- Да что “простите”? Теперь лучше два раза повернись на этой ноге вокруг своей оси, не отходя далеко от фигурки, иначе…

Парень пожал плечами и выполнил ритуальное кручение, попутно ненароком пнув фламинго мыском в клюв. Хозяйка ахнула и всплеснула руками, браня недотёпу. Вот ведь незадача! Ещё заставит его танцевать над несчастной птичкой, чего Уилтону совсем не хотелось. Ссутулив плечи, он наклонился к розовой птице и установил её в центр каменного круга. Женщина больше не кричала и не угрожала высшими силами, значит, худшее позади.

- Я лучше сама открою! - обогнав его, госпожа Пряник подскочила к калитке и два раза поднимала и опускала гвоздик в петельку. - С левой ноги!

Она словно специально издевалась над ним, но на самом деле, как понял Уилтон, причина крылась в другом. Просто женщине самой не хотелось выполнять все эти длительные и надуманные действия, но она верила, что если их не свершить, то случится беда. Какого-нибудь именитого гостя она бы ни за что не заставила крутиться вокруг оси, а лучше сама бы отплясала на дорожке перед домом, потому как того требовали её чудные ритуалы. Однако кто был для неё Уилтон? Пятый ребёнок её знакомой, мальчишка с соседней улицы! На него можно и покричать, и упрекнуть в безалаберности, и заставить выполнять нелепую последовательность, от которой хорошо становится только душевному спокойствию самой госпожи Пряник.

Чётвёртый сын слышал, что в зной симптомы усугублялись. Связи между погодой и маниакальной зацикленностью действий не прослеживались, если только женщине не напекало голову настолько, что она совсем дурела со своими ритуалами. Говорили, что однажды в период рекордной для их местности жары госпожа Пряник не могла выйти из магазина, впав в состояние сломанного механизма, повторявшего один и тот же отрезок.

- Стой! Сколько времени? - женщина вцепилась в предплечье Уилтона.

- Не знаю. Ваши часы ведь просто украшение, а других у меня нет.

Лицо госпожи Пряник исказила страдальческая гримасса, но она тут же отвернулась, жестом велев парню убираться. Невольная насмешка над рухлядью, которую зачем-то просила принести его матушка, показалась четвёртому сыну неуместной, и он пожурил самого себя. Он иногда любил подшучивать над женщиной, но никогда не стремился обидеть её.

Совесть боролась с безразличием, и в итоге Уилтон, без труда расцепив замочек калитки, вернулся на лужайку чудаковатой хозяйки. Она уселась перед кустом гортензий и копалась в земельке. Может, откапывала что-то? Парень вскоре различил, что это было механическое действие.

- Хотите, я сбегаю к вам в дом за часами и скажу время?

Госпожа Пряник поднялась на ноги и мотнула головой, и Уилтон увидел, что в глазах у неё замерли слезинки. Он ободряюще кивнул хозяйке сада, не зная, как лучше вернуть ей прежнее сердитое выражение лица. Опечаленная женщина пугала его сильнее кошмаров. Парень не мог похлопать её по плечу, как сделал бы с приятелем или братом, и подарить букет сорванных с её же куста цветов, а иные способы развеселить не приходили на ум.

- Я иногда чувствую себя такой беспомощной, - госпожа Пряник сама пришла ему на помощь. - Планирую, подстраиваю заранее, чтобы в итоге всё складывалось идеально. Но задуманное редко получается, и меня… этот мир разбивает мои надежды.

- Нет ничего зазорного в том, чтобы иногда плыть по течению. Не нужно всё время сражаться с обстоятельствами, - предположил Уилтон, переминаясь с ноги на ногу. - Вы пробовали провести один день, выкинув из списка дел всё то, что вы обычно совершаете?

- О, Боже, нет! - ужаснулась женщина.

- А мне думается, что вас бы это порадовало. Поначалу испугало бы, но потом…

Она продолжила отклонять подобную мысль, зато к ней вернулось привычное душевное состояние. Морщинки на лбу и вокруг глаз немного разгладились, и госпожа Пряник тряхнула рыжими кудряшками.

- Благодарю за понимание. Иногда на меня накатывает, так что не бери на ум.

