Annotation

Она — лесной дух, всего через неделю после рождения, уже тяготится жизнью и мечтает вернутся к породившему её Лесу. Но с лесом, да и со всем миром, что-то не так.

Не Виктор

Не Виктор

Вирява

Среди высоких стройных деревьев частицей утреннего тумана плыла вирява Перва. Она не замечала подлеска на своём пути, словно ветер пролетая меж ветвей и только распустившихся ещё почти не дававших тени листочков.

— Сестрёнка, смотри кого я нашла! — услышала она зов со стороны поляны.

— Втора, ну хватит уже. — Недовольно ответила вирява, выплывая на поляну к сестре — Нам стоит быть на границе, мы должны лес защищать, а не рассматривать его жителей.

— Да ты просто глянь, быстренько, а потом полетим, — ответила Втора, неугомонно порхая вокруг куста.

Приблизившись, Перва увидела под кустом небольшого испуганного зверя рыжего цвета с пушистым хвостом. Его острые уши настороженно шевелились, жёлтые глаза с вертикальным зрачком внимательно осматривали окрестности. Зверь чуял виряв своим духом, но не мог ни понять этого, ни услышать их.

Память данная лесом услужливо подсказала Перве: это лиса — и тут же нарисовала картину из прошлого.

Человек лежит в высокой траве, по левую руку он слышит тихое перешёптывание товарищей в высокой траве, да бряцанье оружия. Впереди, в паре десятков шагов на фоне синевы вечернего неба чернеют развалины крепостной стены с воротами. Возле ворот стена обрушилась огромными закопченными блоками, над которыми нависает уцелевшая часть арки. Перед ними на выжженной, усыпанной сажей земле осторожно прохаживается рыжая лисица. Вдалеке слышатся гулкие отзвуки боя, но, похоже, лису они нисколько не волнуют. Откуда-то слева, из травы вылетает маленький красноватый комочек, падает рядом лисой, поднимая пыльное облачко. Лиса недовольно фыркает и подозрительно смотрит на человека. Потом подбегает к угощению и начинает жевать, навострив уши в сторону людей. Перешептывание уже затихло, все смотрят на маленькое представление. “Что она забыла на этом поле битвы? И людей чует, но не боится, видать уже привыкла к подачкам” — звучат в памяти чьи-то мысли. Облизнувшись, лиса выжидательно глядит на людей, но добавки не дают, и она разочарованно бежит дальше к развалинам ворот. Неожиданно на месте лисы возникает ослепительная вспышка, раздаётся негромкий хлопок. Ушей достигает затухающий визг несчастного животного, постепенно переходящий в хрип, и тишина. “Ловушка. Наверняка не одна, придётся искать обход” — снова является чужая мысль.

Перва усилием воли прервала этот калейдоскоп. Она не могла ничего этого видеть. Никто из виряв не мог. У них даже нет глаз, которые могла бы ослепить вспышка. Это человеческая память. Откуда она у Леса?

Лес создал сестёр всего несколько дней назад, а Перва уже боится воспоминаний, в отличие от Вторы, которую они вовсе не тяготят, а может их у неё и нету? Расспросить бы других виряв, может хоть кого-то ещё беспокоят эти сцены из прошлого, но здесь, на окраине кроме них никого нет, а в середину леса им предстоит отправится всего один раз. Через две недели, когда их силы иссякнут, ведь дух не может долго жить без тела, они вернутся к Лесу. Он поглотит их, растворит в себе всё пережитое ими, потом Лес опять создаст виряв, но уже других. Да, им достанутся частицы воспоминаний Первы, но её уже ничего не будет волновать, потому всё чаще она малодушно мечтает, чтобы это случилось поскорее.

Они уже давно покинули поляну с настороженной лисицей и снова неспешно облетали границы леса, а Перва всё раздумывала, как же лес наделяет памятью? Вот она помнит тающий снег — это оставила вирява жившая за месяц до неё, а дальше? Там ведь ничего, никаких воспоминаний ни зимы, ни лета, лишь где-то на задворках шевелятся пугающие обрывки человеческих жизней.

Сёстры проплывали вдоль поросшего лесом гребня холма, когда снизу, от ручья донёсся обжигающий всплеск боли: какой-то зверь только-что был смертельно ранен и теперь его дух отчаянно звал на помощь. Прислушавшись к агонии животного, Перва задумалась: очень громкая боль, так звать могут только существа из Леса, у остальных дух слишком слаб, он даже жизнь толком не может удержать, да и вирявы им не помогают. А этому зверю надо помочь, ведь он часть Леса, защищающего своих обитателей и взамен черпающего из них силы. Но Лес вирряв заканчивается тут, на гребне холма, дальше простирается земля без духа, деревья там низкие и больные, а звери пугливые и слабые. Когда-то давно дух был в каждом существе, земля всюду была плодородна, и всем помогала Матерь. Она облегчала страдания и принимала дух от умерших, чтобы потом отдать его рождающимся. Но потом что-то произошло, и дух стал исчезать, а земля беднеть. Со временем Матерь так ослабла, что её голос уже давно никто не слышал. С тех пор остались только островки первозданной природы, в каждом из которых живёт свой дух Леса, и его посыльные — вирявы.

Наконец, Перва решительно отправилась к ручью. Она чувствовала, как истончается связь с Лесом, исчезает это уютное ощущение присутствия чего-то непостижимо громадного, затихает неразборчивый шепот мыслей других вряв, до которых захочешь — не докричишься, но они где-то там есть и от этого спокойнее. Когда связь окончательно оборвалась, и Перва ощущала лишь присутствие недовольной сестры, явился страх — впервые за свою короткую жизнь они остались одни, но чужая боль не давала его распробовать, понукая сестёр быстрее унять её.

Около вьющейся вдоль ручья тропинки лежал молодой волк, на его тёмно-серой шкуре чернели следы ожогов, а холка превратилась в сплошную угольную скорлупу. Его дрожащий бок медленно вздымался, и опадал, выдавливая тяжелый хрип из приоткрытой пасти волка. Хвост с белым пятном на конце судорожно подёргивался. Перва осторожно протянулась к волку, коснулась его туманом, ощутила следы смутно знакомого колдовства. Снова нахлынули воспоминания.

Лёгкий ночной ветерок колышет белые шатры, будто светящиеся в лунном свете. Вдалеке, за частоколом, на кронах высоченных до неба деревьев мерцают отблески вражеских костров. Неясно слышится тревожный шепот за спиной. Меж шатров, в темноте под зубчатым краем ограды появляется тёмно-красный огонёк, он растёт и расползается, словно щупальца морского чудовища, ярко вспыхивает, просветив шатры и явив мечущиеся тени людей на их стенах. Шепчущий голос дрожит, плачет молитвой к Матери. В свете бушующего пламени уже не виден частокол. Пламя вытягивается, словно змея, нежно обнимает ближайшую палатку, из неё выбегают люди, что-то крича, а оно ласково гладит их, высаживая ростки огня на одежду, на волосы. Чёрный в объятьях пламени человек бежит, а неестественно длинные языки подгоняют его, будто плетьми, тянутся от него на соседние палатки и других людей. Он уже упал, а волшебный огонь, сохраняя контуры своей жертвы, словно дух человека остался заперт в нём, ещё бьётся в посмертном танце, поджигая всё вокруг.

— Сестрёнка! — окликнула Втора. — Прислушайся, чуешь? Люди, вон там на поляне. Девушка, у неё сильный, но пока бесформенный дух и она очень боится. И ещё мужик, он излучает равнодушие и усталость, дух у него очень старый. Я лечу к ним, кто-то из них явно опалил волка.