Название - отсылка к песне “God Help The Outcasts” из диснеевского мультфильма “Горбун из Нотр-Дама” :)
========== Безысходность ==========
Используя полученные от Эвелины сведения, Сурана принялся систематизировать свои заметки. По-хорошему, конечно, надо было бы составить второй отчет для Феликса, но тогда пришлось бы сознаться в бегстве Андерса и тем самым лишить себя единственной официальной причины находиться в Киркволле. Мрачная, гнетущая атмосфера города давила на эльфа, но в то же время пробуждала неподдельный интерес. В Ферелдене Адвен никогда не чувствовал ничего подобного, даже когда они с Феликсом распутывали паутину заговора баннов против Серых Стражей. Здесь все было на порядок серьезнее – и на порядок сложнее. У магов имелись все причины ненавидеть храмовников и мечтать отомстить им за репрессии. У храмовников имелись все причины ненавидеть магов за их нарочитое пренебрежение к заповедям Церкви и Круга (и, надо сказать, Сурана в этом отношении поддерживал храмовников). У Церкви имелись все причины не склоняться в чью-либо сторону – поддержка магов обернулась бы бунтом храмовников и мирян, поддержка храмовников переполнила бы чашу терпения магов и людей, не согласных с политикой Мередит. Наконец, имелись еще кунари, но об их мотивах эльф имел весьма смутное представление – и, надо сказать, вообще мало ими интересовался. Было ясно, что кунари хотят напасть на город – во имя чего, было уже не столь важно. Главное, что в этом случае будут жертвы со всех сторон, и если маги с храмовниками не помирятся хотя бы на время, то вряд ли кто-то сможет отразить натиск рогатых великанов. Единственное, в чем Адвен был более-менее уверен – кунари не были никоим образом связаны ни с какой силой в городе. Правда, сын наместника питал нездоровый интерес к их странной религии, но это было личное дело сына наместника: в остальном кунари вели себя на удивление цивилизованно.
До недавних пор.
Сурана заметил, что в эльфинаже становится меньше народу. Поскольку в городе не свирепствовала никакая эпидемия, то эльфы не умирали, а просто куда-то уходили. Но куда могут податься «податливые остроухие создания, живущие в нищете»? (В свое время Адвен здорово разозлился на эти слова еще и потому, что их расу с удивительной меткостью описал какой-то пришлый кунари.) Расспросив Рибу, Сурана выяснил, что его сородичи решили поискать счастья в Кун: серокожие гиганты обещали, что в их обществе каждый найдет свое место, и у каждого будет своя важная роль. Городские эльфы, всегда чувствовавшие себя лишь грязью под ногами людей, с охотой клевали на эту приманку и уходили в лагерь кунари. Народу там становилось все больше, в эльфинаже – все меньше. Хагрен был, конечно, этим недоволен, но поделать ничего не мог: кунари с готовностью заботились о новообращенных, этого у них было не отнять. «В конце концов, не стану же я за уши тянуть каждого обратно!» – говорил он, словно оправдываясь перед собой.
«Я бы тянул», – мрачно парировал про себя Сурана. Сама мысль о том, что эльфы могут спокойнее чувствовать себя среди косситов, чем среди сородичей, претила ему. Однако в лагерь кунари он соваться не собирался – кого попало туда не пускали, а нарываться на неприятности с целым боевым отрядом косситов эльфу не хотелось. Оставалось только ждать, что все-таки предпримут потенциальные захватчики, и попутно собирать новые сведения у Элланы, Эвелины и Мерриль.
