– Мне не привыкать. – Деян усмехнулся. – Но вот что: в палатке рядом со мной лежал один малый без обеих рук. Он морит себя голодом, потому как не хочет жить нахлебником, – как и я когда-то… Я тогда струсил; я всегда трусил. Но Этьен, кажется, мужественный человек: он честнее и храбрее меня. Лучше помоги ему, если у тебя много времени для добрых дел.

– Посмотрю, что можно сделать, – легко согласился Марагар.

Деян выдавил из себя пару слов благодарности, и больше говорить стало не о чем.

Хансек провел его назад в госпитальную палатку, где он забылся долгим беспокойным сном. Утром, когда принесли еду и воду, он заметил, что напиться ему дали из отдельного меха; «вода» сильно горчила, но он выпил сколько смог. Почти сразу после ухода солдат одолела ломота в костях и слабость; вскоре начались судороги. Он еще слышал, как Этьен, сыпля проклятиями, зовет на помощь, и без сожаления подумал про себя, что если лекарь не собирается выполнять обещание, все закончится сразу.

Затем он провалился в темный колодец и падал в него бесконечно долго, пока темноту не проредило пятно света, а выкрученные и растянутые мышцы не дали о себе знать нестерпимой болью.

Тогда он понял, что лежит на спине, глядя в небо; попытался шевельнуться, невольно застонал. Яркое пятно тотчас придвинулось: фигура с факелом в руках наклонилась к нему.

– Ты как, живой, Деян? – спросила фигура хорошо знакомым голосом. – Хвала Господу, живой…

– VII –

– А все-таки лучше быть живым, чем мертвым, а? – продолжал голос, помогая ему сесть. – Ну, здравствуй. Не шиша не понимаю! Но рад.

Этого голоса – голоса из далекой прошлой жизни – никак не могло быть на самом деле, но звучал он столь явственно, что не позволял в себе усомниться. Деян моргнул, тряхнул головой, от резкого движения сразу же взорвавшейся болью, и заставил себя взглянуть на говорившего.

– Ну-ну! – тот натужно засмеялся. – Я, когда тебя увидел, так же таращился. Вот уж кого не ожидал!

– Ты!.. – непослушными губами прошептал Деян, глядя в грязное, рассеченное ото лба до подбородка глубоким шрамом, заросшее бородой, но все еще узнаваемое лицо Петера Догжона. – Петер! Я думал, ты погиб.

– Попал в штрафики, потом, раненый, в плен. Тоже думал – погиб, но видишь – выжил: иноземцы выходили и оставили при госпитале могильщиком, – сказал Петер, покосившись в сторону, и чуть понизил голос. – А вчера Сам вызывает и говорит – собирайся, домой кое-кого проводить нужно. Оказалось – тебя… Вот уж диво! Объяснишь?

– Долго будет объяснять, – сказал Деян, чувствуя, как распухает в горле ком: он не знал, как сказать то, что должен был сказать об Орыжи – и сказать сейчас, сразу. Но в следующее мгновение Марагар, выступивший из темноты, избавил его от мучений.

– Он уже знает. – Лекарь откинул капюшон с лица. Шрам на лбу закрывала широкая черная повязка. – Сержант Догжон записан у нас как твой земляк: я предупредил его, что все в Спокоище разрушено.

– Спасибо, – пробормотал Деян; в это мгновение он ощутил благодарность к лекарю намного большую, чем когда узнал, что тот его спас.

Деян огляделся по сторонам: зрение наконец вернулось к нему в достаточной мере.

Они находились где-то на лесной дороге. Кроме Петера и хавбага, больше никого рядом не было, не считая мертвых тел на телеге, среди которых он сидел.

Прежде Деян наверняка содрогнулся бы от такого соседства, но сейчас оно оставило его совершенно равнодушным: он только оттолкнул чью-то окоченевшую ногу в черном сапоге, упиравшуюся ему спину.

На нем – как и на покойниках, и на Петере – надета была синяя бергичевская форма. Чувствовал он себя очень скверно; но это уже входило в привычку.

– Сержант знает, что делать. – Марагар поворотом головы указал на Петера. – Если остановят на дороге – покажете сопроводительные бумаги, а в Охорской крепости передадите коменданту мою записку: дальше он позаботится о вас. Но если что-то пойдет не так, помоги вам ваш бог, – мрачно добавил он.

