– Конечно.

– Потом Корбан приехал снова, уже один. Их с Радмилой многое связывало: оба они проживали жизнь бессильными рядом с великими, оба потеряли близких. Когда Корбан предложил ей руку и сердце, она не отказалась и уехала в его поместье под Лацигом; там они скрепили союз. Я в то время уже находился в изгнании, но, говорят, церемония вышла весьма впечатляющей.

– Я рад, – сказал Голем. – что Нирим достучался до ее разума. Корбан был хорошим человеком.

– Но ревнивым мужем, что не удивительно в его положении. – Гроссмейстер ен’Гарбдад помолчал некоторое время – прежде чем продолжить. – О дальнейших событиях я могу судить лишь по слухам, которые доходили до меня через Нирима, пока он не скончался от старости двадцатью годами позже. Но то, что мне известно, заставляет предположить, что твой самоубийственный план отчасти увенчался успехом. Увы! Несвоевременно и не к добру.

– V –

– Что значит «несвоевременно»?.. – растерянно спросил Голем. – Почему?

– То, что ты стоишь сейчас здесь – таким, каким я тебя помню, – ясно указывает на то, что время глубоко за краем течет невероятно медленно: чем глубже – тем медленнее, – сказал гроссмейстер. – Замедление нарастает геометрически, а не алгебраически, как мы прежде думали. Я прав?

– Да, – напряженным тоном подтвердил Голем. – Но на что ты намекаешь, Венж?

– Пока ты приближался к цели, здесь прошли годы; и спустя все эти годы ты все-таки сумел изменить, усилить ток хинры Радмилы – и хинры ребенка в ее чреве.

– Небо!

– Отнюдь, Бен: тут дело приземленное, – с насмешкой в голосе сказал гроссмейстер. – Ты, сколько я тебя помню, думать боялся о наследнике, но Радмила смотрела на это иначе. Она была уже совсем не молода, но забота лучших лекарей Империи позволила ей зачать и выносить ребенка. У них с Корбаном родилась дочь; и, как стало ясно, когда девочка подросла, – вопреки известным закономерностям наследования она родилась сильной чародейкой. Поэтому Корбан заподозрил жену в измене.

Голем застонал.

– Увы! – с наигранным сожалением воскликнул гроссмейстер. – Но, право, сложно его винить: что еще ему оставалось думать? Корбан не давал жене и дочери житья, и Радмила, забрав ребенка, ушла… Куда? Этого я не знаю; и никто не знает. Возможно, укрылась от мужа и войны в проклятом Радиславом и ненавистном ей самой Старожье… Хотя Нирим в то время уже скончался, но там у нее еще оставались друзья. Однако уязвленный Корбан и не искал ее; он женился второй раз и до смерти успел настрогать еще полдюжины детей. Бергичи – прямые его потомки. – Гроссмейстер выдержал паузу. – Возможно, это изменит твое намерение отказать мне в помощи?

– С чего бы мне тебе помогать? Ты интриган и лжец, хитроумный, властолюбивый и жадный подлец, гроссмейстер Венжар ен’Гарбдад, а твоего глупого короля следовало бы четвертовать еще до того, как вы все это начали, – сказал Голем. Голос его как будто треснул. – Барон Бергич, приведший бурбоабов на Алракьер, не лучше, но за ревность своего прапрадеда он не в ответе.

– У меня есть то, что тебе нужно. – Гроссмейстер который раз сделал вид, что не услышал оскорблений. – Уезжая из Старожья вместе с Корбаном, Радмила оставила для тебя письмо; где оно было – там его, верно, уже нет после того, как люди Радислава развалили замок. Но копию она отдала Нириму; он посчитал необходимым упомянуть об этом в одной из тех коротких весточек, что мне передавали от него. Ты был неуязвим и все одно что мертв, а я, его племянник, скрывался на чужбине от наемных убийц Императора: и все же твои дела интересовали его куда более моих! А Радмила настолько убеждена была в твоем всемогуществе, что крепче всех нас верила: однажды ты вернешься. Не через десять лет, так через сто, через тысячу, но вернешься. И оказалась права! Благодаря заботам Кжера Бервена сундук с бумагами дяди Нирима уцелел. Когда я вернулся из ссылки, то нашел внутри то письмо. Я сохранил его из уважения к ее памяти, но – не смотри так! – не читал: зачем мне секреты мертвецов? Сейчас оно хранится в секретере в моем кабинете в столичных палатах Братства; тебе будет непросто забрать его, если я погибну и Дарвенское королевство падет.

