Когда осталось сделать всего пару шагов, на моем пути выросла преграда. Сначала я врезалась в чье-то тело, а потом передо мной засветились два глаза, да так близко, что в первый момент я зажмурилась.

– Филипп? – прошептала я, чувствуя как дрожит голос.

Ну что за шуточки? И что же мне теперь будет за то, что покинула комнату ночью?

Додумать мысль или сказать что-то еще я не успела – горячие губы накрыли мои, а чьи-то руки прижали меня к крепкому телу с твердыми мышцами.

Отвечать на этот безумный поцелуй не собиралась и забилась в руках насильника, кем бы он ни был. Сама себе в этот момент напомнила больную на голову птицу. Впрочем, соображала я настолько плохо, что не понимала уже, что делаю. Молча колотила руками и ногами, куда попадала, лишь бы вырваться из этих тисков. И сразу же обмякла, хватая ртом воздух, когда его руки сомкнулись на моей шее и сжали ее. Голос Филиппа произнес:

– Стой спокойно, иначе удавлю! – и такая угроза в нем слышалась, что я поверила. Да он ненормальный! И несмотря на то, что в последние дни мечтала о смерти, сейчас отчего-то стало настолько страшно, что я невольно подчинилась.

Губы его терзали мои бесконечно долго, силой заставляя отвечать на поцелуй. Руки его шарили по моему телу, и по характерной выпуклости внизу, к которой меня прижимали, я понимала, насколько он возбужден. Мне же становилось все противнее, стоило только осознать, что под его натиском невольно возбуждаюсь сама, ненавидя не только его в этот момент всей душой, но и себя. И когда мысль, что так не должно быть, заполнила собой сознание, вытесняя все остальные мысли, я его ударила. Коленом по той самой выпуклости, вложив в удар все силы. А потом я рванула, когда поняла, что меня не держат и расслышала рядом приглушенный стон.

Забежав в свою комнату, я прижалась к двери спиной, отчетливо понимая, что если он последует за мной, то ждет меня верная смерть. Но секунды текли, а ничего не происходило. Какое-то время я прислушивалась к тишине за дверью, пока не осознала, что на эту ночь меня оставили в покое. Что ждет меня в последующие ночи, боялась даже предположить.

Я вошла в зал, по периметру заполненный людьми. Не сразу поняла, что там одни мужчины – все одинаково красивые и надменные. Сколько же их тут, сотня, тысяча?..

Это был тот самый зал с полукругом из кафедр в центре, который я уже видела однажды. Полна горница людей, – крутилось в воспаленном мозгу. Людей ли?

Ноги отказывались подчиняться. Если бы не рука Филиппа, идущего рядом, я бы, наверное, упала, как подкошенная, и не смогла бы подняться. Страх мешал передвигаться. Мне казалось, что плыву в тумане, откуда выныривают какие-то лица. На самом деле туманом была моя голова, а лица выныривали, когда я бросала взгляд на кого-нибудь.

Полна горница людей, полна горница людей… – как заведенная повторяла я про себя. Только это и не давало мне потерять сознание.

Филипп подвел меня к кафедрам. За всеми, кроме одной слева от центральной позолоченной, стояли люди – мужчины. Каково же было мое удивление, на которое я только была способна в тот момент, когда пустующую кафедру занял Филипп, оставив меня стоять одну под взглядами неизвестно скольких пар глаз. Он тоже превратился в зрителя, и эта мысль резанула меня по сердцу острым ножом. Так стало противно, что я даже немного пришла в себя. Наверное, я привыкла к нему, к тому, что он рядом. Несмотря на все странности в его поведении, все то непонятное, что творилось по ночам по его вине, здесь, в совершенно чужом и враждебном для меня месте, я невольно воспринимала его, как единственного почти родного человека. И только сейчас я отчетливо поняла, что он ничем не отличается от всех остальных. Больше того, похоже, он один из тех, кто является законодателем всего.

Я так разозлилась, что не расслышала слов, обращенных ко мне. Стояла и буравила взглядом пол, пока говоривший не повторил громче:

– Фаина Раневская, я вообще-то к вам обращаюсь!

Я подняла голову и первое, что увидела, сердитый взгляд Филиппа. Видно было, что он с трудом сдерживает себя, чтобы не обругать меня.

