И еще одно воспоминание пришло к Клаубергу, пока их группа бродила по монастырским дворам. Он вспомнил последние свои часы в монастыре. Это было летним днем 1944 года. Немцы поспешно отходили от Пскова, по Рижскому шоссе катились волны их отступления. Русские самолеты бомбили и расстреливали бегущих. Клауберг по поручению командования явился к Горшкову. В Сретенской церкви, как раз там, где некогда стояли пиршественные столы и произносились речи во славу немецкого оружия, собралась вся монастырская братия.

– Господа,– сказал им Клауберг! – никакой паники! Немецкая армия отступает временно, по соображениям высшей стратегии. Мы очень скоро вернемся, мы просим вас оставаться на ваших местах и всем, чем вы только сможете, подрывать за время нашего отсутствия силы большевиков. До новой и очень скорой встречи, господа!

И вот она, новая встреча, не очень, правда, скорая, – спустя почти четверть века! Они-то, братия эта, чем могли, тем, наверно, и вредили Советской власти, выполняя наказ немцев, а немцы?… Из немцев вернулся лишь один он. Клауберг; да и то, может быть, напрасно это сделал. Хотя он ныне и не герр штурмбанфюрер, а уважаемый профессор, тем не менее все может окончиться весьма плачевно. Русские – народ решительный, зря эта мисс Браун рассказывает сказки о том, как они одрябли, как переродились и так далее. Этими россказнями она хочет, конечно, убедить своих боссов в том. что их расходы на нее окупаются сторицей. На самом деле никакой дряблости нигде не видно, как не было ее и раньше. Горшков, Никифоров-Лин, Эльза Грюнверк – сожительница святого отца Павла Горшкова – все они или, во всяком случае, многие из них были в конце войны или по окончании ее схвачены красными и отданы под суд. Наверно, их того – вздернули? А главу Балтийского экзархата, который «слишком много знал», пришлось немцам самим «того»… Один из приятелей Клауберга рассказывал ему о том, как с группой СС он ликвидировал этого, ставшего никому не нужным русского митрополита. Эсэсовцы задержали его машину на дороге возле Вильнюса, когда отец Сергий возвращался домой из женского монастыря, и с удовольствием всадили в него несколько очередей из автоматов. Дескать, напали лесные бандиты. Какая-де жалость! Какой преданный Германии, райху был человек!

Воспоминаниям не было конца. Среди других Клауберг вспомнил и еще одного, казалось бы, совсем незаметного, подобного пылинке в мироздании, крохотного, как мушка, ничтожного, но тем не менее вот не исчезнувшего из его памяти человечка. Не существуй тогда тот человечек на свете, Клауберг не смог бы вспомнить всего, что так хорошо представлял себе сегодня, расхаживая по монастырским дворам. Человечек работал в Пскове корреспондентом русской газетки «Новое время». Это он описал заседание монахов монастыря и офицеров немецкой армии в Сретенской церкви, он сообщал читателям о всяких иных событиях и встречах на псковской земле, знакомил их с биографиями того или иного русского деятеля, подвизавшегося при немцах. Клауберг частенько встречал пишущего человечка то там, то здесь с блокнотом в руках, с вечным пером. До самых тех дней, когда надо было бросать все и спасать свою шкуру, у Клауберга хранилась подшивка газет с его писаниями. Ну как же его фамилия? Лицо – вот оно, невыразительное, в мелких чертах, бледное, с белесыми прядками над лбом, помнится ясно; помнятся глаза, прическа, улыбка. А фамилия? Да, вот она и фамилия! Кондратьев! Совершенно верно – Кондратьев! Где он теперь? Какова его судьба? Тоже, скорее всего, вздернули. Русские не любят прощать предательство.

Оказалось, что раздумавшийся Клауберг давно сидит на скамеечке возле клумб, среди которых, высаживая цветочную рассаду, тихо копошились пожилые женщины, и на утоптанной дорожке чертит ивовым прутиком фигуру, весьма похожую на виселицу. Он поспешно стер вычерченное и оглянулся по сторонам. К нему приближались его спутники. Они побывали в катакомбах, где бывал в свое время и Клауберг. Мисс Браун с восторгом рассказывала о том, как там интересно, какие снимки при помощи блица сделал Юджин Росс. Хотя в пещерах, кажется, и не разрешают фотографировать, он ухитрился сделать дело – у него такая чудесная портативная аппаратура.

