Казалось, перед ответом Минхо прошла целая вечность. Кровь бросилась Томасу в лицо, в ушах истерически колотился пульс, и невозможно было сделать ни единого вдоха, пока с губ Минхо не сорвалось:

— Да, салага. Я это сделал.

Томас отшатнулся от него так, словно Минхо дал ему пощечину. Руки бессильно опустились. В светло-карих, почти янтарных глазах застыли боль и непонимание. Он затряс головой, шепча себе под нос:

— Нет-нет-нет, это не правда, это не может быть правдой, Минхо, ты лжешь.

Но Минхо, приподнявшись на кушетке, смотрел на него спокойно и твердо, как бы взглядом подтверждая недавние слова.

— Ты же солгал мне, да? Зачем? — хрипло пробормотал Томас. — Прошу тебя, скажи мне, что солгал. Они заставили тебя, да?

Что-то такое мелькнуло в глазах Минхо, но тут же исчезло. Он равнодушно пожал плечами и бросил, как под дых ударил:

— Кончай ныть, сопляк. Достало. Да, я это сделал. Так было надо. Что ты, как тряпка? Пора уже взрослеть, мы тут не в игрушки играем. Если ты должен сдохнуть, чтобы другие жили, то так тому и быть.

В глазах у Томаса потемнело. Он зарычал и бросился на него, собираясь вытрясти из Минхо весь этот кланк.

— Ты врешь! — орал он ему в лицо, схватив за грудки и не замечая, как браслеты наручников до крови впиваются в запястья. — Это ложь! Ты не можешь говорить это серьезно! Блять, Минхо! Я изобью тебя до смерти, если понадобится, но вырву из тебя правду!

Минхо внезапно оторвал его руки от себя без всяких усилий одной своей. Толкнул в грудь, заставляя отстраниться и без колебаний врезал. От души врезал в челюсть Томасу так, что у того в ушах зазвенело, а перед глазами заплясали звездочки.

Томас затряс головой, пытаясь прийти в себя, зрение не желало проясняться. Он чувствовал только, как его кто-то хватает за руки и куда-то тащит.

— Ну зачем же так жестоко, Минхо? — раздался глумливый голос Джесена. — Можно было и помягче. Томас заслуживает лучшего обращения, ведь он пожертвует собой ради спасения тысячи жизней.

— Он все равно умрет, — равнодушно сказал Минхо.

Больше Томас ничего не слышал и не видел. На него навалилась звенящая опустошающая тьма.

========== Глава 8 ==========

Когда Томас очнулся в своей камере, на него почти сразу же навалились тяжким грузом воспоминания о недавно произошедшем. Предательство Минхо обожгло его каленым железом. Лежа на полу, сжавшись в комок, одинокий и брошенный, как щенок, он не мог сделать ни одного вдоха. Им овладела паника, горло предательски сжималось от подступающих рыданий, не давая протолкнуться спасительному кислороду. И когда Томас почти задохнулся, из него вырвался самый настоящий вопль, от которого в ушах заложило.

Он кричал и бился в безобразной истерике, впервые плача от жалости к самому себе, от бессильной злобы, от горечи, разъедающей ему душу, словно кислота. А когда выносить это больше не было сил, Томас вскочил на ноги и принялся крушить все, что попадется под руку. Он швырял в стены стулья и стол, пытался отодрать кушетку, привинченную к стене железными клепками, орал, выл, и разбивал себе в кровь костяшки пальцев, раз за разом молотя по окну.

В конце концов сил не осталось ни на что. Опустошенный, Томас упал на кушетку и больше не шевелился. В голове было пусто. Недоверие, боль от утраты и предательства Минхо, злость, ярость, горечь — все это исчезло. На смену пришло полное безразличие. Он эмоционально перегорел, душевно умер.

Так больно Томасу не было, даже когда он узнал, что Тереза его подставила. Господи боже, да ему и в половину не было так больно, как недавно, когда Минхо бросил ему в лицо эти жестокие слова!

И поэтому сейчас, если бы Томас мог что-то испытывать, он бы, наверное, обрадовался, что им овладело это страшное и холодное равнодушие.

