– Марк, ты ведь сам согласился разойтись. Сразу согласился.

– А что я должен был сказать: «Остановись, недостойная, ты сгубила мне жизнь, а теперь хочешь удрать?»

– Я не хотела удрать. Я сказала, что мне не хватает свободы. А ты сказал: «Ты свободна», будто сам меня подталкивал.

Молчу. А что сказать? Что в тот момент я охренел? Что жизнь моя перевернулась? Да!!! Охренел я. Чуть со стула не е…улся. «Медальон» телячий поперек горла стал и так крепко, что хоть пальцем проталкивай.

– Знаешь, если бы ты сам меня не подталкивал, я бы и не сказала.

Ну, что эти бабы – на курсы ходят: «Как сделать мужика виноватым во всем…». И в первую очередь в том, что от него хотят уйти.

Вовремя подносят еду и коньяк. И кто придумал, что все эти морские гады восхитительно вкусны? Какая-то резина… Нет, жуется хорошо, но вкуса никакого. Или просто кусок в горло не лезет? Да нет, просто невкусно. (Когда две недели назад в ресторане она сказала, что хочет свободы, я же нормально доел суп «Мерлин» и «медальоны» из телятины доел… Просто морепродукты – дрянь, пусть их едят морские народы.)

Как-то в городе морской славы Севастополе я вырвался с заседания жюри театрального фестиваля. Скучнейшее мероприятие… Заглянул в ближайший ресторан. Думаю: закажу-ка морской дряни, все ж таки город морской. Вслед за мной в это же заведение заглядывает народный артист театра и кино Василий Лановой. Он возглавлял жюри, но нас лично не знакомили. Потому, случайно встретившись взглядами, мы ограничились лишь вежливыми кивками.

Василий Семенович занял столик неподалеку и также заказал осьминогов и морских гребешков. Отобедали. Вернулись порознь на представление, оно проходило на арене древнего херсонесского амфитеатра.

Спектакль оказался ужаснейшим и длился черт знает сколько времени. Чувствую – нехорошо. Поначалу подумал: легкое переутомление. И вдруг, в животе – «бульк», затем еще один «бульк». Брюхо пошло стремительно вспучиваться, будто накануне Марк Викторович проглотил малька киношного «Чужого» и сейчас в бурлении желудочных соков зарождается инопланетная жизнь.

Искоса поглядываю на Ланового. Какое лицо… Какая царственная осанка… Но замечаю – ерзает, а в благородном взгляде нет-нет, и проскальзывает девичий испуг.

Уйти неудобно, я все же – член жюри. Актеры могут подумать – не угодили. Случись подобный конфуз в театральной ложе – еще можно незаметно выскользнуть и сходу отыскать вассерклозет. А здесь – амфитеатр посреди археологического заповедника. (Где сортир??? Полцарства за сортир!!!)

Лучи софитов гаснут. О боги!!! Неужели конец? Но не тут-то было. Оказывается, сей световой эффект был придуман специально для маскировки выхода артистов на ходулях. Великаны изображали богов разнонаправленных ветров: Зефира, Борея, Нота и Эвра. А у меня в животе уже вовсю играет Эолова арфа.

(Все, хватит! К черту приличия! Еще не хватало обосраться пред всей театральной общественностью.)

Срываюсь с места и почти бегу, легко перемахивая высокие известняковые ступени. Пулей вылетаю из амфитеатра. По одну сторону – море, по другую – храм, где принимал крещение святой Владимир, на востоке – Херсонесский колокол. О-ооо, на западе виднеется роща.

Морской свежий ветер хлещет в лицо. Звезды указывают путь. Под сенью древних кипарисов в свете одинокого фонаря прорисовывается силуэт искомого здания. Двери распахнуты. Влетаю в кабинку и сбрасываю штаны…

Я не одинок. В соседней клетушке кто-то есть. И этот «кто-то» явно мучим тем же недугом. Хвала богам, все нужды справлены. Принимаюсь мыть руки. И тут из соседней кабинки выходит счастливый и сияющий, знаменитый исполнитель роли Карла Вольфа из «Семнадцати мгновений весны» и Вронского в «Анне Карениной».

(Василий Семенович Лановой совсем не выглядит на свои 80 с лишним лет. Он выбежал из амфитеатра позже меня, а занял свое место в сортире раньше… А вы говорите – возраст.)

– Василий, – представился он. (Рукопожатие в данной ситуации выглядело бы странным.)

