Краткую, но весьма верную характеристику П.В. Чичагову дал на страницах «Русской старины» его бывший адъютант граф Федор Петрович Толстой: «Павел Васильевич Чичагов был человек весьма умный и образованный, будучи прямого характера, он был удивительно свободен и, как ни один из других министров, прост в обращении и разговорах с государем и царской фамилией. Зная свое преимущество над знатными придворными льстецами, как по наукам, образованию, так и по прямоте и твердости характера, Чичагов обращался с ними с большим невниманием, а с иными даже с пренебрежением, за что, конечно, был ненавидим почти всем придворным миром и всей пустой, высокомерной знатью; но император Александр Павлович и императрица Елизавета Алексеевна его очень любили.
С низшими себя и со своими подчиненными и просителями, которых всегда принимал без различия чинов и звания, Чичагов обращался весьма приветливо и выслушивал просьбы последних с большим терпением»[55].
Следует особо подчеркнуть, что взгляды адмирала на государственное устройство Российской империи, специфику русского государства были удивительно точны и в ряде случаев поныне сохраняют свою актуальность. Адмирал принадлежал к числу прогрессивно мыслящих деятелей России, понимавших необходимость реформ с целью отмены крепостного права. Будучи противником крепостного права, он с пониманием отнесся к принятому в 1803 году закону «О вольных хлебопашцах», который по сути дела был предвестником реформы 1861 года, отменившей крепостное право в России. Но в ряды тайных обществ декабристов Чичагов никогда бы не встал. Его методы – это реформы, предполагающие разумные преобразования, законодательное искоренение язв и пороков, присущих любому обществу. «Поистине, – писал Чичагов, – как было бы возможно быть полезным любезному отечеству, сделавшись разумным помещиком, приведя в порядок громадные земли, нам принадлежавшия; сколько отрад испытало бы сердце человека, задавшегося целью улучшить быт бедных крестьян, помогать им в их нуждах, быть их другом, сделаться руководителем и просветителем юношества! Как хотелось мне испытать борьбу с нашим рабством и дать новое бытие закоптелым избам многих тысяч наших крестьян»[56]. В качестве практического шага к освобождению крестьян от крепостной неволи П.В. Чичагов «пустил на выкуп» крепостных крестьян в деревнях, пожалованных за его победы в морских сражениях. «За каждую душу мужского пола, кроме женщин, мне выдали по 150 рублей. Цена была назначена мне правительством»[57], – писал Чичагов в одном из своих писем графу С.Р. Воронцову.
В 1815 году в своих воспоминаниях («Записках») Павел Васильевич сделал предположение, что не пройдет и 50 лет, как крестьяне будут освобождены. Прогноз оказался точным. «Осуждая громко в обществе русских дворян, привязанных к крепостничеству, Павел Васильевич приобрел наименование “якобинца” и “либерала”», – отмечал в предисловии к «Запискам» своего прадеда-адмирала Леонид Михайлович Чичагов. Павлу Васильевичу его недоброжелатели припомнили и то, что на его письменном столе стоял подаренный французским послом Коленкуром бюст Наполеона, военным гением и государственным дарованием которого Павел Васильевич восхищался, оставаясь при этом истинно русским человеком. Доказательство последнего Леонид Михайлович видел в том, что адмирал «в разговорах с иностранцами бранил русские законы, порядки и нравы, а это безусловно врожденный недостаток всех русских людей! «[58].
Обвинение в том, что Павел Васильевич недостаточно ценил заслуги своих соотечественников, оказывая предпочтение иностранцам, несправедливо и противоречило его собственным убеждениям. Известно, например, что Чичагов в своих мемуарных записках жестоко порицает Петра Великого за то, что он думал развить свой народ с помощью иностранцев и потому лишь направлял его на ложный путь и отнял всякое чувство собственного достоинства в русских. У него есть целая статья об иностранцах, в которой он перечисляет их поименно и доказывает, что, кроме вреда, они ничего не принесли России. «За принятие на службу иностранцев Александром I он укорял императора в письмах, что не было подчас приятно государю»[59]. По словам Л.М. Чичагова, «враги его даже решились однажды донести на него Государю… Они назвали Чичагова революционером; но так как Император ранее их знал мысли Павла Васильевича и понимал, что либерализм его касается лишь освобождения крестьян, то он ответил доносчикам: “Я знаю, что он враг произвола; может быть, он в этом и прав!”»[60].