– Фаина Раневская, – вновь заговорил мужчина за самой главной и парадной кафедрой, – согласны ли вы, что заслуженно получили три предупреждения?

Нет, не согласна, уже собралась ответить я, как заметила легкий кивок Филиппа, намекающий на положительный ответ.

– Ну, наверное… не знаю… – промямлила я, поняв, что язык совершенно не слушается, словно я резко разучилась говорить.

– Что? Вас не слышно!

Я снова посмотрела на Филиппа, и он опять слегка кивнул.

– Согласна, – чуть громче и внятнее ответила.

– Известно ли вам, что следует за тремя предупреждениями?

Я смотрела на него во все глаза. Этот престарелый красавчик требует, чтобы я выпрашивала себе наказание?! Они тут все сумасшедшие, мелькнуло в голове. У Филиппа опять начался нервный тик. Он несколько раз подряд еле кивнул, отчего казалось, что его голова мелко затряслась.

Злость придала мне храбрости. Я выпрямила спину и громко произнесла:

– Мне известно, что согласно вашим правилам, за тремя предупреждениями следует наказание.

Голос мой эхом прокатился по залу, а потом замер где-то за его пределами. Повисла неестественная тишина, пока самый главный не заговорил снова:

– По нашим правилам, избежать наказания может тот, за кого лично вступается член верховного совета. Вам повезло, мой первый советник берет вас в ублажительницы. Теперь вы становитесь его собственностью.

По залу пробежал ропот неудовольствия, но глава совета прервал его громким стуком молотка, наподобие судейского. Я не знала, радоваться мне или биться в истерике. С одной стороны, я избежала позора, с другой – стала рабыней. Я перевела взгляд на Филиппа, пытаясь определить, о чем он сейчас думает. Его лицо не выражало ничего, кроме строгой сосредоточенности.

– Советник, – обратился глава к Филиппу. – Проводи ее в свои покои и возвращайся.

Филипп сошел с кафедры, и под сотнями недовольных взглядов мы двинулись на выход.

– Значит, теперь я твоя рабыня? – угрюмо поинтересовалась я, когда мы покинули зал.

– Поверь мне, это не самое худшее, что могло с тобой случиться.

Филипп шел так быстро, что я едва за ним поспевала. Миновав длинный коридор, мы вошли в лифт и стремительно понеслись вверх. Очень скоро лифт остановился, и мы оказались в огромном холле круглой формы.

– Это моя квартира. Осваивайся пока тут, а я вернусь позже.

Пока я осматривалась по сторонам, Филипп уехал.

Ничего себе хоромы! Я даже присвистнула. Только холл по размерам не сильно уступал залу, из которого я недавно вышла. А я еще не видела всего остального, куда вели несколько дверей из холла.

Широкие грани колонн были покрыты зеркалами. В каждом из них отражалась я. Рассматривая себя издалека, я испытала непреодолимую потребность подойти ближе. Как же давно я не видела собственного отражения. В первый момент даже не узнала себя. Я и забыла, какая бледная у меня кожа на лице, почти синюшная. Под глазами залегли круги. Волосы, которыми я так гордилась, утратили блеск и свисали тусклыми прядями. Довершал картину мешковатый халат, делающий фигуру худой до измождения. И это я? Почему-то представила себя рядом с красавцем Филиппом и почувствовала самый настоящий приступ дурноты.

Я присела на один из многочисленных диванов, установленных в простенках между дверями по всему диаметру холла. Интересно, для чего может служить такая большая и бесполезная с функциональной точки зрения комната? Для празднования банкетов? Слабо представляла себе Филиппа в роли гостеприимного хозяина. В голове родилась картинка, как холл наполняется разодетыми гостями, звучит музыка, между гостями снуют официанты с подносами. Почему-то подумалось, что это Новый год, и повсюду красуются гирлянды, а в центре холла возвышается огромная елка с яркой звездой на макушке.

Я прилегла на диван и закрыла глаза, чтобы лучше мечталось. Видно стресс сыграл свою роль, и мне не хотелось двигаться, что-то делать… Хотелось просто помечтать, как любила делать это дома перед сном, в те времена, когда все еще было хорошо.