— Ну ты, Маш, даешь!

— На всякого мудреца довольно простоты… Ничего не попишешь, автомобильное радио! В два уха влетает, с языка слетает. Ба! Да я уже в рифму байки слагаю!

— Тсс… поэтесса… Сафо прибалтийская… — приложил Павел палец к губам, — они обратно идут.

Сергей и Светлана действительно неторопливо возвращались. Мужчина чертил что-то в воздухе руками. Было видно, что беседа их продвигается успешно. Лица у обоих были одухотворенными.

— От первого брака у меня остался сын, он уже взрослый, — тихо говорила Светлана Сергею, — а от последнего… вот этот «хаммер»…

— А что, их было больше… двух? Мужей-то? — допытывался Сергей, уловив во фразе недоговоренность.

— Их было… четыре.

— Да ну?

— Вот и ну. Как видишь, у меня богатое на события прошлое.

— Да уж, такие маневры… — уважительно посмотрел на нее Сергей.

— А мы чай согрели, — сказала Маша, пододвигая котелок им поближе, едва они пошли к костру.

— Спасибо, — ответила Светлана. — Очень кстати.

— От голода сегодня еще никто не умер, правда, никто и не родился… — сказал Сергей, и поляна снова наполнилась общим беззаботным дурашливым хохотом.

Утром из иномарок долго никто не выходил. Но стекла были запотевшими только в «хаммере». Супруги переглянулись. Не мешкая лишнего, они решили проехаться в соседний городишко, пока соседи просыпаются. Карта указывала, что он совсем неподалеку. Маша вырвала листок из записной книжки и написала записку: «Мы поехали тут недалеко прокатиться», — потом улыбнулась и дописала: «Поел? Убери за собой!»

Пока жена усаживалась в машину, Павел быстро добавил на листочке: «Дамам больше не наливать!»

Едва они добрались до места, Маше вдруг пришла в голову фантазия подстричься и сделать себе прическу. Павел одобрил ее желание, как одобрял в последнее время почти все ее замыслы. Подкатив к симпатичному домику с ножницами и расческой на вывеске, изготовленной безвестным местным гением, они припарковались в тени густой сирени. Павел обежал капот, открыл дверцу со стороны пассажира и подал жене руку. Маша легко выпорхнула из машины, они прошли несколько шагов и уселись на зеленую парковую скамью с массивными чугунными боковинами.

— Хотя ты мне и так нравишься, но кто знает, что может сотворить из бабушки хороший профессионал…

— Ах ты… хамите, парниша! — замахнулась на супруга Маша. Павел перемахнул через скамью и оказался за ее спинкой.

— Лю-у-у-ди! Ах-х! — пробормотал он слабеющим голосом, картинно хватаясь за сердце. — Пионеры! Где пионеры? Помогите дедушке сесть на лавочку!

— Нахватался от Сережки, оболтус? — с улыбкой сощурилась на него жена. — Ладно, ты хотел на заправку съездить, встретимся на этой лавочке…

— О-о! Мне назначили свидание! — изобразил восторг Павел, возвращаясь к машине. — Считаю минуты! — И, взявшись за ручку дверцы, картинно склонил голову. Маша царственно двинулась к крыльцу под вывеской.

К Машиному удивлению, в парикмахерской работал молодой человек с экстравагантной прической. Поколебавшись несколько секунд, стоит ли доверять свою голову этому юнцу, еще соорудит ей что-нибудь авангардное, она все же вошла внутрь, уселась в кресло для ожидающих и незаметно стала разглядывать прическу парикмахера. На его голове змеились замысловатые пряди, сплетающиеся в фантастические узоры. Часть узоров была выкрашена в светлые оттенки различных тонов. Зрелище было незаурядное, и, поддавшись искушению, Маша окончательно решилась дождаться, пока мастер освободится. К тому же за окном колыхалась ветка сирени, заглядывая в окно и распространяя тонкий аромат. Маша подвинулась ближе к распахнутым створкам и перевела взгляд с прически парикмахера на цветущую ветку.

Небольшая гусеничка мерно сгибала и разгибала свое колцеобразное тельце, двигаясь по листку. Он колыхался совсем рядом с Машиным лицом. Она вытянула палец, подержала его перед гусеничкой и почувствовала ее движение по своей коже. Пока насекомое исследовало новую для нее территорию, Маша с любопытством на него смотрела. Гусеничка, разогнувшись под острым углом, вертела своей половинкой, видимо, не понимая, куда исчезла роскошная прохладная зелень и почему вокруг нет ничего, чем можно было бы поживиться.