Лошадь, запряженная в телегу, тихо посапывала, свесив гривастую голову.

– Вам не опасно находиться здесь с нами, Ивэр-абан? – спросил Деян.

– Без меня вас остановили бы сразу. И я хотел попрощаться. – Марагар смерил его долгим взглядом, словно старался лучше запечатлеть в памяти. – Если ты выживешь и вернешься в «большой мир» – разыщи меня. Тысячи в долгу перед тобой, пусть и не знают об этом.

Деян покачал головой:

– Нет никакого долга: простое стечение обстоятельств. Прощайте, Ивэр-абан, – сказал он с толикой сожаления. Хавбагский лекарь был странным, чужим и чуждым ему человеком, но – как бы дико ни было так думать – возможно, в меньшей мере, чем теперь Петер Догжон.

– Прощай, – сказал Марагар и через мгновение растворился в темноте.

Петер потянул лошадь за поводья, и телега со скрипом покатилась вперед.

– Ты объяснишь мне, что произошло? – спросил он нерешительно. – Почему этот иноземный бес помогает тебе… Как ты вообще здесь оказался.

Они выехали из леса на открытое пространство. Деян узнал местность – дорога оказалась та же самая, по которой он четыре долгих дня назад попал в лагерь Венжара ен’Гарбдада. В низине промеж холмов в лунном свете все так же блестела река; только за излучиной – с той самой стороны, где находился Неелов, – по краю неба разлилось зарево. Была Марима-«Цвета» рада теперь этому или нет, но ее мечта сбылась: городу настал конец.

– Пришел на ноге, отрезанной у мертвеца, – сказал Деян. – Вместе с тем, кто сам как мертвец, но для хавбагов – как бог: во имя него Марагар помог нам бежать.

– Что?.. – Петер, обернувшись, вытаращился на него как на сумасшедшего.

– Потом, Петер, – сказал Деян и, оттолкнув мертвеца, откинулся на спину. Над головой чернело звездное небо; луна шла на убыль.

– Потом, – повторил он, понимая, что это «потом» никогда не наступит.

– I –

На покойников Марагар наложил сдерживающие разложение чары: телега, по его замыслу, должна была послужить беглецам какой-никакой защитой.

«Солдаты суеверны», – передал Петер его слова. – «Они привычны к смерти, и все же редкий негодяй будет сердить Горбатую и грабить труповозку».

Деян, когда это услышал, подумал, что хавбаг переоценивает власть предрассудков. Так и оказалось; или же им с Петером просто не повезло: в конце концов, они нарвались не на дезертиров или разбойников, а на обычных, разумных и практичных вояк.

Начало пути прошли спокойно, однако на рассвете следующего дня с дальнего берега ударили пушки – всего единожды, но как будто все разом: грохот стоял такой, будто содрогнулась сама земля. А вечером второго дня малый конный дозор из трех всадников – одного офицера и двоих солдат – окружил телегу. Петер отдал офицеру выданный Марагаром документ с двумя печатями; тот прочитал, поморщился – и порвал бумагу на клочки.

– Лопата есть? – спросил он у Петера.

Тотт промычал что-то невразумительное; он выглядел совершенно сбитым с толку.

– Значит, руками груз свой закапывать будешь, – равнодушно сказал офицер и повернулся к подчиненным. – Дохляков – с возу! Им все одно где лежать. А нам возок и кобыла пригодятся.

– Не вышло бы чего худого, – проворчал один из солдат, спешиваясь.

– Да не боись! – отмахнулся второй. – Ежели б какую важную персону хоронить везли, не поставили бы в охранение двух доходяг… Куда это он девался?

Солдат закрутил головой, шаря взглядом вокруг.

– Чего это твой дружок убег? – спросил он Петера, тоже украдкой оглядывавшегося. – Мы ж не лиходеи какие…

Петер, не скрывая недоумения, пожал плечами:

– Не видал. Небось с испуга брюхо подвело: вернется вскорь.

Деян сдержал рвущиеся наружу ругательства. Он перенес вес на костыль и сделал еще шаг в сторону: чародейская наука пригодилась – неуклюже ковыляя на одной ноге, он все равно оставался невидим. Солдаты даже не успели разглядеть, что он калека.