Сколько Томас так пролежал, он не знал. Час, два часа? Сутки? Он смутно слышал, как дверь открывалась, наверное, принесли еду, но никак на это не отреагировал. Ему ничего не хотелось. Ни есть, ни пить, ни сбежать, ни думать, ни поговорить снова с Минхо. Думать было физически больно. Каждой клеточкой своего тела Томас отдался этому блаженному безразличию, охватившему его.

Стало плевать, что будет с ним. Даже если он умрет. Сил сражаться дальше, что-то делать ради своего спасения, не осталось.

Ничего больше не осталось.

***

Тереза, уже три дня наблюдающая за Томасом, была жутко обеспокоена его состоянием. Никогда раньше она не видела, чтобы он вел себя так. Тот Томас, которого она знала, никогда не опускал руки. Он всегда находил выход из любой ситуации. Но сейчас… Смотреть на то, как парень неподвижно лежит на кушетке уже третьи сутки и даже почти не моргает, было страшно.

Человек не может настолько перестать функционировать. Томас не ел, не ходил в туалет и даже не спал. Он просто лежал и смотрел в потолок. Неужели предательство Минхо настолько его подкосило? Такого просто не может быть! Если так будет продолжаться и дальше, Томас может просто умереть от истощения!

Не выдержав этого молчаливого омертвелого состояния Томаса, Тереза решила поговорить с ним сама, невзирая на запрет Авы.

Она пришла к нему в камеру, не взяв с собой ни одного охранника. Если Томас воспользуется этим, чтобы сбежать, тем лучше. Намного лучше, чем то, что он лежит, как труп и ни на что не реагирует!

— Томас? — позвала Тереза, осторожно садясь на край кушетки. — Ты слышишь меня? Пожалуйста, Том, меня беспокоит твое состояние. Ты… Ты можешь думать обо мне все, что хочешь, но я все еще остаюсь твоим другом. И мне больно смотреть на то, как ты сходишь с ума. Я боюсь за тебя.

Парень никак не отреагировал, продолжая бессмысленно пялиться в потолок. На мгновение Тереза почувствовала острое желание прижаться ухом к его груди, чтобы послушать его сердцебиение, но она ясно видела, как его грудь едва заметно вздымается и опадает.

— Томас, — взмолилась девушка. — Я же знаю, что ты прекрасно слышишь меня! Меня пугает твоя неподвижность! Это из-за Минхо? Скажи мне, не молчи.

Естественно, никакого ответа она не добилась.

И Тереза вдруг ясно поняла — что бы она ни сказала, Томас не ответит. Ему все равно.

— Знаешь, Томас, в сложившейся ситуации… Я могу тебя понять. Я знаю, вы с Минхо… очень близки. Тебе должно быть очень больно от того, что он сделал, но это было оправдано, понимаешь? Ты очень нужен нам, Томас, и Минхо, хоть и не понимал это до недавнего времени, стал мыслить, как мы. Я уверена, что теперь для него это так же ясно, как и для меня. Если бы ты хоть на минуту мог понять, как важно то, что мы делаем, ты бы простил его.

Томас не пошевелился и снова никак не отреагировал на ее слова… Вначале. Но потом Тереза заметила, что он слегка скосил на нее глаза на несколько секунд, и снова уставился в потолок, оставшись безучастным и к этой попытке достучаться до него.

Тереза вздохнула и встала. Кажется, она ничего не добилась. Если Томас и дальше будет так лежать, отказываясь принимать еду, он точно умрет.

Девушка решила поделиться своими опасениями за жизнь Томаса с Авой, ведь ход эксперимента над ним был поставлен под угрозу его состоянием. Чего бы ни хотела добиться от него советник Пейдж, но это, очевидно, его эмоциональный предел.

Тереза поспешила в кабинет Авы. Та сидела за своим столом, делая какие-то пометки в своих электронных записях. На диванчике у стены расположился Дженсен, почитывая какую-то книжку. Тереза терпеть не могла Дженсена, но ей приходилось подавлять свою неприязнь. Что-то такое было в этом мужчине, что невольно бросало ее в дрожь — может быть, манера поведения, жесты, мимика или даже голос… Вкрадчивый, скользкий и насквозь лживый.

— Ава, так больше не может продолжаться! — сказала она резко. — Томас на грани смерти, я уверена. Он уже третий день не шевелится и по-прежнему игнорирует еду. Ты хотела его реакции, так вот она! Мне кажется, он полностью утратил способность испытывать эмоции.