Аджан Чаа рассматривал добродетель – шила (sīla) – как главную защиту сердца и советовал всем, кто был серьёзно настроен на поиски счастья и гармонии в жизни, серьёзно и искренне подходить к сохранению обетов – будь это пять обетов домохозяина[15] или свод из восьми, десяти или двухсот двадцати семи обетов, предназначенных для члена монашеской общины. Разнообразные добродетельные действия тела и речи приводят сердце к гармонии с Дхаммой и таким образом становятся основой для концентрации, прозрения и окончательного освобождения.

Во многих отношениях шила – это следствие внутреннего качества верного воззрения, и между ними существует взаимосвязь: если мы понимаем закон причины и следствия и видим, что цепляние ведёт к дуккхе, то будем подходить к своим действиям с большей ответственностью; и точно так же, если действия наших тела и ума отличаются честностью, уважительностью и не причиняют никому вреда, то они послужат причинами нашего умиротворённого состояния, что в свою очередь облегчит нам понимание закона, управляющего работой ума, и поможет быстрее развить верное воззрение.

Одним из главных последствий подобной взаимосвязи, которое регулярно упоминал Аджан Чаа, – как, например, в беседе «Условности и освобождение от них», – является одновременное понимание сущностной пустотности всех условностей (например, денежных вопросов, монашества, социальных устоев) и необходимость, тем не менее, относиться к ним с подобающим уважением. Это, возможно, выглядит как парадокс, но он рассматривал срединный путь именно как решение этой дилеммы. Если мы цепляемся за условности, то сами всё усложняем и ограничиваем себя, и в то же время, когда мы отрицаем или стараемся не обращать на них внимания, то теряемся, вступаем в конфликты и попадаем в неловкие ситуации. Он понимал, что при правильном подходе можно с уважением относиться к обоим аспектам, и это будет естественным образом нести свободу, не требуя вымученных усилий и компромиссов.

Возможно, в силу собственного глубокого прозрения в этот аспект учения он мог быть твёрдым ортодоксом и аскетом как буддийский монах, оставаясь при этом расслабленным и не стеснённым теми правилами, которые соблюдал. Большинству людей, что его знали, он казался самым счастливым человеком на земле – что, возможно, некоторые восприняли бы с иронией, поскольку за всю его жизнь он ни разу не занимался сексом, у него не было денег, он никогда не слушал музыку, он часто проводил весь день (а день его длился 18–20 часов) с незнакомыми людьми, он спал на тонком матрасе, набитом лишь травой, страдал от диабета и переболел несколькими штаммами малярии. Этот человек даже получал удовольствие от того, что еда в монастыре Ват Па Понг считалась «худшей едой в мире».

Аджан Чаа тренировал своих учеников, используя для этого широкий спектр разнообразных подходов. Наставления давались преимущественно устно, в манере, которая уже упоминалась в этом предисловии. Однако значительная часть процесса обучения происходила в рамках того, что можно было бы назвать «наставление, соответствующее ситуации». Аджан Чаа понимал, что для того, чтобы в сердце действительно запечатлелись какие-нибудь из аспектов учения и произвели тем самым его трансформацию, урок должен быть подтверждён личным опытом, и одного лишь интеллектуального понимания недостаточно. Поэтому он задействовал множество повседневных событий и задач рутинной монашеской жизни общины, а также положения образа жизни тудонга в качестве методов обучения и тренировки своих учеников. Они принимали участие в проектах, связанных с жизнью общины, учили наизусть правила, выполняли рутинную работу, сталкивались с внезапными изменениями в привычном расписании. Все эти и многие другие испытания были использованы как открытое обучающее пространство, где можно было исследовать возникновение дуккхи и пути её устранения.

В своих учениях, например в беседе «Природа Дхаммы», он призывает всегда быть готовым учиться у всего, что нас окружает. Он снова и снова обращает наше внимание на то, что мы сами являемся собственными учителями: если мы следуем своей мудрости, то каждая личная проблема, событие и явление природы дают нам наставления; если мы следуем своей глупости, то, даже появись перед нами Будда и начни всё объяснять, это навряд ли произведёт на нас какое-либо впечатление. Это прозрение также проявлялось в том, как он отвечал на вопросы учеников, используя их собственные определения. Часто, когда его о чём-нибудь спрашивали, то казалось, что он брал вопрос, разбирал его на составляющие и «возвращал» по частям человеку, его задавшему; так становилось понятно, откуда возник сам вопрос. К удивлению спрашивающих, он в результате подводил их к тому, что они сами отвечали на собственные вопросы. Когда его спрашивали, как ему удаётся так часто это проделывать, он отвечал: «Если бы человек изначально не знал ответа, то вообще не смог бы сформулировать вопрос».

Ещё один метод Аджана Чаа, который используется в учениях, собранных в этой книге, состоит в том, что, во-первых, необходимо поддерживать понимание важности практики медитации и, во-вторых, следует использовать сопутствующую окружающую обстановку, чтобы развивать терпеливую выносливость. Этим двум качествам не уделяют в наше время много внимания, особенно в духовных кругах западной культуры, привыкшей к «быстрым решениям». Однако в рамках жизни в лесном монастыре их рассматривают практически как неотъемлемую часть духовного развития.

Когда Будда давал первые наставления, касающиеся монашеской дисциплины, своим тысяче двумстам пятидесяти ученикам, спонтанно собравшимся для этого в Бамбуковой роще, его первыми словами были: «Терпеливая выносливость – это высшая практика, направленная на освобождение сердца от неблагих состояний»[16]. Поэтому каждый раз, когда кто-то приходил к Аджану Чаа с жалобой о том, что «муж слишком много пьёт» или «урожай риса в этом году совсем скудный», он чаще всего отвечал: «Попробуй вынести и это!» И это совсем не звучало как призыв бросить вызов судьбе. Это была скорее констатация факта, что уход за пределы страдания не заключается в том, чтобы бежать от него, окунуться в него с головой или, стиснув зубы, продираться через него силой воли. Речь шла вовсе не об этом. Он предлагал принять и «переварить» опыт переживания дуккхи, чтобы понять её причины и избавиться от них.

Обучение мирян и обучение монахов

В большинстве случаев наставления Аджана Чаа были в одинаковой мере рассчитаны как на членов монашеской общины, так и на мирян, однако случалось и по-другому. Поэтому, чтобы во время изучения тех наставлений, которые собраны в этой книге, не возникло путаницы, очень важно помнить, что часть из них предназначена для мирян, часть для монахов, а часть для тех и других одновременно. Например, беседа «Привнося добро в сердце», без сомнения, предназначена для аудитории, состоящей из мирян – группы людей, пришедших в монастырь Ват Па Понг для совершения тхам бун – подношений монастырю с целью поддержать монашескую общину и накопить хорошую камму. Беседа же «Поток ощущений» предназначена лишь для тех, кто держит монашеские обеты, в данном случае для мужчин – монахов и послушников.

Подобные различия проводятся не потому, что определённые учения являются «тайными» или более «высокими», а скорее в силу необходимости подстраиваться под восприятие конкретной аудитории. Ежедневные заботы практикующих мирян и особенности их ежедневной жизни – например, попытки выделить время для формальной медитации, заботы о материальном благополучии, отношения в паре – не имеют никакого отношения к членам монашеской общины. С другой стороны, практикующие миряне, как правило, не принимают обетов, определяющих жизнь монаха-отшельника. Если ученик Аджана Чаа был мирянином, то обычно он принимал пять стандартных обетов, в то время как монахи хранили восемь, десять или двести двадцать семь обетов в зависимости от уровня посвящения.