– Что? Я скотина?

Ирина вытащила из кармана халата опасную бритву, раскрыла её:

– Быстро отошёл от меня на пару шагов!

Такого поворота событий Граков никак не ожидал. Он попятился назад и чуть не упал со ступенек прямо на одну из ближайших грядок, засаженную луком.

Гера вытаращил глаза, потом обидчиво отвернулся в сторону.

– Ладно, я уйду навсегда, если ты этого хочешь,– тихо сказал он.– Но ты мне дай денег тысячи три-четыре… Больше не надо.

– Денег? Тебе денег? Ты что-то попутал, любимый! Я даю тебе не денег, а три-четыре дня для того, чтобы ты расплатился, рассчитался со мной. Долги надо платить!

Граков, на всякий случай отошёл от неё на более почтительное расстояние. Он, нагло улыбнувшись, скривив расквашенные губы, прогундел:

– Ты сдурела? Не давала ты мне ни каких денег. А если где и водкой угощала, так получается… платила за удовольствие.

– Видишь, Гера, как быстро наша любовь, которая оказалась мурой, переросла в ненависть. Я ещё раз повторяю! Если ты не расплатишься со мной до копейки в ближайшие дни, то… Ты ведь должен, олух пьяный, понять что они, деньги эти, не твои, понадобятся твоему же ребёнку. Его надо поднимать на ноги и сделать всё, чтобы он не стал таким вот негодяем, как его… папа.

– Успокойся! Он будет очень хорошим, потому что я лично не знаю, от кого он… С какой стати я должен дарить деньги какому-то спиногрызу? Он – не известно чей! Ну, хорошо. Допускаю, что мой. Ну, и что? Ты деньги не получишь! Гадина!

– Сам ты – подонок! Имей в виду, если ты не сделаешь так, как я сказала, то я быстро забуду, что при жизни твоя фамилия была Граков.

Сказав свои последние слова, Ирина вошла в дом, решительно закрыв за собой дверь.

– Где я тебе деньги возьму, дура? – Граков, скорее уже, обратился не к ней, а сам к себе.– Перебьёшься! Я скоро в Хабаровск уеду. Ищи – свищи. Там буду… работать. На хрен мне тут… упала эта глушь.

Он, опустив голову, поплёлся прочь от дома, где совсем так недавно ему были рады.

Татану сидела в горнице, низко опустив голову. Слёзы бежали по её щекам. В руках она сжимала опасную бритву. Конечно же, у неё сейчас основной была навязчивая мысль покончить со всем этим кошмаром единым разом. Стоит только с силой и точно провести лезвием по венам – и тогда она встретится там, за пределами этой жизни, со своими близкими и родными. Перед её глазами стояли их лица. Но не улыбчивые, а безрадостные. Они оттуда, как бы, смотрели и на Ирину осуждающе. Но Татану, всё же, поднесла лезвие к запястью, прижала острой стороной к коже.

Но мгновение – и жизнь, кипучая, бурная, молодая, выразила протест. Ей безумно хотелось жить. Ирина встала с табуретки и швырнула бритву в угол. Потом она подошла к зеркалу, вытерла платочком глаза и щёки, попыталась улыбнуться. Взяла с полочки большой гребень и принялась расчёсывать свои густые чёрные волосы.

Жизнь продолжалась. Пусть она беременна. Но ведь многие попадали и попадают в её возрасте в подобные и даже более критические ситуации. Оказываются без поддержки, без средств к существованию десятки и даже сотни тысяч молодых людей. А неё есть Залихватовы, которые относятся к ней почти так же, как к родной дочери. Она думала об этом, выдавая со склада механической мастерской, под расписку запасные детали для одной из работающих гидравлик. Мастер расписывался в ведомости. Потом мужики открыли складские ворота, и туда въехал автопогрузчик. Молодой его водитель взял умело на «рога» длинные и тяжёлые ящики и поехал к грузовому «Зилу» с раскрытыми бортами.

Ирина вышла из склада, с ведомостью в руках и авторучкой. В её обязанность входил и контроль погрузки. Даже в чёрном, далеко не в новом халате, она была прекрасна. Рядом стоял и охранник. Он первым заметил, как улыбающаяся Ирина стала терять сознания, держась левой ладонью за живот. Через мгновение она упала на землю, чем, явно, перепугала и озадачила работяг.

Но пока еще Гера никуда не уехал. Оставался здесь и последние дни коротал в посёлке Заметный. Жил он по-прежнему в доме сорокалетней алкоголички Клавдии.