– Марк, – ответил я с легким поклоном. – Чтоб меня еще хоть раз черт дернул есть эту гадость…

– И спектакль дерьмо, – согласился великий артист.

Дотянуть в воспоминаниях до последующей попойки в компании мэтра театра и кино я не успел, очнувшись от ее голоса:

– Ничего, ты скоро найдешь себе другую женщину? У тебя вон сколько их до меня было.

Да заткнись же ты!!! Много у меня их было, много… И будет еще сколько-то… Только ты для меня перестанешь быть!!!

– Слушай, – говорит она, – я не могу есть это дерьмо. Пойдем в номер, чего-нибудь закажем.

Вечер второго дня заканчивается привкусом жареной картошки на ее губах. После несъеденного ужина (за двести с лишним баксов) мы наслаждаемся наступлением ночи и жалким тайским подобием «Макдоналдса».

Утро третьего дня – прекрасно… Я потихоньку свыкаюсь с тем, что мы расстаемся. Эта мысль даже начинает нравиться. В голове копошится целый список дам, с кем бы неплохо закрутить роман по возвращении.

Мысленно сравниваю ту, что завтракает рядом со мной, с теми, с кем завтракал в былые времена (а потом прятался или делал вид, что болен). Какого хрена я в ней нашел? Даже солнце и то не интересуется ее блеклой кожей. Ох, как бы они порадовались за меня сейчас – Оли, Вики, Тани…

– Плющит, Маркуша? Видим, что плющит. И нас плющило. Поделом. Бог все видит, Бог все знает. Вон, послал тебе кикимору. А она – молодец!!! Вернетесь – ты будешь сопли лить, а она – в постель к твоему другу прыгнет да еще и пойдет трепать, что член у Марка меньше. Ма-ла-дец! Физкульт-привет!!!

– Да заткнитесь вы!!!

– У Маркуши меньше… У Маркуши меньше…

– Не сейчас…

– А когда? Когда умрешь? Тогда черти будут это долдонить и каждую из нас тебе вспомнят… Сгоришь в аду, потом родишься и снова сгоришь.

– Да я уже сгорел, чертовы ведьмы…

За два дня моя декабрьская белая кожа стала пунцовой. (Блин, сгореть под Новый год! Вот они элементы сладкой жизни…)

Наш отель расположен на берегу океана. Обычно с террасы ресторана открывается великолепный вид на залив. Но сегодня он омерзителен. Турагентство нас не предупредило, что в данной местности ежедневно наблюдаются отливы. Школьные учебники по географии сему природному явлению не уделяли особого внимания. Потому отлив представлялся ученикам каким-то элементарым отступлением воды от береговой линии. Мол, прошел чуть дальше и купаешься себе.

Но вот приходишь на террасу с видом на океан и обнаруживаешь, что океана – нет. Почти до самого горизонта вода превратилась в сушу с мелкими лужицами. Эй, морской царь, верни воду, я же деньги заплатил за прекрасную панораму. Только морскому царю глубоко плевать на обобранного турагентами фаранга.

Берег уродлив, и я ищу уродство в той, что сидит напротив меня и помешивает ложкой мюсли. Получается. Лицо длинное (в быту называемое лошадиным), широкая переносица, крупный нос, уши – как у Будды, выгоревшие брови и ресницы. Чего-то – слишком много. А кой-чего – недостает. И как меня угораздило написать ей год назад:

19.12.2013. 18.44

– Почти влюблен…

И не сплюнуть трижды, получив ответ:

19.12.2013. 18.45

– Почти польщена.

Утром третьего дня я вспоминаю, как на заре наших отношений она, будто обмолвившись, назвала себя femme fatale. Да ни хрена не обмолвилась. Глубоко сидят эти красивые словечки под девичьими черепными коробочками. (Блин, в двадцать лет считать себя женщиной-вамп только потому, что когда-то тебя любил один пьяница, но ты его не любила, потом любил другой пьяница, и ты его любила…) Я ржал. Она делала вид, что не обиделась… но обиделась. И вот теперь стал мне этот смех поперек горла…

Может, ты и вправду femme fatale? Не с чем сравнивать. Марк Викторович сорок шесть лет прожил на свете и ни разу не встречал роковых женщин. (А может, просто не знал, что они роковые? Не дал им обозначиться, прячась в прозрачном, но пуленепробиваемом коконе…)