В тот день я не швырял каменьев. Сорок шесть – не двадцать. Черепаха из дюралюминиевых щитов для меня – не просто стена. Я физически ощущаю за панцирем людей. Им по девятнадцать-двадцать, как моему племяннику. Худосочные, только оторванные от дома и «Макдоналдса» – и сразу в ад. Трехсотграммовый булыжник с острыми краями – это шлем вдребезги, раздробленное плечо или спина. Я слышу их колотящиеся сердца и дробь стучащих от страха зубов. (Совсем скоро, через два месяца, я перестану видеть в них людей, но не сейчас.)

И вдруг какофония стихает. Кто выключил звук? По толпе проносится: «Порошенко…» Взобравшись на парапетик к Осману, вижу, что море человеческих голов раздвигается, освобождая путь грузному, но явно энергичному человеку (точь-в-точь бычок из мультфильма «Буренка из Масленкина»). Вслед за ним семенит похожая на «кота в сапогах» Кужель.

Телохранители помогают им взобраться на ковш грейдера, только для самих секьюрити места на произвольной трибуне не нашлось. Они остаются внизу и совершенно не знают, как себя вести среди безбашенных грязных, как черти, оборванцев. Каменномордые верзилы вмиг позабыли о своих шефах и пугливо, словно институтки на ярмарочной площади, вертят головами и прижимают поближе к телу свои драгоценные пистолеты и рации.

В руках оратора появляется мегафон. Четыре-пять нарочитых покашливаний заставляют толпу окончательно притихнуть. Почему хулиганы и провокаторы замолкли?

Петр Алексеевич не может похвастаться политической известностью, однако накануне принадлежащий ему 5 канал, в отличие от других каналов, назвал разгон студентов преступлением. Это заслуживало уважения, как и то, что Порошенко – единственный из политиков первого эшелона, не побоялся явиться среди буйствующей толпы. (Быть может, этот смельчак и есть новый Моисей, что возьмет да и ударит посохом в землю? И разверзнутся милицейские заслоны, как воды Красного моря пред иудеями…)

Даже самые авторитетные вожаки молодежного бунта застывают, вытянув головы, лишь тихонько пошикивая на своих беспокойных соратников… Однако уже после первых фраз из тысяч легких вырывается вздох разочарования. Моисей оказался не мессией, а самым обычным бытовым Мойшей, типа: «И вы правы, и мы правы, и все правы».

По инерции минуту-другую его слушали, но вот мегафонный глас заглушает возмущенный рев. А следом случается то, что будущий президент запомнит на всю жизнь… После фразы о провокациях и провокаторах ему, хозяину огромной шоколадной империи, орденоносцу, министру, советнику трех президентов, загадочный «некто» дает циничного пинка под зад. Будущий президент валится на руки растерянных телохранителей, как куль соломы. А на его спину, вереща и кудахча, спархивает Кужель.

Следует отдать должное Петру Алексеевичу; он не побоялся снова вскарабкаться на импровизированную трибуну. Но его мегафон уже умыкнули, да и все внимание с оратора-неудачника переключается на совсем иное зрелище. Из человеческой гущи вылетает бутылка с горящим фитилем, и по ее приземлении за линией милицейских кордонов взмывает столб пламени. Это первый «коктейль Молотова» новейшей истории Украины.

На огонь, как известно, можно смотреть бесконечно. Сполохи первых молотовских коктейлей вернули молодым пацанам право называть себя хищниками, а не травоядными.

Нет ничего необычного и ненормального в том, что милиция, получив подкрепление «Беркута», пошла в атаку и надавала нашей босоте пенделей. А что, нас должны были одарить медалями Pour la merrite? Зашивая рассеченные дубинками головы, шестнадцати-семнадцати-восемнадцатилетние ребята не пошли снимать побои, «катать ябеды» в европейские суды, «волать» о бесчеловечной расправе над мальчиками… Они полезли в Интернет искать рецепты горючих смесей и чертежи самострелов.