По случаю предстоящего выходного дня в её доме проходила грандиозная пьянка. А в субботнее, уже далеко не раннее утро, Граков проснулся с больной головой. Ткнул локтем в бок лежащую рядом, стонущую Клавдию, и сказал:

– Чего, мымра, всё шило выжрала?

– Между прочим, я не мымра. А меня Клавдией Егоровной звать.

Пьяное существо, с большой натяжкой напоминающее женщину, открыло глаза. Морщинистая, жёлтолицая, да ещё с физиономией, украшенной синяками, Клава не только в темноте, но и при ярком свете своим обликом могла запросто напугать даже самого бравого и крутого господина не только в посёлке, но и во всём Хабаровске. Даже отважного омоновца.

– Тебе вопрос повторить, мымра, или в лоб закатать? – Сказал Гера.– Ты спирт весь допила ночью?

– А чего там было пить? Глоток оставался. Если ты такой умный, то сбегал бы к своим тёлкам, добыл бы денег.

– Легко сказать. К Пригожей мне дорога заказана. А всё из-за тебя, старая вешалка! Ходила и по посёлку трепала, какая у нас тут с тобой… любовь.

Они оба встали с постели. Спали в одежде, как водится в таких злачных местах, закутках и блат-хатах. Там, где пьют, там и валятся с ног. Растрёпанные, ещё, практически, пьяные. Гера открыл на окне замызганные шторы. В квартире наблюдался полный бардак. На полу грязь, пустые бутылки, окурки, тряпки.

Клавдия подняла с полу недокуренную сигарету-чинарик. Нашла спички в рваном халате, в котором и спала. Закурила.

– Ты можешь валить отсюда, Граков, хоть сейчас. Зачем ждать, пока тебя уволят с приисков за прогулы? Собрался в свой Хабаровск – так и вали!

– И свалю! Через несколько дней. А пока потерпишь. Не под забором же мне жить. Наглое рыло!

– Ты – выродок. Был бы нормальным человеком, то жил бы себе спокойно у Пригожей. Такую славную девку обидел. Скотина!

– Нашлась, заступница! Сама меня к себе притащила, а теперь вот каркаешь, старая ворона!

– Не права была. Погорячилась. Ты оказался ещё похлеще меня… опоек. Твоя Ирина в больнице. Говорят, что чуть кони не двинула. Ещё немного бы – и крякнула… по женской линии. Чего-то у неё там, выкидыш получился… и кровотечение.

– С какого такого рожна я к ней пойду? Побаловались – и будет. Сейчас наскребу на бутылку пива. Если не хватит-то, то по дороге перехвачу. А ты тут подсуетись, Клавка. Спиртяшки найди! Тебе и в долг дадут. Тебя здесь не то, что собака, каждая полевая мышь знает.

– Надо бы поднапрячься! У самой репа раскалывается. Не обещаю, но всё возможное сделаю. А ты куда собираешься?

– Пива по дороге выпью и по грибы сбегаю. На часок, не больше. Тут под сопкой похожу, не далеко. Закуска-то нужна. Я знаю, что ты со мной не пойдёшь.

– Если ты меня на себе понесёшь, то могу и грибы пособирать… очень даже запросто. – То, что ты – дура отмотанная, я в курсе.

Он стал надевать на себя старую серую штормовку, копаться в карманах. Кое-какая мелочь нашлась. Вышел на кухню, где бардак был полнейший. На столе просто грудой стояла посуда… огромной грудой. Гера надел на ноги туфли, которые совсем недавно выглядели не так уж и плохо. Взял в руки, первое попавшееся под руки, ведро и, открыв двери, шагнул за порог дома, на улицу.

В районной больнице, в довольно уютной, двухместной палате, под капельницей, лежала Ирина. Она смотрела в потолок, стараясь ни о чём не думать. Её соседка по палате, белокурая девица, не старше Ирины, лежала, отвернувшись лицом к стене.

В палату вошла процедурная медсестра. Прижав тампоном то место на руке Ирины, куда совсем недавно в ослабленный организм Татану проникало лекарство, она быстро вынула иглу.

– Говорят, что когда у меня всё такое… несчастье получилось, произошло, – с горечью сказала Ирина,– ребёнок мой… шевелился.

– Какой там ребёнок? – Подала голос медсестра.– Скажи спасибо, что сама жива осталась.