Деян безотчетно кивнул: эти два слова описывали тварей мертвой повертухи довольно точно, а что речь именно о них – он не сомневался. Услышанное мало удивило его: Голем был слишком беспокойным человеком, чтобы остаться в стороне и помереть тихо, когда происходит что-то значительное.

– Бергичевцы – назад, и тут свет на все небо загорелся, – продолжал тем временем Этьен. – Узоры чудные и письмена. Вроде буквы, а не прочесть. Потом еще один узор такой: похож, да не то ж. И еще, и еще… Перед тем как сюда попасть, я слышал, как генералы между собой говорили: вроде бы главное их чародейское общество вмешалось и повелело начать переговоры. Сколько б офицеры ни орали, а простые колдуны войсковые запрету подчинились, что наши, что Бергичевские; такой у них порядок – со старшими не спорят… А без колдунов генералы драться продолжать не дураки. Тем паче, когда такое творится, что на людей чудища водные бросаются. Так все и остались стоять: наши – на одном берегу, а Бергич – на другом. Дальше тут уж никто не знает; вродь-бы сговорились о перемирии на время. А настоящие переговоры после пройдут… Между бароном, королем Вимилом и чародеями. Нам тут, ясное дело, не говорят ничего: уже и то диво, что лечат да кормят.

– Ну а ты-то как здесь оказался? – спросил Деян. – Раз был на холмах до конца.

– Мы по генеральскому приказу ящики со скарбом и зельями чародейскими с холма спускали и на плоты грузили: бергичевцы нам не мешали, боялись тварей из воды. Но тут два ящика возьми да взорвись. Его Превосходительство Алнарон рядом стоял – головы лишился. А я – вот… – Этьен горестно поднял культи. – Я сперва в сознании был. Мне локти шнуром перетянули, да так и оставили: думали, все равно не выживу; не до меня было. А бергичевцы подобрали. Но что мне без рук? На нож – и то не бросишься. Может, они из добрых побуждений нас, изувеченных, лечить берутся – только зря они: все одно, не жизнь это.

– Если не помрешь – привыкнешь, – буркнул Деян.

Известие о смерти Алнарона – толком не знакомого и неприятного ему человека – отчего-то раздосадовало его. Смерть без разбора выкашивала всех вокруг; даже у Этьена горели щеки и блестели глаза от лихорадки. Голем не смог бы провернуть трюк с рекой, не использовав оставленное Яном Бервеном зелье, а значит, сейчас умирал или уже был мертв. Только о гроссмейстере ен’Гарбдаде беспокоиться не приходилось: похоже, старику на роду было записано пережить всех своих сподвижников.

– Не от хвори помру, так с голоду, – сказал Этьен, откинувшись на служившее ему постелью тряпье. – Кому я такой нужен, сам штаны спустить не могу? В отчий дом нахлебничать не пойду: лучше уж тут помереть.

Деян пожал плечами: возразить было нечего.

– III –

Четверо солдат – по смуглой коже Деян предположил в двоих из них хавбагскую кровь – втащили в палатку бадью с жидким супом и по очереди накормили из нескольких долбленых мисок всех, кто мог есть; ложек не было – приходилось хлебать так. Этьен есть отказался, а когда солдат попытался напоить его супом силой – ловким ударом головы выбил миску.

После еды Деян задремал, но крепко заснуть ему не дали: один из солдат – угрюмый мужчина по имени Хансек – растолкал его и указал на выход, у которого теперь топтались двое с носилками. Это были уже не бергичевцы: такие же пленные дарвенцы, поглядывавшие на изувеченных товарищей с ужасом и каким-то брезгливым сочувствием.

– С тобой говорить хотят. Велено доставить, как очнешься. – Хансек жестом подозвал дарвенских санитаров с носилками.

– На носилках мертвяков таскайте, а я еще живой, – сердито сказал Деян. – Дай костыль или крепкую палку: сам встану.

После еды слабость в теле уже не казалась непреодолимой, а уж ковылять на одной ноге ему было не привыкать.

Хансек, рассудив, что препираться выйдет дольше, отдал приказ, и вскоре один из дарвенцев вернулся с парой грубо сколоченных костылей. Встать получилось лишь с третьего раза – но после нескольких шагов головокружение почти прошло: осталась только слабость и дурнота. Деян удовлетворенно хмыкнул.