Сила оппозиционных настроений в России того времени была такова, что в 1807 году император учредил Комитет общей безопасности, донесения которого ложились прямо ему на стол. Император хотел быть любим народом, а его не понимали, ненавидели, презирали. Он поменял свое ближайшее окружение: место Андрея Будберга занял Николай Румянцев, вышли в отставку и покинули Россию князь А.А. Чарторыйский, граф Н.Н. Новосильцев и граф В.П. Кочубей («молодые друзья»). В Министерство внутренних дел был приглашен Михаил Михайлович Сперанский – человек высокообразованный, гибкий, умный, подлинное светило отечественной бюрократии. Но и его через пять лет отправили в ссылку.
Сперанский предложил Александру проект широких политических, экономических и финансовых реформ, которые должны были сплотить общество вокруг императора. Так, предполагалось учредить Государственный совет, Государственную думу, Сенат сделать высшим судебным органом. Специальная комиссия должна была выработать свод законов по образцу кодекса Наполеона. Сперанский предложил разделить Россию на губернии, округа и волости, каждую из которых должна возглавлять своя дума, составленная из собственников недвижимого имущества (имущественный ценз). Именно они должны были избирать представителей в Государственную думу. По инициативе Сперанского Александр издал указ о придворных званиях, которые не должны были давать права на должность и чин, и о повышенных требованиях к экзаменам на гражданские чины, начиная с VII класса.
Вполне естественно, что консерваторы подняли бурю, которая испугала императора. Он смог только организовать Государственный совет. Не случайно М.М. Сперанский сказал об Александре: «Все, что он делает, он делает наполовину. Он слишком слаб, чтобы управлять, и слишком силен, чтобы быть управляемым». В одном из перехваченных писем Сперанский неосторожно назвал Александра «белым теленком», намекая на бело-розовый цвет его лица. Этого было достаточно – после нехитрой интриги 17 (30) марта 1812 года М.М. Сперанский был выслан в Нижний Новгород[61].
Столкновения Павла Васильевича по делам службы с другими министрами и борьба со злоупотреблениями не добавляли здоровья, и вполне понятно, что Чичагов подумывал об отдыхе. Придворные интриги, постоянное переутомление и беспокойство за здоровье жены отразились на его собственном моральном и физическом состоянии. Его преследовали головные боли и депрессия. 4(17) апреля 1809 года ушел из жизни его отец Василий Яковлевич Чичагов. Смерть горячо любимого отца еще больше ухудшила состояние Павла Васильевича. У него появилась навязчивая мысль уехать из России. Он собирался натурализоваться в Европе, возможно в Англии. Сардинский дипломат Жозеф де Местр, считавший себя другом Павла Васильевича, прямо коснулся этого вопроса в письме от 27 июля (8 августа) 1810 года. Здесь де Местр писал, что в сердце человека имеются тайники, скрытые от глаз даже друзей. «Например, то, что вас, адмирал, отвращает от этой страны, – это не то или, по крайней мере, не только то, о чем вы мне говорили. Я вижу главную побудительую причину в вашем сердце, как вижу солнце, и, однако, я не знаю, что это такое». Затем де Местр даже написал специально для Чичагова небольшое сочинение «Рассуждение о слове родина». Отстаивая идею отечества, де Местр утверждал здесь, что эмиграция не может быть оправдываема недостатками правительства: каждый обязан служить своему правительству, какое оно ни есть, и защищать его. Но Чичагов был непреклонен. В сентябре 1809 года он получил от императора бессрочный отпуск с выплатой ежегодно 10 000 рублей. Павел Васильевич распродал имущество и отправился со всей семьей во Францию. Его поступок вызвал недоумение многих. Близко знавшая и любившая Чичаговых Роксана Струдза записала: «Адмирал Чичагов, все еще очарованный славой Наполеона, пожелал увидеть поближе предмет своего обожания. Вопреки усилиям герцога де Висенса (Коленкура) и желанию императора, он настоял на отставке и приготовился ехать в Париж. Его жена, более здравомыслящая, была не в состоянии отговорить его от этой замечательной глупости. Моя грусть при их отъезде еще усиливалась тем, что мадам Чичагова не скрывала фатального предчувствия, которое ее переполняло. Мы расстались, рыдая»[62].
