За это хочется получить что-нибудь взамен, и мысль о том, как именно будет расплачиваться Локи, возбуждает еще больше.

Тор входит в раж, начинает стараться. Делает то, чего не делал ни с кем и никогда, а когда раздается первый, различимый даже за громом стон, он кажется наградой.

Тор входит в раж и начинает понимать, как и что надо делать.

Стоит ли сжимать губы, царапать зубами или водить языком.

Тор увлекается настолько, что ориентируется по одним лишь звукам и боли, что возникает от натяжения коротких волос.

Ладонью гладит упругую ягодицу, кончиками пальцев касается покрасневшего и болезненно чувствительного от прошлого вторжения входа в чужое тело и растирает абсолютно не пахнущее ничем тягучее вещество.

Проталкивает немного внутрь, ощущая, как туго обхватывает фалангу пальца. Сгибает ее, мышцы немного потягивает, не прекращая работать ртом.

Локи гибкий, как змея, разве что не скручивается в кольца. Елозит по простыням, выгибается, не то уходя от прикосновений, не то для того, чтобы их стало больше.

Локи кусает губы и закатывает глаза.

Локи стонет и пару раз даже дарит Тору всхлипы, когда тот выпускает его из своего рта и позволяет влажной головке ударить по приоткрытым губам.

Локи смотрит на него как на второе пришествие Таноса или, напротив, как на мессию. Локи смотрит на него и совершенно точно ничего кроме не видит.

– Вид все еще выигрывает? – Тор подтрунивает, и Локи, не найдя внятного ответа, лишь кривовато улыбается, как бывало с ним в моменты поражений.

Стискивает пятерню в волосах Тора еще раз, но на этот раз не давит, а тянет выше. Тянет к себе.

И Тор охотно подчиняется ему и здесь тоже. Снова ложится поверх, не желая переворачивать на живот или ставить на четвереньки. Желая видеть его лицо.

Пытается отстраниться, коснуться плеча носом, но Локи не позволяет. Без промедления впивается в рот, заставляя так и не высказанное удивление потонуть в поцелуе, и сцепляет лодыжки за спиной.

Удобнее и не придумаешь.

Вот он, только податься вперед.

Вот он, растрепанный, зацелованный, растерянный и голубоглазый.

И ни коварства, ни намека на ложь во взгляде.

И именно поэтому Тор чувствует себя вдруг обманутым.

Чует во всем этом двойное дно и, вместо того чтобы окончательно раствориться, взять по-настоящему, выдрать Локи, как тот давно напрашивается, замирает.

– Что? – лихорадочно, словно в болезни, шепчет, кажется растерянным и таким одиноким. Тянущим руки к его, Тора, лицу. – Что не так?

Бог грома, что только что пронесся над головами половины Нью-Йорка, кривится словно от боли, что вызывает воткнутый под лопаткой клинок. У него голова кружится от одной только закравшейся мысли, что все это очередной обман. Очередное представление, устроенное Локи. Что в итоге все закончится, как кончалось всегда. На протяжении почти десяти лет. Тьма, что раньше роилась только справа, топит теперь и левый глаз.

Могучий Тор понимает, что задыхается.

Раз – и отключились легкие.

Локи хватает его за плечи и тащит на себя. На этот раз сам вжимая лбом в свое твердое из-за выступающей ключицы плечо.

Гладит по затылку, вырисовывает черт-те что на шее. Руками и ногами держит, как живая западня.

Тор начинает говорить только спустя несколько минут. Когда удостоверяется, что сердце не останавливается от недостатка кислорода. Удостоверяется, что бьется.

– Прекрати. Не надо.

Теперь черед Локи в каменную статую играть. Теперь его черед леденеть, ощущая, что нить, схваченная и уже почти что полностью намотанная на кулак, едва не оборвалась. Пока еще не оборвалась.

– Нам же хорошо вместе, – возражает осторожно, ловчее повернув голову. Теперь Тор действительно сможет загрызть его, если захочет.

– Сейчас – да. – Тор смотрит на посиневшую, только что буквально нарисовавшуюся на белом полотнище кожи вену. – Но когда это закончится…

Локи стремительно затыкает ему ладонью рот, не позволяя договорить. Выворачивает запястье просто немыслимым образом, чтобы схватиться пальцами за чужой подбородок и с силой нажать, заставляя сомкнуть челюсти.