Маленькие гусеничкины лапки, или что там у нее было, топтались по Машиной руке, щекоча и заставляя кожу покрываться мелкими пупырышками до самого плеча. Касания лапок были мягкими и прохладными. Маша улыбнулась и сорвала листик. Завернула в него забавное существо и осторожно зажала в кулаке.

— Следующий! — вернул ее к реальности голос парикмахера. Она расположилась в кресле и расслабилась, позволив укрыть себя свежей пурпурной накидкой с шелковистым блеском.

Мастер, ничего не спрашивая, осмотрел Машину голову, потом охватил взглядом всю ее фигуру и схватился за расческу. Он то отходил, примериваясь, то приближался, поправляя прядки Машиных волос, то издавал неопределенные звуки, обсуждая что-то с воображаемым оппонентом. Маша порозовела от такого внимания, гусеничка в ее ладони продолжала шевелиться, и она снова покрылась мурашками. Неожиданно в ее голове вдруг начали мелькать будоражащие видения. Она вдруг представила рядом с мастером Павла — с изящной беличьей кисточкой для смахивания остриженных волос. Ее немного смущала роль самого парикмахера, но тот был так увлечен обдумыванием прически своей клиентки, что сама клиентка решила оставить его в своих фантазиях как натуру творческую и способную на неординарные профессиональные решения.

Маша увидела вдруг, как Павел, ничуть не мешая сосредоточенной работе мастера над будущим шедевром, провел кисточкой по ее ноге снизу вверх. В зеркале отразились экстравагантный затылок молодого человека и уверенные руки, манипулирующие с волосами. Эти руки слегка наклонили ее голову. Отражение представило это так, как будто бы мужчина ее поцеловал.

Жаркое тягучее ощущение, ждущее своего мгновения где-то неподалеку, ворвалось в виде тонких прохладных щекотливых касаний. Маша еще раз покрылась пупырышками. Их не было видно под красной накидкой, но она их остро чувствовала. Где-то за краешком шорт разгоралась чувственная пьеса, разливаясь жгучими волнами по бедрам.

— Теперь головку, пожалуйста, вот так… — сказал вполголоса мастер, руками скульптора выбирая нужное положение, чтобы выгоднее оттенить создаваемую форму.

Маша откликалась трепетным творческим рукам, подчиняясь малейшему изменению усилий мастера. Она ощущала, что между ними налаживается таинственная связь, в результате которой возникает ее новое женственное качество, пусть и на самую малость, но все же усиливающее в ней то, что она сама никогда не смогла бы осознать в себе, не будь над ней власти профессионального творца.

Ей нравилось подчиняться уверенным рукам, которые уже почувствовали ее, исключительно Машину, женскую изюминку и с почти неуловимым нетерпением касались ее головы, пробуждая волнение и чувственность, стремясь воплотить предвкушение совершенства в реальную красоту. Жар бедер соединялся с волнами от этих мягких прикосновений. Маша улыбнулась и прикрыла глаза…

— …у вас не найдется тридцать рублей купюрами по десять? — спросил мастер, развернувшись спиной к Маше и пламенея ушами.

— Вот. Пожалуйста… — протянула она деньги.

— А я вам пятьдесят… — ответил мастер, отчего-то не поворачиваясь к ней лицом.

Маша взяла деньги, не сводя с него изучающего взгляда. Ее сжигало любопытство. Уже сделав шаг к выходу, она заметила в зеркальном отражении оттопырившийся спереди снежно-белый халат всесторонне одаренного профессионала. Как можно более непринужденно она направилась к дверям:

— Спасибо вам большое… вы очень хороший мастер…

На улице Машу встретил легкий полуденный бриз с берега залива, после насыщенного парфюмерными запахами салона в голове снова появилась легкость, наваждение пропало. Она присела на скамью и увидела неутомимую гусеничку, которая бодренько вышагивала по краешку ее шорт. Маша осторожно взяла ее и пересадила на лист сиреневого куста. В этот момент возле лавочки затормозил Павел. Выскочил из машины и, распираемый весельем… застыл, оставив дверцу распахнутой.