Последняя, впрочем, его особенно новостями не радовала: долийка говорила либо о своем элувиане, который все никак не желал работать, либо о Хоук. По ее словам, Агнес после смерти матери все время проводила исключительно в обществе Фенриса и Варрика: только их она терпела рядом с собой, и только у них рыдала на плече. Мерриль, зашедшую как-то со словами утешения, ферелденка вежливо выставила вон; Себастьяна, несмотря на их дружбу, даже не пустила на порог; Авелин благоразумно решила подождать с визитами, пока Хоук не успокоится хоть ненамного. Изабела держалась от ферелденки в стороне, но по пиратке скучала только Мерриль – остальным с головой хватало своих забот. Варрик иногда делился с долийкой впечатлениями от разговоров с Агнес, и по его рассказам было понятно, что смерть Лиандры стала для ее дочери страшным ударом. Хоук не желала никого видеть, разворачивала обратно посланцев от наместника, сжигала письма с просьбами о помощи. Ей было наплевать на слухи о скорой войне с кунари, на весь Киркволл, вообще на все. Тетрас прилагал все усилия к тому, чтобы ферелденка, чего доброго, не спилась: в последнее время она часто появлялась в «Висельнике», поднималась на второй этаж к Варрику, и официантка методично относила наверх бутылку за бутылкой. В общем, проблемы Киркволла сейчас мог решать кто угодно, кроме почти потерявшей от горя человеческий облик Агнес.
Выслушав очередную порцию тоскливых завываний Мерриль, Сурана почувствовал, что Хоук в чем-то права. Хотя эльф в данный момент никого не потерял, ему тоже опостылело происходящее, опостылели злобно глядящие на него даже из Тени утесы Киркволла и все эти интриги и хитросплетения; тоскливые отповеди Мерриль доконали Адвена окончательно. Он решил наконец использовать «Висельник» по назначению и напиться с тоски. Выпроводив долийку и швырнув в карман горстку медяков – более крупные деньги вызвали бы ненужный интерес у бармена Корфа и других завсегдатаев – Сурана направился в таверну. Машинально оглядевшись по сторонам и не увидев ни Хоук, ни Варрика, ни кого-либо из знакомых ему лиц, он высыпал на прилавок несколько монет и устало буркнул:
- Бутылку эля.
За такие деньги Корф не мог ему предложить ничего лучше обычного безвкусного пойла, но эльф не слишком разбирался в алкогольных напитках и потому молча взял бутылку и кружку, уселся за маленький липкий стол в самом углу таверны и, плеснув в кружку немного напитка, с тоской принялся пьянствовать. Правда, после первого же глотка Адвен понял, что пить ему придется редкостное дерьмо, достойное разве что огреновой луженой глотки, но отступать было некуда. Поэтому он продолжал мелкими глотками цедить дрянное пойло, надеясь, что это поможет ему набраться свежих мыслей. Пойло, конечно, со своей задачей не справлялось.
Краем глаза Сурана заметил, что официантка Нора, подойдя к бармену, обменялась с ним несколькими фразами и стрельнула глазами в сторону эльфа. С одной стороны, она окинула таким же быстрым взглядом еще пару посетителей, но с другой – это было довольно-таки подозрительно. Адвен не любил попадаться кому-то на глаза, да еще и в момент безразличия к проблемам этого мира. Правда, апатия все никак не спешила становиться приятной: уж очень мерзким вкусом обладало пойло.
Не выдержав этой пытки, Сурана вернулся к бармену и попросил налить ему чего-нибудь более пригодного для питья. Корф только пожал плечами – мол, а на что ты надеялся за такие деньги? Но зато, понизив голос, сказал:
- На твоем месте я бы на выпивку не налегал, эльф. Тебя тут захотела видеть одна красотка. Она на втором этаже. Поднимись к ней и захвати бутылочку.
- Таким красоткам лишь бы ножом кого-нибудь пырнуть, - хмыкнул Адвен.
- Зря рожи корчишь. Она тебе понравится. Она всем нравится. А тут еще и сама тобой заинтересовалась – такого сроду не бывало! Иди-иди, ничего с тобой не случится.
То, что к нему проявили столь пристальное внимание, не на шутку обеспокоило эльфа. Значит, официантку и впрямь кто-то подослал? Неужели его все-таки кто-то заметил, запомнил и выследил? «Буду подниматься наверх – трахну бутылку об угол и в случае чего ударю розочкой по морде. Красотка, не красотка – тут не до сантиментов. Вдобавок меня там может встретить не красотка, а вооруженный отряд. Первого – по морде, остальных – ходячей бомбой на куски…»
Однако стоило Суране, поднявшись по лестнице, приготовиться разбить бутылку, как он услышал знакомый голос:
- Вот, значит, как мы встречаем старых друзей? Ну-ну.
