По окончании службы орлесианка осторожно приближается к Вестнику, не дав ему незаметно ускользнуть. Тот заметно смущается.

- Вас я не ожидала здесь увидеть, Вестник, - говорит мать Жизель. – Вы, кажется, говорили, что не почитаете Создателя.

- Боюсь, это мало кого интересует, - вздыхает Лавеллан. – Как бы я ни пытался доказать, что я не Вестник Андрасте – мне никто не верит. Да и, боюсь, ради успеха Инквизиции нам придется поддерживать этот обман.

- Вы думаете, это обман? – прищуривается орлесианка.

Долиец отводит взгляд и пожимает плечами:

- Я просто делаю то, что должно, мать Жизель. Если кто и послал меня на Конклав, то это Хранительница Дешанна, а не Андрасте.

- Тогда что вы здесь делаете?

Вестник Андрасте задумчиво смотрит на деревянную статую пророчицы. Невеста Создателя, освещенная несколькими свечами, выглядит довольно страшненькой.

- Нам ведь еще много раз придется иметь дело с Церковью, так? – спрашивает Лавеллан. – А их вряд ли заинтересует то, что я почитаю превыше всех Силейз, Хранительницу Очага. Если я Вестник Андрасте… то я должен хотя бы немного разобраться в наследии женщины, чью милость мне приписывают.

Мать Жизель замирает в радостном предвкушении.

- Вы хотите приобщиться к нашей вере, Ваша Милость?

- Я разве сказал «приобщиться»? – улыбается Вестник. – Я сказал «разобраться». Я ведь… признаться, я плохо знаком с верой людей. Мне не попадалось книг об Андрасте. Да и после этой проповеди я тоже немногое понял.

- Я могу немного рассказать вам о Пророчице, Вестник.

- Если можно, - учтиво кивает Лавеллан.

Одного разговора оказывается недостаточно. В течение нескольких долгих бесед мать Жизель посвящает Вестника Андрасте в тонкости андрастианства – даже делает особый акцент на Шартане, хоть это и не поощряется большинством церковников. Ей удается его заинтересовать, однако не настолько, чтобы эльф предпочел Андрасте своим богам.

Впрочем, орлесианка понимает, что этого требовать глупо.

Лавеллан старается появляться на службах, когда не занят, хоть это бывает редко. С вежливым интересом он слушает проповеди, порой повторяющиеся слово в слово – словно смотрит хорошо знакомое представление в театре.

И однажды, чуть не доведя мать Жизель до обморока, он просит у нее экземпляр «Песни Света». Орлесианка даже не сразу находит слов для ответа.

- Ваша Милость, вы меня удивляете, - честно заявляет она. – Вы настолько увлеклись андрастианством?

И Лавеллан, все так же улыбаясь, бесхитростно говорит:

- Мне очень нравится «Песнь». Когда я слушаю ее… то чувствую, как покойно становится на душе. Словно от материнской колыбельной. Очень мелодичные, поэтичные строки – веришь в них или нет, но их приятно слушать. Я бы хотел читать их сам себе. У моего народа осталось мало стихов, которые можно читать без задней мысли, не обращаясь к богам… А «Песнь» для меня как раз подходит.

Мать Жизель с деревянной улыбкой кивает. Что ж, это лучше, чем ничего.

Вестник получает свой экземпляр священного писания и использует его так, как и обещал. Однажды орлесианка застает его в одной из комнат Убежища. С мягкой улыбкой, словно бы рассказывая сказку ребенку, долиец читает нараспев:

- «Пред мощью семерых магистров Звездного синода Завеса раскололась, словно тончайшее стекло. Сон и явь лежали у их ног, два расходящихся пути»…*

Голос действительно успокаивает и убаюкивает. Поодаль от Вестника сладко посапывают Минева, Адан и Тренн: заснули ли они под «Песнь», неизвестно.

Какая-то часть матери Жизель уверена в том, что это – богохульство, что нельзя читать «Песнь» ради развлечения. Но вправе ли она требовать от долийца искренней веры в чужого бога?

«Андрасте пела о Создателе другим, - думает орлесианка. – Вестник поет самому себе, пусть и не особенно задумываясь над смыслом песен. Быть может, это тоже не так плохо?..»

Уходит мать Жизель, втайне немного сердясь, но дослушав Песнь Тишины до конца.