Феникс сельского майдана-2004 сгорел в огне первого мыльно-бензинового коктейля и заново родился в облике пятнадцатилетнего прокопченного дрыща с пылающей бутылью в руке. (Село с хрущами, вышиванками, кобзарями и юродивыми в лохматых шапках осталось на провонявшейся ладаном и кулешом майданной сцене.) В бой вступил анонимус из спальных районов, интернет-клубов, фанатских качалок, прокуренных политклубов и сверкающих белизной офисов.

Мы не встретились с моей любовью в тот вечер… Ее рыжая шевелюра мелькала где-то рядом, но затерялась в сполохах огней. Совсем скоро она покажет мне заштопанную прореху на грязно-розовом пуховике и расскажет, как растянулась на брусчатке во время атаки «Беркута».

Упади она со мной рядом – я б и не оглянулся. Слишком много ярких картин стояло перед глазами, чтоб разглядеть сквозь них чумазую девушку – одну из тысяч. Да и не мог я ее заметить, ибо драпал не по возрасту быстро, то обгоняя Андрюху, то отставая от него.

Мы нарушили главный наказ Линухи – разбегаться врассыпную. В мятущейся толпе я заметил его черную куртку. (Кто б мог знать, что в следующий раз мне доведется встретиться с нашим другом только через два с половиной месяца.)

Невзирая на нарушение инструкций, мы не попались. Нас не затоптала «беркутня», нас не выдернули люди в штатском и не затолкали в невинный подъезд, соединенный подземными ходами с мрачным зданием Администрации Президента. В отличие от десятков товарищей, нам не пришлось с мешками на головах трястись в автозаках или на сидушках микроавтобусов с тонированными стеклами в неизвестность…

Отдышаться удалось только в Пассаже. Там нас ждал Олег. Его вовремя увели с Банковой. Одно дело – попасться нам. Есть шанс потыкать журналистскими корочками, клянясь, что выполняли редакционное задание. Депутат – другое дело.

А пока срочно требовалось собраться с мыслями. Последним в кофейне появился Осман. Ему досталось крепче всех. Даже не ему, а драгоценной фотокамере. Мы сочувствовали, пока не осознали, что эта потеря – фигня по сравнению с тем, что теперь грозит всем нам.

Олег посмеивается. (Хорошо вам смеяться, Олег Валерьевич. У вас депутатская неприкосновенность.) Хотя какая к черту неприкосновенность? Страна еще ни разу не сталкивалась с попыткой государственного переворота. А события на Банковой запросто можно квалифицировать именно как вооруженное выступление.

– С днем рожденья, Олег!!!

– Дякую, хлопці…

Телефон Олега разбит. Трубка Андрюхи разрывается от звонков. Большая часть – с незнакомых номеров. Явно журналисты. Ляшко – единственный из народных депутатов, зафиксированный на Банковой.

Долго играть в молчанку нельзя. Можно отморозиться. Сказать, что очутился в толпе случайно. Можно даже не осуждать провокаторов, как это сделали вожди оппозиции, а спрятаться за туманными формулировками. Но… На дисплее телефона высвечивается: Радио «Свобода».

Олег сам берет трубку и через двадцать секунд четким и чеканным голосом заявляет: «То, что случилось сегодня на Банковой, есть начало революции. Режим Януковича доживает последние дни… возможно, недели». Все… Рубикон перейден! Мосты сожжены не только для Олега, но и для всех нас.

В этот же вечер я поехал на 112 канал и в прямом эфире передал слова народного депутата Олега Ляшко. (Вот так, даже не написав соответствующего заявления, Марк Гресь впервые в своей жизни стал членом партии. И не какой-нибудь партии, а Радикальной, со всеми вытекающими последствиями.)

Почему все случилось так? Отрекись тогда Олег Валерьевич от Банковой – Лиса бы назвала его предателем и не поехала бы через две недели в стылый Обухов, и не взяла бы с собой рыжеволосую подругу. (И мы бы не встретились. И не грыз бы я подгоревшего омара в далекой теплой стране, пряча взгляд от ее сине-зеленых глаз.)

И был вечер второго дня. Мы – в ресторане морепродуктов. Наш человек почему-то представляет одним из главных элементов «сладкой жизни» поедание клешней огромного омара. Заказываем омара, креветок и осьминога. Сидим. Ждем.