Часть моего радушного настроения испарилась после того, как я убил много времени, чтобы прорваться через афинскую телефонную сеть. Но мне повезло: я дозвонился в конце концов до Микиса. Это был редкий вечер, когда тот был на месте, а не в ночных заведениях, и ещё более редкий, когда он не карабкался в какое-нибудь окно с розами в зубах.
Вначале мы обменялись фразами о том, как нам приятно слышать друг друга, а затем я сказал:
- Мики, старина. Я как следует подумал. Вчера я немножко поторопился. Я возьму этот груз в Триполи.
11
На следующее утро к девяти часам мы были готовы принять на борт груз. Накануне вечером голос Микиса звучал отнюдь не счастливо. Я вызвал у него подозрение внезапной переменой настроения, и до встречи со мной он не мог поверить мне, а ведь путь в Триполи означал, что на протяжении 650 миль я останусь вне всякого контроля. Но Микис был в таком состоянии, когда не верят собственной подписи. Он был дерганый какой-то, очень дерганый.
Контрабандный груз - это такая штука, ложь про которую надолго не спрячешь. Слухи появляются помимо твоей воли.
Он сказал, что груз будет на месте в девять. Самого его не будет. Я могу прийти в десять и забрать у него в конторе документы. О трех с половиной сотнях долларов речь больше не шла.
Ровно в девять желтый "додж" вывернул из-за угла ангара, ведя за собой тот же старый грузовик. За рулем "доджа" сидел худощавый араб лет двадцати в модных темных очках, похожих на два жирных нефтяных пятна. На нем были широкие кремовые брюки и яркая голубая куртка из грубой хлопчатобумажной ткани.
Он вышел из машины и улыбнулся, обнажив ряд больших белых зубов.
- Я Юсуф. А вы капитан Клей?
- Да, Клей.
- Значит, вы готовы взять груз? Я лечу с вами в Триполи.
- Кто сказал? - поинтересовался я.
- Микис. Я урегулировал все в Триполи.
- Виза есть?
Он быстрым движением снял очки и ухмыльнулся, давая мне понять, что знает здесь цену всему и знает, где это можно приобрести за полцены.
- Я же араб.
- Это ни черта не значит. Или у вас есть виза, или вы ливиец, или вы никуда не летите.
Он как-то неприятно посмотрел на меня, а потом признался:
- Я ливийский араб.
Он полез в карман и достал паспорт, который сунул мне в руку. Он действительно оказался ливийцем.
- Я объясню вам, куда лететь, хорошо? - с живостью сказал он, рассчитывая на положительный ответ.
- Я и так знаю, куда лететь, - ответил я. - В Триполи.
Он снова отпустил мне свой всезнающий взгляд.
- После Триполи, - с улыбкой сказал он.
- Об этом я поговорю с Микисом. Начинайте погрузку.
Меня не сильно удивило сообщение, что нам предстоит лететь дальше Триполи. Микису не хочется, чтобы его груз болтался в городе, он с радостью зашлет его куда-нибудь в пустыню, пока для этого есть самолет. Легенда о буровом оборудовании является хорошим оправданием для этого. Большинство районов, где ведутся буровые работы, имеют собственные посадочные полосы.
Юсуф снова водрузил очки на нос и что-то крикнул людям в грузовике. Они стали разгружать грузовик.
Я доверил Роджерсу заниматься ящиками, но его подписей под документами во время этого полета не будет. Предыдущим вечером я предложил ему, чтобы он симулировал болезнь и остался в Афинах, но он сказал: "Я второй пилот на этом самолете и я полечу, если ты полетишь".
Я согласился. Я всегда могу сгрузить его где-нибудь, если обстоятельства примут крутой оборот.
За двадцать пять минут все было погружено и закреплено, и я получил время съездить в Афины и взять у Микиса документы. Роджерса я оставил возле самолета с наказом присматривать за Юсуфом, чтобы он не успел до взлета толкнуть на сторону оба самолетных винта.
К десяти я подъехал к конторе Микиса, поднялся по темной каменной лестнице, постучал в первую дверь, но ответа не получил. У секретарши, видать, был ежедневный перерыв для укладки волос. Я открыл дверь, прошел мимо стопы пыльных папок и заваленного стола и постучался в дверь кабинета Микиса. И здесь мне никто не ответил.
Я начал нервничать к этому времени. Груз уже на борту, и я должен буду уметь ответить, если меня спросят насчет него. Хотелось поскорее отправиться. Может, у них там все отлажено, но всякое налаженное может разладиться, раз дело связано с деньгами, а они имеют способность иссякать. Я открыл дверь в кабинет Микиса.
Микис сидел за своим столом, положив руки на стол, а голову - на руки. В первый момент я подумал, что его ударили по голове, но потом почувствовал новый для этого помещения запах, помимо пыли и табачного дыма. Это был запах военных времен, слышал я его несколько раз и после войны - запах пороха. Что-то попало под ноги. Я посмотрел и увидел пять блестящих латунных трубочек - гильз калибра 0,22 дюйма. Я осторожно попятился к первой двери с желанием вызвать полицию. Но ещё больше мне нужно было найти таможенные документы. Я запер дверь, вернулся в кабинет и осторожно оторвал Микиса от стола.
На груди в рубашке Микиса чернели пять аккуратных маленьких отверстий. Разброс был настолько невелик, что я мог бы закрыть их ладонью. Совсем немного крови вытекло из двух отверстий, и она образовала крест на складках рубашки. Я аккуратно опустил голову Микиса обратно на стол.
На столе царила жуткая неразбериха, но не больше той, которую он создавал сам. Представительская бутылка узо стояла на видном месте, а рядом - два стаканчика с остатками мутной жидкости на дне. Верхний правый ящик стола был немного приоткрыт. Через носовой платок я взялся за ручку ящика и выдвинул его. "Беретта" лежал на месте. Я достал пистолет и не знаю зачем понюхал. Я и так знал, что из него не стреляли. Возможно, в последний момент он потянулся к ящику, но было уже слишком поздно. Кто там был перед ним - он встал с кресла напротив стола и кучно, неторопливо всадил пять пуль в грудь Микиса. Микис уткнулся лицом в бумаги и испустил дух.
Кое-какие бумаги валялись на полу. Я подвигал их ногой и поднял с пола длинный белый конверт с документами. Из него торчал, похоже, грузовой манифест.
Я осторожно открыл конверт и нашел в нем транспортные накладные, грузовые манифесты и документы о прохождении таможенного контроля. Я увидел слово "Триполи", и этого мне стало достаточно. Я сунул все это в нагрудный карман рубашки.