– Ну, веди, чего вытаращился? – сказал он Хансеку, наблюдавшему за ним с недоверчивым изумлением. Бергичевца не сложно было понять: новоявленные калеки, ослабевшие от кровопотери и болей, растерянные, не понимающие, как держать равновесие, наверняка никогда прежде так быстро не вставали. Но не объяснять же было, что он проходит это уже во второй раз? И что «боевая рана» его – не рана вовсе.

– Покомандуй еще: язык укоротим, – огрызнулся Хансек и повел его к выходу из палатки.

Оказавшись снаружи, Деян огляделся и с легким недоумением осознал, что находится недалеко от того места, где последний раз себя помнит. Бергичевцы разбили лагерь на тех самых холмах, которые безуспешно оборонял гроссмейстер ен’Гарбдад, а тяжелораненых – и своих, и чужих – разместили в брошенных при отступлении дарвенских палатках.

Сослепу или спросонья могло показаться, что в лагере мало что изменилось. Два десятка пленных дарвенцев под присмотром нескольких солдат забрасывали землей тот самый оборонительный ров, который строили накануне. Но, подойдя ближе, Деян различил, что дно рва заполнено телами; с одной стороны – в синих бергичевских мундирах, с другой – в бежевых и черно-красных цветах дарвенцев.

– Марагар говорит – в смерти все равны, так что ни к чему копать вторую яму, – сказал Хансек.

– Да уж, ни к чему, – пробормотал Деян.

– IV –

Хансек подвел его к большому шатру; возможно, тому самому, что прежде занимал гроссмейстер ен’Гарбдад – если шатер восстановили после учиненных Големом разрушений.

– Тихо! – зачем-то прикрикнул у входа Хансек, хотя изнутри доносились глухие крики. – Иди за мной, и чтоб от меня – ни на шаг.

Деян пожал плечами. Даже если бы он по-прежнему стоял на двух ногах и мог сбежать – деваться ему было некуда. Синие мундиры бергичевцев больше не вызывали у него злости: Ивэр Нэб Гербен, «Марагар», был прав: сражение закончилось, и одной ямы на всех стало вполне достаточно.

Шатер внутри оказался заставлен полудюжиной столов с разложенными на них телами; лекари и помощники суетились вокруг. Привязанный к ближайшему столу детина рвался и стонал, разрывая зубами кляп, пока лекарь в кожаном фартуке прочищал огромную рану у него на боку.

Деяна передернуло; если бы он не помнил, что с ним когда-то проделывала старая Вильма, то вполне мог бы принять все происходящее за пытки.

– Ивэр-абан, вы приказывали… я привел, – нерешительно сказал Хансек. Шатер и происходящее на столе вызывали у солдата почтительный страх.

Но лекарь, занятый раной, даже не взглянул в их сторону.

– Вы приказывали привести этого человека к вам, Ивэр-абан! – повторил Хансек громче.

– Я слышал тебя. – Лекарь выпрямился и обернулся к ним.

Деян подивился – насколько тот огромен. Он был все же не настолько высок, как Джибанд, но почти на полголовы выше Деяна и очень широк в плечах. В его смуглом угрюмом лице с крупными правильными чертами было что-то бычье: низко надвинутый на лоб колпак, удерживавший волосы, вполне мог бы скрывать рога.

Но, конечно, скрывалось под ним нечто более обыденное и более отвратительное.

Деян криво усмехнулся. Марагару с его ростом и статью куда больше бы подошло быть воином, нежели врачевателем, и оттого, быть может, запачканный кровью кожаный фартук наводил на мысли о работе мясника, а не о лечении.

– Отведи его в мою палатку, Хансек, – приказал Марагар. Голос у него был низкий и грубый, с хрипотцой, но говорил он по-дарвенски намного четче, чем Харрана. – Я скоро приду.

Выходя, Деян нарочно выронил костыль и оглянулся, чтобы лучше рассмотреть лекаря, но Марагар уже снова склонился над распластанным на столе человеком; тот, наконец, затих – потерял сознание или умер.