В последнее время это не просто давление. С той роковой ночи, когда на балу разверзся ад и я перестала подавлять в себе тягу к хаосу, оно превратилось в периодические приступы боли. Как будто внутри меня что-то медленно разворачивается.

Я ничего не говорила папе, потому что была слишком занята – училась пользоваться магией и вынашивала план. Ради своих близких я должна выиграть войну и победить Червонную Королеву. На сей раз навсегда.

Я не могу позволить себе такую роскошь, как визит к врачу. В любом случае толку не будет. Если что-то со мной не в порядке, это результат магии. Магии Червонной Королевы. Это я знаю инстинктивно. И ей придется исправить то, что она натворила, прежде чем я прекращу ее жалкое существование.

Еще больше исполнившись решимости, я протягиваю руку к ключу, который держит кондуктор.

Он прячет его под фуражку и теребит табличку с именем, пытаясь снять ее с двери.

– Я передумал, – говорит он, испуганно щелкая челюстями. – У жуков есть такое обыкновение. Время от времени.

– Нет, – отвечаю я, схватив кондуктора за тоненькую конечность.

Ее нетрудно переломить. В моей голове возникает мимолетное темное искушение, оно подбивает меня на жестокий поступок, но я отстраняюсь и торжественно кладу руку на грудь.

– Клянусь жизненной магией, я никогда не скажу ей про тебя.

– Лучше сядь и подожди отца, – отвечает кондуктор.

Покопавшись под ковриком, который прикрывает его грудь, он достает пакетик арахиса и протягивает мне.

– Ты, наверно, проголодалась после путешествия. На, перекуси.

– Я не двинусь с места, пока не увижу ее воспоминания, ты, ковровая моль.

Я бросаю пакетик на пол и прижимаюсь спиной к двери, заслонив табличку с именем.

Жук издает сердитое бульканье.

– Подумаешь! Даже если мое тело сделано из коврика, голова у меня работает не хуже твоей.

– Сомневаюсь. Ты забыл, что сказал тебе Морфей. Я – королева.

– Да, но Морфея здесь нет, не так ли?

Я пытаюсь придумать хлесткий ответ, но от воспоминания о том, почему Морфея здесь нет, мне становится холодно. Язык превращается в кусок мороженого мяса.

– Ты просто коронованная проблема, – язвительно говорит кондуктор. – Забыла, что мы под железным мостом? Здесь магия подземцев ограничена. Вот почему мы храним потерянные воспоминания именно тут – чтобы они были в безопасности. И ты не заставишь меня что-либо сделать. И Червонная Королева не оторвет мне голову из-за какой-то мелкой, бессильной, ничтожной полукровки.

Мое уязвленное самолюбие вспыхивает, и язык оживает.

– Ты лучше бойся не того, что лишишься головы, а того, что попадешь в ловушку.

Я обращаюсь к люстре, представляя ее огромной металлической медузой. Цепи гремят, болты выскакивают из потолка, проволока рвется, освобождая пленных светлячков. Радуясь свободе, они носятся по вагону и напоминают сошедший с ума звездопад в планетарии. Остальные пассажиры вопят и лезут под сиденья.

Кондуктор, взвизгнув, пятится, когда люстра плывет к нему по воздуху. Ее металлические щупальца движутся изящно и в то же время угрожающе. Я пригибаюсь; цепи обвивают кондуктора и прижимают к стене, сбив фуражку. Болты втыкаются в стену, и вся конструкция превращается в гигантскую железную сеть. Жук взят в плен, его ножки болтаются над полом.

Светлячки летают вокруг, испуская слабое сияние.

Стиснув зубы, я достаю из-под упавшей кондукторской фуражки ключ и пакетик арахиса.

– У вас новая королева, – говорю я, гневно глядя на жука. – Из-за того, что в моих жилах течет человеческая кровь, я могу творить магию и не бояться железа. Так что Червонная Королева ничего мне не сделает.

Я шагаю к двери.

– Подождите! – умоляюще зовет кондуктор. – Простите мою дерзость, ваше величество. Вы совершенно правы. Но я кондуктор. Я должен защищать потерянные воспоминания от безбилетников. Освободите меня, прошу вас!

Я поворачиваюсь на пятке, чтобы взглянуть на остальных. Они выглядывают из-под сидений – взъерошенные, с вытаращенными глазами и поджатыми хвостами, – чихая и дрожа от страха.

