– Мне все это не нравится, мастер, – сказал Джибанд.
Голем не удостоил его ответом, если вообще услышал. Поставив две фляги рядом, он молча разглядывал их. Теперь Деян видел, что они отличались лишь состоянием и гербом: та, что принес Бервен, кое-где почернела от времени; ее украшали скрещенные мечи и стоящий на двух ногах волк с короной на голове. Там, где короткая шея соединяла голову и туловище зверя, тянулась глубокая царапина.
«Дурной знак, – подумал Деян. – Неудивительно…»
Голем все так же молча разглядывал фляжки.
Деян пододвинул кресло и сел рядом. Слова не шли на язык, но нужно было что-то делать.
– Рибен, я обычный человек, и каков мой век… Но и я кое-что могу понять, – решившись, заговорил он. – «Ничего не исправить», – так ты думаешь, я вижу; да ты, наверное, давно так думаешь. Ты хотел бы переменить историю, если б мог. Не только из-за себя: ты чувствуешь себя виноватым перед всеми нами здесь. Только нам этой перемены не надо! Ведь для нас, живущих ныне, то, за что ты себя грызешь, случилось очень, очень давно, и вовсе не с нами… Что для тебя – несбывшееся, то для нас – несбыточное.
Голем молчал, Джибанд стоял, застыв, как неживой, и Деян вспомнил первый вечер в лесной хижине; тогда так же лило и грохало, и такая же душная тишина повисала между раскатами грома. Приглушенные звуки из общего зала только делали ее гуще.
– Это наше прошлое. Может, неприглядное, несчастливое, но нам, живущим ныне, другого не дано, – продолжил он. – Нищета, темнота? Да. Сложись все иначе, Медвежье Спокоище могло быть богатым краем, Орыжь имела бы, скажем, хорошую дорогу к городу. Но тогда дед уехал бы, отец не встретился бы с матерью. И я не родился бы на свет. Пусть я прожил несчастливую, никчемную жизнь, – я бы не хотел не быть вовсе; такого в здравом уме никто не захочет! Да, прошлого не изменить, как бы порой ни хотелось, – и хвала небесам, что так. Без толку сожалеть о том, что давно случилось. Я знаю по себе. Вильма твердила мне – «не сожалей», и отец говорил, пока жив был, и мать… Но полдюжины лет каждый день я сожалел о том, что пошел тогда к скале, и винил себя за неловкость. А потом… Потом я понял, что если продолжу распыляться на плач и сожаления, если буду виниться перед братьями за свою бестолковость, а не помогать им, – нам придется совсем туго. После этого я запретил себе думать, что было бы, если бы я не был таким неуклюжим дурнем. И дышать стало проще. Намного. Хотя и вспоминалось порой, не буду врать. И снилось, и наяву мерещилось, особенно когда пересел к Догжонам на шею… – Деян вздохнул. – Извини, я, наверное, ерунду болтаю. Не мне тебя учить. Но все-таки…
Что «все-таки», он и сам не знал.
– Ты сказал мне как-то, еще до снегопадов: «Надеюсь, мертвым будет легче с твоих оправданий», – тихо произнес Голем, не глядя на него. – Хорошо бы. Но не будет.
– Да. Но твои мертвые мертвы уже три столетья, – сказал Деян, мысленно снова костеря себя за слишком острый язык. – Чем беспокоиться о прошлых ошибках, побеспокойся лучше о том, чтоб не наделать новых. Хочешь переменить настоящее – так и делай что-нибудь в настоящем… А прошлое – оставь. Забыть – не забудешь, но оставь, не трогай.
– Ты все верно говоришь. Но я не могу, Деян. – Голем, облокотившись на стол, спрятал лицо в ладонях. – Кто-то должен за все это ответить. Я, Венжар, каждый чародей Круга, кто дожил до сегодняшнего дня. По мере нашей вины и ответственности.
– Ответить перед кем, Рибен? Людям не нужно этого судилища, а Господу и подавно: он вообще на нас плевал.
– Венжару и прочим придется ответить передо мной. – Голос Голема из-под сжатых ладоней звучал глухо.– И с себя спрошу сам – раз больше некому.
– Это ты можешь, конечно, сделать. Но зачем, кому от того будет лучше?
Чародей не ответил. Деян тоже больше не знал, что сказать. Молча он сидел рядом, чувствуя все возрастающую неловкость и думая о том, что иногда лучше быть простым человеком, чем могущественным колдуном; и даже намного чаще, чем «иногда».
Вбежали и выбежали, забрав оставшуюся посуду, мальчишки. Следом зашел хозяин; вид у него отчего-то был испуганный.
– Комнаты будут готовы через полчаса. Велеть вам что-нибудь подать, господа?
