Для честного человека я находился в кабинете слишком долго. Скоро и секретарша вернется от парикмахера, а там после перерыва - выпить чашечку кофе - придут и полицейские. Мне следовало быть подальше отсюда и сделать это как можно скорее.

Я обошел стол, чтобы положить "беретту" на место, но не положил, а вместо этого взял из ящика стола коробочку патронов 7,65 миллиметра, а пистолет положил в карман. У выходной двери я остановился и оглянулся. Микису было словно неуютно в этой комнате. Такое же впечатление он произвел на меня, когда я его в последний раз видел живым. Он был похож на мелкого плута в тесной комнате. Он не был, конечно, врожденным джентльменом, но и пяти дырок в груди тоже не заслуживал. Я кивнул ему на прощание и тихо удалился, обтерев напоследок носовым платком дверные ручки.

12

Вернувшись в аэропорт, я представил таможенные документы, затем взял с собой человека на досмотр груза. Он мельком взглянул на печати и подписал бумаги. Потом я провел через таможню Роджерса и Юсуфа, так что мы все трое были в порядке. После этого к самолету я чуть ли не бежал.

Роджерс был удивлен, видя, как я нервничаю. Он давно принимал меня за хладнокровного контрабандиста, промышлявшего на оружии. Но Роджерс не знал сейчас того, что знал я. А я ему этого не говорил. Если его не будут тяготить мои знания, то, выглядя невинным, он будет лучше исполнять свою работу.

Я показал Юсуфу его место, велел ему сесть туда и оставаться там. Он понимающе наклонил голову, а когда сел и стал застегивать ремень, я увидел у него под мышкой слева рукоятку пистолета. Это не удивило меня. В такой сезон все их носят. Даже я, можно сказать. В данный момент "беретта" лежал в ящичке пилотской кабины возле двери, под ворохом всяких инструкций.

Мы тронулись на взлет без пяти одиннадцать. В одиннадцать мы были уже за пределами трехмильной зоны от берега, уйдя от всякого радиообмена. Я выбрал курс сто миль на юг с поворотом на юго-запад и прохождением между Пелопоннесом и Критом. Зная о моей нелюбви летать над морем больше того, чем это вызвано необходимостью, Роджерс подумал, что у меня с головой что-то не то, но он также знал, как я не переношу, когда со мной спорят. И я летел над открытыми пространствами за пределами трехмильной зоны территориальных вод. Микис, скорее всего, не был настолько глуп, чтобы оставить какие-нибудь документы насчет этого груза, да ещё с моим именем, и все-таки ставить на кон собственную свободу я не рисковал.

Мы сделали поворот через три четверти часа, Роджерс включил автопилот и начал собирать пеленги по радиокомпасу. Произведя уточнение курса, он сказал:

- Ты не сказал мне, что заставило тебя взять этот груз, Джек.

- Деньги.

- Ты получил доллары?

- Нет.

Он взглянул на меня, на приборы, потом вперед, через лобовое стекло.

- Конечно, это всего лишь предположение, - задумчиво произнес он, - но ты ведь не полоумный, правильно?

- Не знаю. Вот в Берн вернемся - обязательно пойду схожу к психиатру.

Он кивнул.

- Я думаю о том, что ты прежде всего пойдешь к Хаузеру.

- Хаузера я сумею убедить.

Может быть, он в это и поверил, а я - нет. Единственно, что может убедить Хаузера, это чек от Микиса, а я не думаю, что Микис выслал таковой. Однако Хаузер был далеко отсюда.

Уплывало время и средиземноморский простор под крылом. Средиземное хорошее море для летчика - если только по меркам обслуживания самолетов в "Эйркарго" существуют хорошие моря. Ветры здесь в основном постоянные и несильные. Но бывает, что задует и по-штормовому, и без особого предупреждения.

Сегодня море там, в шести тысячах футов под нами, было спокойным, лоснящимся. И мисс Браун была спокойной и лоснящейся где-то в глубине моего подсознания. Вся эта тройка, и сами Афины, становились в моем мозгу чем-то нереальным, превращались в романтические кадры забытого фильма. Так бывает. У профессионального пилота понятие "там, наверху" в конце концов превращается в "здесь, наверху", а мир, в котором он приземляется, приобретает эпизодический, отрывочный характер. Но иногда он в полуреальном мире "там, внизу" делает всякие глупости, и после обнаруживает, что от способности летать ещё не становится одним из сонма божеств.

Это не ново. Так случается с птицами, пока не налетят на кошку.

К часу дня мы встретились с парой самолетов Шестого флота США, которые подскочили проведать, не являемся ли мы новым секретным оружием Москвы. Убедившись, что нет, они показали, как здорово летают вверх брюхом, - а я даже не покачал крыльями, чтобы оценить их мастерство, - и улетели, и я объявил обед. На обед были консервы из фаршированных виноградных листьев, сыр и кофе из термоса.

Юсуф не взял с собой никакой еды. Некоторое время он постоял за нашими спинами, глядя туда и сюда, но больше на еду. Я не предложил ему ни беседы, ни еды. У него есть пистолет, пусть его и ест, а если он будет корчить из себя важную птицу в моем самолете, я с удовольствием запихну ему эту штуку в его глотку. Он постоял-постоял и вернулся в салон.

За триста миль до Триполи мы взяли по радиокомпасу пеленг на Луку, что на Мальте, и убедились, что мы более или менее в расчетном месте и идем в правильном направлении.

Я взял управление на себя. Я переключил питание с одного бака на другой, поманипулировал немного триммерами и затем снова поставил самолет на автопилот. Я долго оттягивал важное дело, а было уже пора поговорить с другом Юсуфом.

Он сидел на одном из ящиков и курил. Я сел в кресло и задал ему вопрос:

- А после Триполи мы куда полетим?

Он ухмыльнулся.

- В Триполи скажу, о'кей?

- Нет. - Я покачал головой. - Я хочу знать сейчас.

Он ещё шире расплылся в улыбке. Мол, тут он хозяин.

- Мне сейчас важно знать, как далеко мы полетим, - стал объяснять я ему. - Нам может не хватить топлива. На такой случай я хотел бы заправиться в Триполи.

Тут он забеспокоился.

- Нет, никаких заправок. - твердо заявил он. - На заправки нет времени.

- Вы, может, и хотите разбиться в пустыне, а я нет. Скажите мне, куда мы летим.

- Я скажу вам в Триполи.

- О'кей, - сказал тогда я. - В Триполи я сдам груз в таможню и попрошу их открыть его. И дальше не повезу его.