Пленник скулит, когда в него летит пакетик орешков. Он застревает среди цепей, в пределах досягаемости левых лапок жука.

– У кондуктора обеденный перерыв, – говорю я пассажирам. – И если кто-нибудь покинет свое место – не важно, по какой причине, – то будет иметь дело со мной. Ясно?

Пассажиры отвечают дружным кивком и осторожно вылезают из-под кресел. Я чувствую легкое удовлетворение.

А потом, улыбнувшись, поворачиваю ключ и открываю дверь, ведущую в прошлое моего врага.

Как только я закрываю за собой дверь, моя уверенность тает.

Купе маленькое и без окон. Над кремовой кушеткой висит шпалера цвета слоновой кости, рядом стоит высокая напольная лампа, освещающая клетчатый пол.

Лунное печенье, как положено, лежит на тарелке и издает запах миндаля. Хоть я и голодна, но не могу съесть ни кусочка. Здесь всё чересчур знакомо.

Здесь я обнимала Джеба и маму и чувствовала их любовь в ответных объятиях. Теперь мои руки ноют от тоски.

На противоположной стене – красные бархатные занавески, которые готовы раздвинуться и показать обрывки чужого прошлого. В этом поезде я видела историю любви моих родителей и воспоминания Джеба. Я вошла в их головы и ощущала чужие эмоции, как свои.

Я почувствовала, как изменилась мама, когда отказалась от рубинового венца, чтобы дать папе шанс на жизнь… я даже видела, как Морфей помогал ей – он пронес папу через портал в человеческий мир, хотя ради этого ему пришлось подвергнуть риску свои тщательно разработанные планы. Я узнала о благородстве и смелости Джеба, который отказался от собственного будущего, чтобы спасти меня.

Столько жертв было принесено. Я бы отдала что угодно, чтобы повернуть время вспять и всё исправить. Но оно безжалостно.

«Время… В Стране Чудес оно не властно. Пусть это служит для тебя надеждой. А теперь соберись. Надо приготовиться к встрече с Червонной Королевой». Так сказал Морфей в тот вечер, незадолго до выпускного бала, за несколько часов до того, как всё рассыпалось. Его голос звучит так отчетливо, как будто Морфей на прямой связи с моим сознанием. Но это невозможно: нас разделяет железный купол. И все-таки неудивительно, что его послание эхом звучит в моей душе, когда я балансирую на грани. Ведь он хранитель мудрости Страны Чудес, страж всего безумного и смелого.

Джеб – мой якорь; он напоминает мне о сострадании и не дает забыть о том, что наполовину я человек. А Морфей – ветер, он тащит меня, вопящую и отбивающуюся, на вершину скалы, спихивает вниз и наблюдает, как я парю на развернувшихся крыльях. Когда Джеб рядом со мной, мир напоминает холст, нетронутый и приветливый. Когда я с Морфеем, мир – безумная игровая площадка, которая тянет сильнее любого магнита.

Джеб и Морфей занимают разные половины моего сердца, а вместе служат мостиком между человеческим миром и Страной Чудес. И я не знаю, что с этим делать. Если мой папа не обретет утраченные воспоминания, у меня, может быть, никогда не будет шанса найти ответ.

Впервые за несколько недель на глаза наворачиваются слезы. Я так хорошо наловчилась скрывать отчаяние. В психиатрической клинике это было частью спектакля – изображать тупое равнодушие. Но чувствовала я себя совершенно иначе.

Борясь со слезами, я вскидываю голову. Морфей сказал бы, что я королева, а королевы не плачут. А Джеб – «Держись, спортсменка».

И они оба правы.

Я поворачиваю колесико на стене, чтобы приглушить свет. Занавески раздвигаются, и я вижу киноэкран. «Представь ее лицо, глядя на пустой экран, – велел кондуктор, когда я была здесь месяц назад, – и ты переживешь чужое прошлое так, как будто это происходит сегодня».

Удивительно, как легко я вспоминаю лицо Червонной Королевы – в виде одного из рисунков, сделанных мамой на полях «Алисы в Стране Чудес». Такой она была, прежде чем маленькая Алиса прыгнула в кроличью нору, прежде чем неверный муж нанес Королеве незаживающую рану… прежде чем предал ее. Такой она была, пока еще не носила венец.