Сама эта мысль вызывала у Соласа головную боль.

- Откуда ты знал, что в горах есть такое надежное убежище?

Солас обычно ничего не имеет против здорового любопытства – но не в тех случаях, когда оно идет вразрез с его желаниями.

- Тень открывает многие секреты, - чуть нараспев говорит отступник, равнодушно глядя в светлые глаза Инквизитора. – Или ты в обиде на меня за это знание?

- Нет-нет, Солас, что ты. – Долиец улыбается, однако во взгляде его читается сомнение. – Просто поразительно, что раньше эту крепость никто не обнаружил.

- Ее история затерялась в веках, - мрачно прибавляет Солас. – Возможно, кто-то и находил это место, но время стерло память о нем.

- И все воспоминания стерлись из Тени?

- Увы, - коротко бросает отступник и говорит: - Инквизитор, могу я попросить тебя о помощи?

Лавеллан добро – или же, на взгляд отступника, приторно – улыбается:

- Конечно, Солас. Я буду рад помочь тебе.

Инквизитор вроде бы не делает ничего такого, за что его можно было бы ненавидеть. Он помогает всем, кто нуждается в помощи; он с большой симпатией относится к магам; наконец, он просто неглуп и явно годится в руководители Инквизиции. И все же Соласа он раздражает почти так же сильно, как Сэра – глупое дитя ненависти и страха, эльф, убивший эльфа в себе.

Сэра полна мелочной злобы, а Лавеллан полон совершенно неуместной доброты. Запредельное миролюбие, может быть, к лицу хрупкой леди Монтилье, но уж никак не потомку элвен. Солас никогда не любил долийцев, сражающихся за свою дикость, не имеющую ничего общего с обычаями Элвенана – но Инквизитор еще хуже.

В нем есть что-то от обожаемой людьми Андрасте. И Солас более чем уверен, что эти чужеродные элвен черты у Лавеллана появились отнюдь не вместе с Меткой.

Сет’лин* – это будто написано у него на лбу. Пусть Инквизитор выглядит, как эльф, и гордо носит клеймо валласлина, Солас отлично видит разницу между Лавелланом и его лесными сородичами. Эта разница – в примирительном, понимающем отношении к другим, в готовности жадно впитать чужеродные обычаи, в смирении перед чужаками.

Когда Лавеллан в походах читает Песнь Света – к счастью, про себя – Соласу хочется истерически расхохотаться.

Видели бы его сородичи-долийцы – закидали бы камнями. Или, может, сыграли бы с ним в «Зубы Фен’Харела»**. Несомненно, зрелище было бы занятное.

Инквизитор гордится тем, что следует Вир Атиш’ан – лживой, неверной дорогой. Этим путем идут либо трусы, либо умело скрывающие свою суть лжецы. Во все века путь элвен заключался в борьбе, пусть даже и скрытой. Тех, кто противился этому, сжирало время – или враги.

Что пожрет Лавеллана, еще неизвестно.

Проглатывая раздражение, Солас начинает рассказывать ему про своего друга, духа мудрости – и про то, что ему, духу, нужна помощь. Инквизитор внимательно слушает, кивает и даже соглашается помочь – однако в глазах его недоверие: он все-таки не понимает, как может друг быть бестелесным – или, может быть, почему странный отступник водится исключительно с бестелесными сущностями.

Солас не любит вызывать подозрение, и ему приходится быть очень, очень осторожным. Будь он чуть посильнее, ему и не надо было бы просить Лавеллана о помощи. В конце концов, было в этом что-то унизительное – оказаться в роли просителя и надеяться на милостивое согласие Инквизитора. Даже заранее зная почти наверняка, что сердобольный Лавеллан не откажет в помощи «собрату-эльфу».

В этой формулировке тоже было что-то унизительное.

- Благодарю тебя, Инквизитор, - говорит Солас. – Нам нужно будет отправиться в Диртаварен, когда появится такая возможность.

- Диртаварен? – Глаза Лавеллана загораются восторгом. – В Долах? Я буду счастлив увидеть нашу вторую родину…

«Сет’лин, ты примазываешься к чужой славе», – фыркает про себя отступник, а вслух едко замечает:

- О да. Именно на полях Диртаварена была во время Священного похода разбита армия эльфов.

- Я знаю, - спокойно отвечает Инквизитор. – И от этого Диртаварен не становится чужеродным для нас. Мы почтим память тех, кто сражался за Долы.