Она расценила минутный срыв как нечто неправильное, болезненное и постыдное, хотя Уилтон сказал бы, что в тот момент она делала крохотный шажок к освобождению от ошейника. Выработанная система давала сбой, и что-то в мозгу женщины со скрипом поворачивалось, отодвигая в сторону воспалённые зоны. Она отчаивалась, но в этом отчаянии искала перемены и обозначала движение к новой, лучшей жизни. Только потом всё защёлкивалось обратно, и привычное возобладало над секундным мятежным порывом. Если проблема скрывалась внутри черепной коробки, то одной воли будет мало для избавления от ритуалов, и на месте госпожи Пряник Уилтон бы что-нибудь попил или принял лекарства. Однако если привычки в какой-то момент просто были запущены и не являются следствием болезни, то убедить человека отказаться от них почти невозможно, и медицина бессильна.

Удаляясь вверх по улице, Уилтон обернулся и увидел, что женщина пытается запереть калитку, но какие-то внутренние барьеры мешают ей, и она то открывает, то закрывает дверь, отсчитывая про себя удачное число.

Дальше шла обувная мастерская. Зайдя внутрь, Уилтон тут же получил персональное приветствие.

- Пятый сын Шенгиров, - поздоровался с ним, смешно ли и говорить, попугай на жёрдочке. Кажется, только так Уилтона и называли в этом городе, словно никто не был способен заучить его имя. Вон, даже попугай нахватался вредных привычек людей - неспроста!

- Вообще-то я четвёртый сын. У нас в семье ещё девочка.

Уилтон недоумевал, почему люди не видели такую очевидную ошибку! Он был пятым ребёнком в семье, а не пятым сыном. Может, он чего-то не знал, и у его родителей был тайный отпрыск? И о нём, как в дешёвых романах, было непринято говорить, но каждый житель в Фогбурде хотя бы раз слышал эту тайну и перешёптывался о ней. У Уилтона даже дух захватило от подобной идеи, и он стал смаковать варианты, как незаметно вытянуть из родителей правду.

Его отвлёк буравящий взгляд хозяина мастерской, господина Штопса. Праздное шатание здесь запрещалось. В конце концов, это же не питейное заведение.

- Калоши, - просто сказал Уилтон.

Позади хозяина располагалась длинная полка. Все туфельки на своём месте, в отведённой им нише под номером. Парень думал, как решить проблему путаницы обуви, если в мастерскую однажды забредёт злой шутник, но в голову ничего не приходило. Возможно, единственным вариантом было бы заучивание наизусть, кому какая обувь принадлежит. Только в этом не возникало необходимости, ведь мастер мог попросту закинуть ботинки на любую из полок и написать номер с буквой в свою книжечку. Зачем напрягаться? Отсутствие экстренных ситуаций и спокойный нрав местных, которые не полезли бы устраивать непонятные шалости с перемешиванием обуви, упраздняли необходимость напрягать память и сочинять более удобные методы работы.

Когда господин Штопс отвернулся к полкам в поисках калош, Уилтон, не удержавшись, неслышно перевалился через перегородку, ухватил чьи-то ботинки за шнурки и потянул. Обувь со стуком обрушилась на пол, а парень уже стоял на прежнем месте, вытянувшись по струнке. Мастер несколько секунд смотрел на упавшие вещи, туго соображая, а затем до него дошло, что они лежат сразу под четырьмя пустыми полками.

- Не видел, с какой упало?

Уилтон замотал головой. Он беспокоился, что попугай, чистивший перья в клетке, выдаст его. Однако тот проявил чудеса незаинтересованности к бренным делам людишек и ещё глубже зарыл клюв в пух. Ходили слухи, что семья Штопсов никогда не занималась обучением попугаев, но каждая новая птица, посидев пару лет в мастерской, сама начинала выдавать членораздельные фразы.

Мужчина вздохнул и уставился в свою книжицу, проверяя, какие номера на каких рядах должны быть заняты. На это у него ушло не менее трёх минут, довольно скучных для двух других посетителей в очереди (которые появились уже после выходки Уилтона, иначе он бы на неё не решился), и расслабляющих для четвёртого сына. Он наконец мог разработать план умного расспроса родителей о возможном тайном ребёнке.