решил, что этого недостаточно, и оглушительно чихнул. Штефан побелел, как мел (как потом выяснилось, у него жена тоже сначала чихала, а потом взяла и умерла), взвыл пожарной сиреной и поставил на уши весь замок, чем несчастный я и воспользовался:

— Пока пламя от свечи ровно в наших покоях даже возле окон стоять не будет, я из твоей постели ни ногой! И не вздумай меня нагибать! Не прощу.

— Ну что ты, лапонька моя, никакого любодеяния, — шелковой травой под моими ногами расстелился Штефан.

Запихнул меня в свой походный собачий свитер, повисший на мне платьем, напоил какой-то подозрительной на вид отравой, уложил в постель, улегся рядом (большой, горячий и пиздец какой удобный) и шептал в мои волосы романтические глупости до тех пор, пока я, наплевав на суетящихся вокруг слуг, не уснул.

…

— Мороз и солнце, день чудесный, — мурчал я себе под нос, разгуливая по своей умывальне в труселях и тапках.

Почистил зубы размочаленной палкой, смыл сон теплой водой и помчался в гардеробную одеваться. Столько дел, столько дел! С той ночи, когда мой чих поднял на ноги всех обитателей замка без исключения в три часа ночи, минуло две недели, за которые много чего успело произойти. Началось все с того, что как ни старались слуги, заделать щели так, чтобы пламя свечи сквозняком набок не сворачивало, им не удалось. Пришлось брать командование на себя и привлекать к делу Штефана. Он у нас недомаг-изобретатель, ему и карты в руки. То есть куски нарезанной на неширокие полосы бумаги, в которой, слава всем богам, недостатка не было.

— Сделай так, чтобы она воздух не пропускала и сама собой на поверхности клеилась. Мы щели заклеим и проблему решим.

— Гениально! — восхитился Штефан, чмокнул меня в губы и ускакал в Башню творить.

— Ничего хорошего из твоей затеи не выйдет, — вечером того же дня мрачно прокомментировал мою идею Юлий, усаживаясь в парадной столовой по левую руку от меня недовольной всеми и вся птицей.

— Почему?

— Потому что то, что сотворит отец по твоей просьбе, окажется вовсе не тем, что тебе надо.

— Посмотрим, — пожал плечами я, в первый раз за все время пребывания в замке ловя откровенный кайф от еды и окружающей обстановки.

Благодаря стараниям слуг в столовой потеплело настолько, что блюда, стоящие на столе, оставались теплыми целых десять минут, ложка к языку от холода не прилипала, а рукава одежек (не теплых, а обычных) в тарелках не купались. Понятное дело, что по ногам свистело — только в путь и волосы на затылке сами собой периодически шевелились, но по сравнению с тем, что было, это полная ерунда, от которой мы с помощью Штефана скоро избавимся.

— Проверять в своих покоях будешь, понял? — проплямкал Юлий, уплетая горячую похлебку Мариши с таким рвением, что за ушами трещало.

Я понимающую ухмылку с лица стер до того, как он ее увидел. Все местные поначалу к стряпне моей верной оруженосицы с недоверием отнеслись, но разве можно сравнить плавающие в жирной воде куски сала и картошки с аналогом моей любимой солянки?

— Ты не веришь в своего отца?

— Верю. Но проверять его изобретение в других помещениях замка не дам.

Я спорить не стал — все равно сделаю так, как сам решу, однако и игнорировать слова пессимистичного мальчишки не рискнул, поминая правдивую историю Гуннера о Маннере и подарки. Лучше перебдеть, чем недобдеть, так что когда счастливый Штефан прискакал в свою спальню (в которой я, как и обещал, обитал до окончания программы по избавлению замка от сквозняков) со странного вида полосками чего-то в руках, проверять его изделие мы пошли в общественный клозет, торчащий из северной, скрытой от посторонних глаз стены замка на манер гнойника (благо хоть не вонючего — да здравствует бытовая магия). Заклеили в паре мест щели мокрой на ощупь, но не оставляющей на руках ни капли влаги бумагой, и присели на толчки. Чего время зря терять?

Через несколько минут Штефан чиркнул спичкой, зажигая свечу, поднес ее к новоизобретенному скотчу, закупорившему довольно приличную по размерам щель намертво…

…и взрыв вынес нас из клозета вместе с сиденьями. Сам же клозет погиб смертью храбрых, осыпавшись песком по склону холма, на котором стоял замок, в ров. Так Штефан изобрел местный аналог нашего нитроглицерина.

…

На время ремонтных работ мы с ним сбежали из замка вместе: взяли лошадей и рванули в лес, расчищая тропинку перед собой его предыдущим изобретением: бросишь магический снежок — узконаправленный поток воздуха сметает все на своем пути на километр вперед. Я восхищался полезной придумкой до тех пор, пока не узнал, что эти замечательные снегоуборочные машинки должны были в погребе продукты летом замораживать. О последствиях первого и единственного применения снежков по назначению Штефан рассказывать отказался наотрез. Я настаивать не стал — все и так было понятно. Посмеялся над горе-изобретателем, обернулся, на его вопрос отвечая… и наебнулся с подлого Лютика, который, сука такая, и не подумал остановиться, проходя под деревом с низко растущими ветвями рысью.