– А ты как думаешь? – Голем выпрямился. Он, казалось, полностью овладел собой; только дрожь пальцев и тьма, клубившаяся в глубине его глаз, свидетельствовали о том, что это лишь видимость. – Неси то же самое, что епископу и его людям. И побольше вина! Немедленно. Видят Небеса, для тебя же будет лучше, если оно окажется неразбавленным!
– Разумеет, милорд. – Хозяин поклонился и вышел, прикрыв дверь.
– Зря ты так груб с этими людьми, мастер, – снова сказал Джибанд с укоризной. – Они и так терпят из-за нас убытки.
– Ничего, потерпят! – отмахнулся Голем. – Этот господин безо всякого стыда наживается на путниках столько лет, сколько себя помнит; я таких хитрецов чую за версту. – Он попытался улыбнуться, отчего одна половина его рта протянулась к уху, тогда как другая осталась почти неподвижной. – Оставь скорбный вид, Деян! Первая настоящая еда и выпивка за столько дней пути – это ли не хорошо?
– Ну, наверное, неплохо, – осторожно сказал Деян, пытаясь понять перемену в настроении чародея.
– Тогда постарайся получить удовольствие. Никто не знает, когда снова доведется сидеть в тепле и есть вволю. Только сначала последнее на сегодня дело…
Деян отпрянул, когда чародей вдруг резко наклонился к нему и схватил за плечо, но тело от ключицы до ступни в тот же миг пронзили тысячи раскаленных гвоздей. Боль длилось всего несколько мгновений, но была столь чудовищна, что крик застрял в горле. В глазах потемнело. Когда она схлынула, не осталось ничего; даже его самого не осталось.
– Все, уже все. – Голем по-прежнему удерживал его в кресле, не давая свалиться. – Скоро пройдет. Извини, что не предупредил, но если бы ты стал сопротивляться, было бы сложнее.
– Что… это?.. – прошептал Деян, немного отдышавшись. Во рту было солоно от крови, но чувства постепенно возвращались к нему.
– Я чуть обновил связующие чары в твоей лодыжке, – сказал Голем. – Один раз человек с мощным потоком хинры, вроде тебя, может это выдержать.
– Не стоило...
– Не стоило! – передразнил Голем. – Ты хромаешь со вчерашнего дня. Думал, не замечу?
– Нет, – солгал Деян.
– Ты специально старался держаться позади, чтоб не попадаться мне на глаза. – Голем наконец отпустил его и сам откинулся в кресле. – Да уж, Деян! Я плохо разбираюсь в людях: вся моя жизнь тому свидетельство. Но ты слишком молод и прямодушен, чтобы меня обманывать. Так что скажи честно: зачем это ребяческое притворство? Я тебе настолько противен, что лучше терпеть, пока удар не хватит? Лучше остаться на костылях вдали от дома, чем лишний раз попросить меня о чем-то?!
– Я не хотел лишь, чтобы ты тратил силы, когда это не обязательно, – пробормотал Деян, с досадой понимая, что его слова хоть и правдивы – по большей части, правдивы, – но звучат неубедительно. – Ведь если бы разговор с Ритшофом зашел в тупик, тебе и так могло потребоваться все без остатка.
– Возможно. Потому я и не сделал ничего раньше, – со вздохом сказал Голем.
Деян с досадой понял, что тот не полностью поверил ему. Вернее сказать, вообще не поверил.
– Ладно, пес с этим; я хотел поговорить о другом, – продолжал Голем. – Ты обещал доехать со мной до Венжаровой ставки, но обстоятельства, мягко говоря, переменились… Если у растреклятого гроссмейстера ен’Гарбдада остались еще честь и совесть – он не откажет в том, чтобы выделить экипаж с охраной и обеспечить тебе быстрый путь до дома, относительно безопасный и удобный; но совести у него и раньше было немного, а в его чести я вынужден усомниться. Так что, возможно, тебе лучше взять двоих из оставшихся подчиненных капитана Альбута и отправляться назад завтра же.
– Шутишь?! – изумился Деян.
– Нисколько. Альбут справится с тем, чтобы провести меня куда нужно: ты можешь считать себя свободным от взятых обязательств и с чистой совестью возвращаться домой, – сказал Голем. – Путь будет непростым и может окончиться для тебя скверно – но надеяться на милость Венжара тоже не приходится. Если у нас с ним выйдет заварушка – мне не уцелеть, и тебе тоже: Венжар наверняка посчитает, что ты не тот, кем кажешься, и примет меры… А даже если ему хватит ума и благородства пощадить тебя – одному, без денег и оружия, на костылях, тебе придется туго. Хотя эти вояки, – Голем кивнул на дверь, – тоже не кажутся мне надежными… Венжар, проклятый подлец, будь он неладен! По правде говоря, Деян, скверно и то, и это; будь иначе, я бы не спрашивал, а отослал бы тебя завтра же. А так как есть – сам не знаю, что бы предпочел на твоем месте… Не обязательно решать прямо сейчас: можешь подумать до завтра, – добавил он. – Все равно до утра ливень не утихнет.