– Там гробов, гробов!… -восклицала американка.– Десять тысяч гробов. И не тлеют. Ветка сирени, не увядая и не теряя цвета, может пролежать на камне под землей целый месяц. Удивительно! Некоторые из монастырских боссов уже позаботились о местах для себя. Они распорядились выдолбить именные ниши для своих гробов. Зря вы, господин Клауберг, от нас отстали. Вы прозевали очень интересное.

Сабуров был сосредоточен. В тот день он услышал много знакомых имен и фамилий. И Константина Шаховского, которого знал по Германии, и этой вдовой княгини Обуховой, и родственников Столыпина, посещавших Псковщину во время войны. Если пребывать здесь, в монастыре, если не выглядывать за его стены, можно подумать, что и вокруг все та же Россия, старая, царская, времен его. Сабурова, отца, его деда; богомольная, пахнущая свечами, ладаном, звучащая хорами певчих. Не зря сюда, за той Россией, на поклон ей, когда Печорами два десятка лет владела буржуазная Эстония, съезжались русские эмигранты со всего света. Эти дали, эти косогоры, это небо в белых четких облаках, суровые цветовые северные контрасты, эти стены, звонницы, купола вдохновляли кисть Николая Рериха. Сколько стихов-рыданий, побывав здесь, оставили своим потомкам беглые русские поэты.

У Сабурова физически, тяжело и тупо болела голова от обилия неожиданных впечатлений, от дум, от всего.

Только Юджин Росс, которому в высшей степени было наплевать на российские штучки в виде монастырей, богородиц, неряшливых, нестриженых и небритых типов в черном, населивших это место, щелкал время от времени аппаратом да жевал резинку. «Сукин сын,– думал о нем Сабуров.– Русский ли он или не русский по происхождению.,– по всей своей сущности он американец. Такие толпами шляются по Италии, на все глазеют, но все, решительно все проходит мимо их глаз, мимо их сознания. Паршивые потребители! Не зря их всюду так не любят, хотя и угодливо пресмыкаются перед ними».

Тосно… Любань… Названия были знакомы и Клаубергу и Сабурову, Ни тот, ни другой, правда, здесь не бывали. В местах этих им делать было нечего. Но оба слышали о них многократно. Селения с такими названиями лежали на пути от Новгорода к Ленинграду, и сколько раз для въезда по этой дороге в Ленинград уже готовились войска райха, входившие в группу армий «Норд», которой вначале командовал генерал Лееб, а затем, после того как русские отобрали обратно свой Тихвин, генерал Кюхлер. Намывались автомобили генералов, заново окрашивались боевые машины лучших танковых частей, солдатам выдавали шнапс – и все напрасно: Тосно, Любань были, а Ленинграда группе «Норд» достигнуть так и не удалось. Удивительно точной оказалась в этом случае старая русская пословица: «Близок локоть, да не укусишь».

Не ведая о размышлениях двоих из своих спутников, Юджин Росс лихо вел машину по высушенному апрельским солнцем асфальту. Было тепло, но с дороги виделось, что в тенистых лесных оврагах еще лежали пласты осевшего грязного снега.

Сидя рядом с жующим резинку неразговорчивым малым, Клауберг тихо, лишь для самого себя, насвистывал мотив испанской песенки; дорога однообразно и безвозвратно плыла под колеса, под радиатор фургона. Ленинград остался позади. После возвращения из Пскова группа пробыла в городе на Неве еще несколько дней. Чем в те дни занималась мисс Браун, неведомо: где-то шаталась, окруженная молодыми парнями и девицами, ходила в гости к какому-то местному гению, на которого неведомо кто – то ли в Лондоне, то ли в Нью-Йорке – возлагал надежды. Юджин Росс все дни и вечера просидел в подвальчике на главной ленинградской улице, на Невском, где подавали очень ему понравившиеся кавказские национальные блюда, пожирал чебуреки и пил цинандали и кахетинское – вина столь же кислые, как итальянское кьянти. Сабуров – тот, пожалуй, один из всех занимался прямым делом, определенным группе издательством «New World»– А он, Клауберг, пытался проверить два запомненных адреса, о чем ему было приказано в Брюсселе. Но обе попытки кончились неудачно. В первом случае он даже не нашел необходимой улицы – ее просто не было, район перепланирован, старые дома снесены, и через их бывшие фундаменты провели новые магистрали с новыми направлениями, новыми названиями и новыми домами. По второму адресу искомый человек года два назад умер.