– Это не закончится, – обещает столь уверенно, что Тору тут же хочется сдаться. Хочется поверить в очередной раз и забыть, чем закончились предыдущие. Тору хочется сдаться и забыться хотя бы на время.

Тору не заставить себя это сделать. И тогда Локи берет все в свои руки снова. Перекатывает их обоих набок, забрасывает ногу на бедро Тора, вытягивает правую руку и укладывает ее под его головой.

В этот раз мягче все. Легче идет. Больно лишь на треть в сравнении с первым разом. Больно лишь метафорически и там, где и сидит эта странная, так и не изученная душа.

Локи жмется к нему, плавно двигаясь, льнет. Гладит неловко по руке и шее, шепчет что-то на одном из даже Тору неизвестных языков.

Локи пластичнее масла и сговорчивее любой из тех, с кем успел переспать юный и глупый еще Тор.

Локи – само обещание и ласка.

Локи подчиняет его, коснувшись губами скулы, а после – дрогнувшего века, закрывающего уцелевший глаз.

Локи, чьим рукам и губам так хочется верить.

Локи, которого хочется оставить себе. Которому хочется беззаветно верить, и не оборачиваться на каждом шагу, гадая, не таится ли в складках одеяния нож.

Локи. Локи. Локи.

Заполняет собой все. Тор едва ли помнит момент, в который оплавился и в очередной раз сдался. В который начал ласкать его пальцами, помогая быстрее прийти к разрядке.

Тор едва ли помнит что-либо в этот момент.

Опустошен и словно вылущен. Мертв, но не совсем.

«Совсем» наступает после физической разрядки, и стоит только схлынуть приятной теплой волне, только ощутить, как вязкая жидкость, выплеснувшаяся на пальцы, начинает остывать.

Совсем.

– И на сколько? – спрашивает абсолютно бесцветным голосом, разглядывая столь приглянувшуюся ему стену поверх черных растрепанных прядок. – На сколько ты останешься на этот раз?

– Этого не случится. – В голосе Локи упрямой уверенности столько, что хватило бы на целый взвод, решивший штурмовать Биврёст. – Я там, где хочу быть.

– Очередная иллюзия?

– Не в этот раз, брат мой.

– «Брат»? – Усмешка горькая, но все равно ощутимая. Замешанная на удивлении и ощущении мокроты на ладони. На ощущении веса чужого обнаженного тела и того, что Тор все еще внутри него. Столько лет утверждал, что нет, а теперь, значит, да. Да еще и после чего?

Тор отодвигается в сторону, осторожно выходит и перекатывается на бок. Сейчас ему проще не видеть. Сейчас ему проще глядеть на пустое кресло и развевающиеся, упавшие на распахнутое окно пластиковые жалюзи.

– Да, брат. – Локи отвечает ему не сразу. Но, ответив, двигается вплотную и укладывается повыше. Обхватывает двумя руками и, прежде чем голову положить на подушку, проводит носом по выстриженному виску.

Тор перехватывает его руку за запястье, тащит ближе к губам. Оставляет на нем сухой поцелуй и так и не может выпустить.

Держит около рта, словно иначе может случиться что-то. Что-то непоправимое. И как только самому не смешно?

Вздрагивает вдруг и не сдерживает внезапный даже для себя самого всплеск. Молнии бликуют, медленно растворяясь в зрачках, и они же потрескивают на кончиках пальцев.

Тор лишь крепче сжимает зубы и жмурится.

Губам жарко тоже. Пахнет паленой кожей.

Локи медленно выдыхает через нос, и лишь тогда Тор осознает, что только что обжег его. Пытается оттолкнуть руку, взвиться на ноги и, подхватив штаны, свалить прямо через окно, но руки, что безмятежно чертили себе что-то, останавливают его.

– Это ничего. – Локи расслаблен и говорит так, словно расползшийся по коже уродливый волдырь не беспокоит его. – Я заслужил.

Молчат какое-то время, и бог лукавства добавляет со смешком:

– Только не души меня, ладно? Вот это – точно не мое.

Шутка мрачная и вовсе не производит должного эффекта. Шутка глупая, но Тор не говорит об этом, а все так же пытается спрятаться где-то в себе. Пытается перестать так отчаянно хвататься за того, кто вроде и сам держит его.