Из старичков эту задачу мог выполнить только двухметровый, но, увы, 60-летний, англичанин Павел Семеныч — крепкий мужик, жаль, что только с виду. Я в его медицинскую карту заглядывал не один раз — нервы у бывшего КГБ-шника были ни к черту. Переклинит старичка — будем от его кулаков уворачиваться? А если у него пистолет в спортивной сумке спрятан? Но это я так, по старой военной памяти переживал — насмотрелся на парней с контузиями в госпитале. Не останется выбора — его поставлю. Дай Бог, выдюжит.

Красавчика на эту позицию я ставить не собирался ни за какие коврижки, хоть он и был достаточно высок и активен. Это говорливое чмо проебывало все, чего касалось, суетилось не по делу и слишком часто делало вид, что ни при чем, если дело пахло керосином, или выпячивало грудь колесом, если речь заходила о плюшках и наградах, не имея к их зарабатыванию никакого отношения. Ненавижу таких. Красавчик команде не подходил никаким боком, но от него они должны были избавиться сами, иначе так никогда настоящей командой и не станут.

«Один за всех, все за одного» — девиз на все времена плюс Капитан с большой буквы — только тогда наши дела пойдут в гору. Без решительного капитана команде не выжить. Меня на поле не будет, на нем (он же в 90% случаев связующий) все решения: мгновенные, интуитивные, выпестованные совместными тренировками и шестым чувством вожака, который знает своих бойцов как облупленных. Коллег, то есть, знает, мысленно поправил себя я и растоптал тоску по своему вертолетному экипажу железными сапогами разума, сосредотачиваясь на безнадежном настоящем.

Ингерасим печально вздохнул, похлопал меня по плечу в утешение и ушел, а я остался разгребать то дерьмо, в которое он нас втянул. Впрочем, за эти мучения меня ждала награда: Валик под душем, за которым я подглядывал практически в открытую. Смотрел, как пена скатывается по его постройневшему телу. Ласкал взглядом позвоночник, спускался до ложбинки копчика и скрипел зубами от желания укусить его за чумовую жопку.

Я забывал о его злосчастном животе до тех пор, пока он не поворачивался ко мне лицом: сзади парень выглядел на все сто — сладко-мягкий любитель шоколадок и мороженого, держащий себя в руках, а спереди… если бы Валик был женщиной, я бы подумал, что он беременный, месяце этак на втором-третьем — небольшой животик торчал практически отдельно от похудевшего тела и выглядел смешно. Я и смеялся. То есть улыбался и строил планы по его уничтожению, а Валик стоял под душем, смотрел на меня, все чаще прятал под мочалкой не живот, а пах и все тише шипел одно и то же на разные лады:

— Извращенец! Вали отсюда! Не смотри на меня так, будто и вправду трахнуть хочешь.

— Может, и хочу. А ты и не против, даром, что гомофоб.

— Пошел нафиг! Я не гомофоб, но с такими, как ты, принципиально дел не имею.

— С какими такими?

— С такими!

Валик отводил глаза и прекращал разговор до тех пор, пока я однажды не выдержал и его к стенке не прижал. Похер на вымокшую одежду! Распял на холодной стене, подхватил под задницу руками, оставил на его шее засос и прорычал грозно:

— С какими такими?!

— Отстань от меня, придурок, — заполошено запричитал мне куда-то в шею он, цепляясь за мои плечи, как девчонка. — Отвали! У меня парень есть! Он тебе яйца оторвет!

Я не удержался от смеха… и снова получил по голове шампунем. Не очень больно, но обидно. Пришлось мстить: ткнул парня носом в стену, запустил руку между сжатых полупопий, утопил палец в анусе, сжимая рот другой рукой.

— Ну, ты и гад, — едва слышно простонал Валик, когда я нашел-таки его слабое место и аккуратненько обе половинки простаты погладил. Едва палец не вывихнул, но оно того стоило.

Парень обмяк, от реальности отключился, жопкой своей красивой подмахнул и кусать мою ладонь перестал. Я выгнул его к себе, срывая с пухлых губ поцелуй, и довел до оргазма, наслаждаясь властью над тем, кто ненавидел меня и одновременно, даже не подозревая об этом, любил.