Комментарий к Мать Жизель

* Песнь Тишины, 3:7

========== Revelaciоn ==========

Проходит совсем немного времени, и Жозефина уже не думает, что дело Инквизиции так уж безнадежно. Ее письма, действия Лелианы и работа Каллена производят впечатление на южан, и у Инквизиции потихоньку появляются сторонники. Церковь продолжает называть их еретиками и на чем свет стоит ругать Вестника, но он тоже не сидит сложа руки, помогает простым людям и расширяет агентуру – и ему доверяют куда больше, чем жрицам из далекого Вал Руайо.

И антиванка тоже перестает его бояться. Если долийцы действительно так уж дики, то Лавеллан, пожалуй, не из них. Иначе он не сделал бы столько добра для совершенно не знакомых ему людей.

«Может, его и правда послала Андрасте?»

Однажды она сталкивается с Вестником в полутемном церковном коридоре. Долиец выглядит усталым, но все же улыбается ей.

- У вас все в порядке, Жозефина? – заботливо осведомляется он.

- Да… Вообще-то я как раз хотела поговорить с вами, - Жозефина не без труда опускает слово «милорд», наученная горьким опытом. – Или, может, в другой раз? Вы не слишком устали?

- Нет-нет, я готов вас выслушать.

Они проходят в кабинет посла («кабинет» – это, конечно, очень громко сказано: из всего убранства антиванку полностью устраивает только стол). Жозефина по привычке садится за стол и готовится писать.

- Я должна узнать… мессир Лавеллан, - несмотря на его просьбу, обращаться к нему так запросто, по имени, превыше ее сил, - хорошо ли с вами обращаются здесь, в Убежище? Простите за вопрос, но вы эльф, и…

Вестник пожимает плечами.

- Парочку косых взглядов я уж как-нибудь переживу, - улыбается он.

Антиванка недовольно цокает языком.

- Так-так. Я поговорю с прислугой. Коль скоро мы хотим убедить всех, что вы – Вестник Андрасте, мы должны поддерживать вас во всем.

- Это… очень мило с вашей стороны, - замечает Лавеллан. – Я надеюсь, что такое доброе отношение распространяется не только на меня, но и на прочих эльфов, служащих Инквизиции?

- Разумеется, - не моргнув глазом, кивает леди Монтилье, сразу делая себе пометку проинструктировать прислугу еще и на этот счет. – Мы все делаем общее дело, не думая о расовых различиях.

- Приятно это слышать.

Помолчав, Жозефина все же решает поднять интересующую ее тему:

- Но вы – все же особый случай. Вам необходима наша поддержка. О долийцах ходит столько жутких историй…

- То, что мы крадем детей, сжигаем деревни и приносим селян в жертву в кровавых ритуалах? – недовольно осведомляется Вестник. – Те, кто рассказывает эти жуткие истории, обычно первыми норовят поднять нас на вилы. Мой клан столько раз защищался от таких…

- Правда? – потрясенно спрашивает антиванка, откладывая перо в сторону. – Я… я понятия об этом не имела. Простите. Я сделаю все, чтобы прекратить эти сплетни.

- Спасибо за добрые слова.

- Я постараюсь, чтобы это были не просто слова, - говорит Жозефина, и Лавеллан с благодарностью улыбается ей. – Думаю, вы сможете мне в этом помочь, если расскажете немного о том, какой была жизнь в вашем клане.

Улыбка долийца становится задумчивой.

- Какой была жизнь… – повторяет он со вздохом. – Как рассказать это в двух словах…

- Можно не в двух, - подбадривает его леди Монтилье.

Вестник опускает голову, изучая взглядом трещины в камнях пола.

- Я до сих пор не верю, что эта жизнь позади, - говорит он. – Мне все время кажется, что я проснусь утром – а над головой ткань шатра; снаружи слышны детские голоса; ветер уносит вдаль наши молитвы… Знаете, Жозефина, - он чуть подается вперед, оставаясь на самом краю скамейки, - а ведь нашу жизнь в двух словах и не опишешь. Долийцы страдают от того же, что и люди: болезни, неурожаи, плохая погода властны над нами так же, как и над жителями окрестных деревень. При этом у них есть их скромные хижины, а мы вечно кочуем с места на место.