- Наверное, в твоем клане рассказывали немало историй о жестокости андрастиан во время этого похода…

- Думаю, Кассандра не откажется отправиться с нами, - все тем же ровным тоном продолжает Лавеллан, не поддаваясь на провокацию. – Она тоже хотела посетить поля битвы Священного похода. Мы можем узнать, насколько правдивы хроники Церкви и предания нашего народа.

Не будь Инквизитор так отвратительно добр и улыбчив, Солас проникся бы к нему искренней симпатией. Спокойствие, гибкий разум и готовность учиться – ценные качества, которыми, увы, обладают лишь немногие. Но их сложно было разглядеть за стеной миролюбия и терпимости – на взгляд Соласа, совершенно неуместной, тем более в положении властителя Инквизиции. Даже в качестве временной тактики это не шло ни в какие ворота: Инквизитор же, кажется, придерживался такой позиции всю жизнь.

Клан Лавеллан и его Хранительница воспитали Жозефину Монтилье в обличье мужчины-мага.

Солас едва удерживается, чтобы не расхохотаться от этой мысли.

- Тебя забавляет поражение Долов или предстоящая реакция Кассандры? – невозмутимо интересуется Лавеллан, замечая его улыбку.

- Не обращай внимания, Инквизитор, - отвечает отступник. Его собеседник хмурится:

- Ты из вредности не называешь меня по имени, Солас? Я ведь уже говорил, что нет нужды постоянно напоминать мне мое новое прозвище.

- Извини. – Солас никогда не признается ему в том, что считает оскорбительным для себя обращаться к недоэльфу по имени, как к другу. – Мне стоило бы сообразить, что тебе сложно привыкнуть к новому титулу.

Он уже с опаской ожидает потока излияний о том, как тяжело нести подобную ношу, но Лавеллан только пожимает плечами:

- Придется привыкнуть. Это меньшая из моих забот.

- Меня восхищает твоя выдержка, леталлин.

Инквизитор одаривает его хмурым взглядом, вздыхает и уходит.

Может быть, в глубине души он тоже понимает, что они отнюдь не сородичи по крови и по духу.

Комментарий к Солас

* Жидкая кровь (эльф.)

** По правилам этой игры у пленных людей забирают одежду, руки связывают, а на ноги надевают краги из твёрдой кожи, сквозь которую пропущены маленькие шипы, так, чтобы с каждым шагом они впивались глубже. Пленникам даётся фора — счёт до ста, — а затем начинается охота.

========== Recuerdos ==========

Жозефина наконец вздыхает с облегчением. Проблемы с Домом Отдохновения решены. Она больше не будет вздрагивать от каждого шороха и подвергать свою жизнь – и Инквизицию тоже – опасности. Все вышло по ее плану. Пусть Лелиана и ворчит, что, дескать, они с Инквизитором выбрали самый длинный и сложный путь, но это решение было правильным. Леди Монтилье не хочет подвергать опасности никого, даже преданных Лелиане агентов с непроницаемыми лицами. У них ведь тоже есть семьи и планы на будущее.

Они с Инквизитором стоят у причала Вал Руайо и смотрят на уходящие вдаль корабли. Лавеллан любуется богатыми орлесианскими судами: не прикидывает их стоимость, как сделал бы Варрик, не осыпает ругательствами плывущих там богачей, как Сэра – просто любуется кораблями, как произведением искусства. Он слегка прищуривает светлые глаза на солнце, и этот жест кажется антиванке удивительно милым.

Она приготовила целую речь в качестве благодарности, но теперь с трудом вспоминает ее суть. Хочется поговорить о другом.

- Я не рассказывала, что когда-то была бардом? – неожиданно вырывается у Жозефины.

Лавеллан с интересом поворачивает голову в ее сторону.

- Вы пели? – спрашивает он. Антиванка пожимает плечами:

- В Орлее барды поют, играют на музыкальных инструментах, шпионят и совершают прочие махинации.

- Да, Лелиана мне рассказывала… Но, признаться, я не ожидал, что вы были в их числе.

Леди Монтилье вообще-то не планировала рассказывать о себе такое, да еще Инквизитору – право, что он о ней подумает! – но заинтересованный взгляд светло-зеленых глаз развязывает ей язык. Жозефина делится своим печальным опытом бардовской жизни и вспоминает нелепую смерть своего однокашника Этьена.