Вдруг карета резко остановилась.

– Куда прешь? – раздался грозный окрик Степана.

– Сам – прочь с дороги! – раздался в ответ.

Я глянул в окошко. На выезде из двора наша карета чуть не столкнулась с другой, тоже пытавшейся выехать. На облучке сидел Петр, ординарец моего недруга. Да он и сам высунул белокурую голову, узнать: что произошло.

– Подай назад! – требовал Петр, замахиваясь кнутом.

– Сам подай, – отвечал на это Степан. – Только попробуй, – указывал он на кнут, – враз тебе руку перешибу.

– Може, по-мужски спор решим? – соскочил на землю Петр.

– Проучи-ка этого мужика, – подбодрил его Янек.

– А, давай, – согласился Степан, одним взмахом скинул с себя тулуп и спрыгнул на землю.

– Что же вы? Остановите их! – испугалась Анна.

– Степан, прекрати, – я выскочил из кареты.

– Испугался за своего мужика, – усмехнулся Янек. – Сейчас Петр ему поправит рожу.

– Степан! – в отчаянии крикнул я.

Заречный обернулся и хмуро посмотрел на меня:

– Не мешай, барин. Теперь я за свою честь постою.

Вокруг собрались зеваки. Мужики подзадоривали драчунов. Бабы грозились кликнуть городового, если они не прекратят…

– Поглядим, как ты удар держишь, рожа москалева, – грозно надвинулся на Степана Петр, размахнулся и со всей дури стукнул огромным кулаком ему в грудь. Степан крякнул, отшатнулся, но устоял.

– Слабовато бьешь, – хрипло выдавил из себя и в ответ саданул по груди поляка так, что тот попятился и чуть не сел.

– Ох, – потер он широкой ладонью ушибленную грудь, – а в лоб выдержишь?

Степан чуть не свалился, приняв удар в лоб, сделал пару шагов назад, тряхнул головой. Весело оглядел замершую толпу.

– Не понял что-то я, кто снежками кидается? Эй, поляк, получи в ответ, – да так врезал в лоб Петру, что тот грохнулся в сугроб, под хохот собравшихся людей. Конфедератка отлетела в сторону.

– Ах, так! – взревел Петр. Поднялся и кинулся на Степана.

Посыпались удары. Но бойцы не уступали друг другу в силе, нещадно молотили в лоб, по уху, в скулу… Вновь зеваки подзадоривали драчунов, а бабы голосили, зазывая околоточного.

– Александр, умоляю, остановите! – чуть не плакала Анна, с ужасом глядя на кровавую, остервенелую драку двух здоровых мужиков.

Но все закончилось без моего вмешательства и помощи околоточного, который уже расталкивал толпу, пробираясь к месту поединка. Степан удачно врезал противнику в нос, так что кровь брызнула во все стороны, а потом еще раз – снизу в челюсть. Громко клацнули зубы, и поляк, раскинув руки, грохнулся в снег. Степан издевательски поклонился Янеку:

– Прошу, пане, забирай свою дохлятину.

Взобравшись на козлы, он спокойно накинул тулуп, щелкнул кнутом по мордам лошадей польской упряжки. Те подались назад. Заднее колесо въехало в сугроб, и карета угрожающе накренилась.

– Что за беспорядки? – грозно закричал околоточный, наконец-то оказавшийся на месте.

– Да, вон, мужик какой-то пьяный валяется, – простодушно ответил Степен. – Посторонись, служивый. Не видишь, графа везу.

Я уже сидел в карете. Мимо меня проплыло разъярённое лицо Янека.

– Жду вашего секунданта, – крикнул он вслед. – В любое время и в любом месте.

– Обязательно пришлю, – ответил я с напускным равнодушием.

– Что вы наделали? – Анна плакала в углу кареты. – Видеть вас не могу…

Мне самому было ужасно неприятно. Что за глупая ссора? Но я должен был отстоять свое имя! Как же иначе? Всегда так решают споры.

***

Отец вызвал меня в кабинет. Мрачно оглядел с ног до головы и каменным голосом произнес:

– Я требую объяснений.

– В чем?

– О твоем поступке, достойном сопливого мальчишки.

– Разве отстоять свою честь – это поступок сопливого мальчишки?

– Кто позволил тебе браться за оружие?

– Моя гордость и мое имя.

– Но ты не умеешь владеть саблей. Если бы этот улан раскроил тебе череп?

– Тогда бы никто не посмел сказать, что я трус и не достоин звания русского дворянина.