– Не пытайся купить меня, Венжар, – с угрозой в голосе сказал Голем. – Да еще такой нелепой ложью! Нельзя получить то, чего не существует; хотя не сомневаюсь: уж ты-то сообразишь наскоро какую-нибудь подделку; это ты здорово умеешь. Не то что воевать! Ты сам, со своим жадным до чужих денег и падким на баб корольком вырыл себе яму, и у меня – да ни у кого в здравом уме! – нет причин помогать тебе.

– И это говорит тот, из-за кого весь караван пошел под откос! – Гроссмейстер возвысил голос: теперь в нем звучала неподдельная ярость. – Ты рискнул всем, на все наплевал – даже на то, что женщина, ради которой ты пошел ва-банк, совсем не желала твоей жертвы и прожила жизнь, терзаясь виной за случившееся. И все это не из-за любви, нет! Из-за твоей непомерной гордости: ты не мог примириться с тем, что Мила не любит тебя и ты бессилен это изменить. Как бессилен и отсрочить ее старость… Пала Империя. Тысячи, десятки тысяч – и я среди них! – потеряли все по твоей милости; но виноват кто угодно, только не ты; и ты никому ничего теперь не должен. Конечно, Рибен, конечно!

– Вы что же – малые дети, а я – нянька, чтоб вас сторожить? – спросил Голем. Слова его смешивались со странным звуком, похожим на шипение рассерженной кошки. Деян заглянул в щель между пологом и стенкой шатра: чародей стоял в четырех шагах, и стекло бокала в его руке плавилось и блестящими каплями падало на ковер. Венжар ен'Гарбдад говорил очевидные вещи, которые Голем сам прекрасно сознавал сам, – но выслушивать ни от кого другого не желал.

– Ты – был! – князь Старожский, полномочный посол Империи в Островном Содружестве, второй человек в Малом Круге после Марфуса; не так уж мало, а? – Гроссмейстер издевательски оскалился. – Ты без дозволения оставил службу, пошел против общего решения. Небеса свидетели, Радислав был прав, называя тебя предателем!

– Заткнись! – рявкнул Голем.

– Я благодарен Небесам: они отказали мне в помощи, но дали то, о чем я и просить не смел – возможность напоследок показать тебе дело рук твоих и высказать в лицо, кто ты есть! – Венжар ен’ Гарбдад возвышался над Големом, уперев кулаки в стол. – Более моего это заслужила только Радмила. В конечном счете ты лишил ее всего, даже доброго имени!

Лицо Голема, как когда-то в Орыжи, исказила гримаса безудержного гнева – только в стократ более жуткая; он замахнулся.

Деян ожидал, что в следующее мгновение он убьет гроссмейстера. Но в последний миг Голем чуть отвел руку в сторону и швырнул сверкающий кусок стекла, в который превратился бокал, мимо Венжара ен’Гарбдада в поддерживавший шатер треножник.

– VI –

Деян отшатнулся, но тут земля содрогнулась с ужасающим грохотом; что-то ударило под колени и сбило его с ног. Шатер рухнул. Больше не было верха и низа – только темнота, навалившаяся тяжелой тканью, хватавшая за лицо и за руки холодными влажными лапами, связывающая и душащая.

Кто-то криком отдавал команды; с сырым стуком сыпались вокруг комья вывороченной земли и обломки мебели. Деян – на бесконечно долгое мгновение оказавшийся в далеком прошлом, когда такой же толчок сбросил его с Сердце-горы под летящие сверху камни, – опомнился и начал барахтаться, но только еще больше запутывался. Прошла вечность, прежде чем ткань перед лицом с треском разошлась и в легкие вновь хлынул холодный воздух.

– Шевельнешься – убью, – лаконично предупредил генерал Алнарон, немедля приставив нож, которым вспорол ткань, к его горлу.

Прозвучало убедительно; впрочем, Деян, жадно глотая смрадный воздух лагеря, вовсе и не думал дергаться. В ушах звенело, в груди драло, а радость от того, что он все еще жив, была какой-то неуместной, маленькой и ненастоящей. Лишь пульсирующая боль в лодыжке каждое мгновение напоминала – все это происходит с ним, происходит на самом деле.