В том, что Валик влюблен в меня-Карлсона по уши, я не сомневался ни секунды, как и в том, почему он до сих пор на встречу не согласился: пресловутый животик тормозил процесс пятью кило лишнего веса. Я не понимал, какого черта процесс похудения застопорился. Может, все дело в еде? Вдруг слабовольный сладкоежка вопреки моим указаниям вместо жиросжигателей булки и шоколадки втихую хомячит?

— Зачем ты сделал это? — спросил Валик, когда пришел в себя.

Что я мог ему ответить, не раскрыв себя раньше времени? Только гадость. Обнял. Поцеловал в шею. Потерся носом об ухо. Погладил по бокам и бедрам, наслаждаясь мягкостью нежной кожи. И отступил.

— В наказание. Не хами мне и не спорь. Хотя бы при свидетелях.

— Ты сам нарываешься, — буркнул Валик, не поворачивая головы. — Приказываешь. Унижаешь. Обзываешь! Сколько можно терпеть?

— Столько, сколько нужно.

— По-другому объяснять нельзя?

— Вы по-другому не понимаете, — отрезал я и вышел из душевой, понимая, что когда все раскроется, он припомнит мне все до последнего вздоха.

…

ЖК: — Карлсон! Блин, где тебя носит?! Поговори со мной!

Карлсон: — что за шум, а драки нет?

ЖК: — надо мной сегодня физрук жестоко измывался после тренировки, пожалей меня!

Карлсон: — ты мой сладкий мальчик, мимими и все такое) Что твой злодейский физрук натворил на этот раз?

ЖК: — Ты не представляешь! Стою я под душем, моюсь, тут он заходит и прям в одежде под воду — раз! Меня в стенку лицом — хрясь! И пахом к моей заднице прилип, прикинь!

Карлсон: — ни фига се, делааааа. Довел мужика до белого каления.

ЖК: — Я не доводил, он сам… довелся.

Карлсон: — если ты его указания так же сливал, как мои приглашения встретиться, то я его прекрасно понимаю.

ЖК: — не переводи стрелки! Дело ведь не в указаниях, а в нем и в том, что он творил потом. Это было… даже не знаю…

Карлсон: — прекрасно? Тебе понравилось? Ты поэтому так распереживался?)))

ЖК: — фу на тебя! Он мне в задницу палец засунул!

Карлсон: — палец — не член, чего ты, как девчонка-девственница, истеришь?

ЖК: — он заставил меня кончить!!!

Карлсон: — так это ж хорошо.

ЖК: — это ужасно. Ты знаешь, каково это, когда тот, кого ненавидишь, ласкает тебя, целует и сводит с ума?

Карлсон: — не знаю и знать не желаю.

ЖК: — а я знаю.

Карлсон: — если тебе было неприятно, почему ты его не остановил? Он ведь не маньяк, и вряд ли стал бы удерживать тебя силой.

ЖК: — это ты виноват.

Карлсон: — чего?! Я?! Как это?!

ЖК: — когда он меня в стенку лицом ткнул и… руки распустил, я представил на его месте тебя. Будто это ты меня целуешь, ласкаешь, шею мне прикусываешь и под себя пальцами растягиваешь… ну и… кончил… у меня с весны никого не…

Карлсон: — ох… не продолжай!

ЖК: — почему?

Карлсон: — я хочу заняться с тобой любовью который месяц подряд, несмотря на твои лишние килограммы, но ты упорно меня игноришь, так что не доводи до греха.

ЖК: — я не игнорю и не довожу, я… готовлюсь к встрече) Если бы не ты, я бы давно уже на физрука, ректора и волейбол забил, и плевать мне на последствия.

Карлсон: — я рад, что ты не забил. Не хочу заниматься с тобой любовью в темноте только потому, что ты своего тела стесняешься. Хочу прелюбодействовать с тобой всяко-разно-безобразно и видеть при этом твои счастливые глаза)))

ЖК: — я тоже не хочу. Стесняться в смысле. Тоже хочу всяко-разно))) Старость на носу, а я, как дурак, в одной позе всего и трахался.

Карлсон: — не дразни, кому сказал! А то брошу своего любовника и пойду тебя искать завтра же. Найду раньше времени и все испорчу)

ЖК: — стоять! То есть… сидеть… или лежать?) Не надо никого бросать. Вдруг я тебе в реальности не понравлюсь? Как ты потом без любовника?)

Карлсон: — ты мне понравишься. Без вариантов.

ЖК: — мне бы твою уверенность. Или хотя бы Костину твердолобость и силу воли. Я б сейчас таким красавчиком был — закачаешься.