– Да что за бравада? – возмутился отец. – Вижу, заранее подготовил речь. Но помимо гордыни, надо еще мозги иметь. Весь город говорит о вашем скандале. Не хватало, чтобы тебя еще вызвали в ведомство полиции и учинили допрос. Представляешь, каково мне будет краснеть за тебя?

– Прости, отец, – осознал я справедливость его упрека. – Но тогда скажи, как мне надо было поступить.

–Уладить миром.

– То есть – просить прощения у этого наглеца? – вскипел я.

– Нет, надо было быть умнее и не доводить дело до скандала.

Вот тут – он прав. На это я ничего не мог возразить. Это же я первым задел поляка. Ну, провела бы с ним пару танцев Анна – ничего страшного. Она девушка разумная, все равно потом бы танцевала со мной…

– Прохор, – кликнул отец лакея. Тут же появился в дверях слуга. – Позови Степана.

Осторожно вошел Заречный и робко поклонился. Понимал, зачем позвали.

– Кликали меня, барин? – прорычал виновато он.

– И что у тебя с лицом?

– А, это? Так, забава есть такая русская, кулачная, – начал оправдываться Степан, криво улыбаясь разбитым ртом.

– Поляков бить? Так? – закончил за него отец.

– Извини, конечно, барин, но рожей москалевой я себя безнаказанно обзывать не позволю, – тут же распалился Степан.

– И этот – гордец! – раздраженно воскликнул отец. – А как ты с такой рожей завтра меня к градоначальнику повезешь? Да потом по строительным делам?

– Ну.., – Степан осторожно потрогал фингал под глазом, оплывшую губу. – Воротником прикроюсь.

– Воротником! – передразнил его отец. Открыл шкатулку, что стояла на столе, вынул ассигнацию. – Поди к доктору Ивонталю, пусть тебе надрез сделает, да кровь выкачает. Примочку купи в аптеке…

– Да, само пройдет, – махнул рукой Степан. – Что мне, впервой с разбитой рожей ходить? Эвон, на кажную масленицу, да на Купалу колотимся…

– Сходи, коли приказываю, – твердо сказал отец.

– Сделаю, – буркнул Степан, пряча ассигнацию в кармане.

– И не вздумай водку пить на эти деньги.

– Да не пью я, – обиделся Заречный. – Что я, чухонец какой-то, нажираться до свиньи?

– Опять ты начинаешь: то поляки у тебя плохие, то чухонцы – свиньи, – начал злиться отец. – Иди. И ты иди, и подумай о своем поступке, – сказал он мне.

Думай – не думай, он еще не знает, что поединок не окончен.

Возле двери в мой кабинет, я увидел Анну. Она стояла в тени мраморной колонны в белом строгом платье. И лицо у нее было такое же строгое. Она мне показалась холодная и бледная, как статуя в Летнем саду.

– Анна?

– Мне с вами нужно серьезно поговорить, – произнесла она чуть слышно. От ее слов веяло зимним холодом, как из раскрытого февральского окна.

– Я готов вас выслушать.

– Вы понимаете, что поставили меня в ужасное положение? Получается, что причиной вашей ссоры стала моя персона.

– Возможно, – ляпнул я.

– Вы издеваетесь! – в ее глазах блеснули слезы. – Если бы тогда вас не остановили, и произошла бы трагедия… Ладно бы – рана, а если бы убили вас или вы убили поляка… Как думаете, кого бы обвинили во всем? Кто бы оказался корень зла?

– Простите, но вы здесь ни при чем. И никто бы вас не винил, – пожал я плечами.

– Это с вашей точки зрения…

– Что вы хотите от меня? – меня начал раздражать этот нелепый разговор. Она же ничего не знает о наших предыдущих встречах с Яном.

– Хочу, чтобы вы завтра же пошли к Понятовскому и извинились, – твердо сказала она.

Ну, это уже – слишком!

– Ни-ког-да! – отчеканил я.

– Я вас прошу. Нет, я – требую! – она вдруг раскисла. Слезы брызнули из глаз. Губы скривились. Хоть она и была очень красива в эту минуту, но я почувствовал капельку отвращения. Что она от меня требует? Сама хоть понимает? Чтобы я, русский дворянин унижался перед этим наглецом в уланском мундире? В своем ли она уме?

– Это невозможно, как невозможно после выстрела схватить пулю и засунуть обратно в ружье, – ответил я, гордо вздернув подбородок. – А выстрел уже сделан.