– Ну, вот! – обречённо вздохнул Павел. – За мной… – Зубов один? – громко спросил у капитана Аракчеев.

– Один, – рассеяно ответил тот.

– Ну, с одним-то я сам справлюсь, – прорычал Аракчеев, хватаясь за палаш.

– Не смейте! – закричал Павел и весь затрясся. Лицо его исказилось гневом. – Никакой крови! Нельзя! Нельзя! – Он чуть отдышался и уже спокойно сказал: – Я приму его. – И удалился обратно в покои.

Туда же, в покои прошествовал высокий статный офицер в забрызганном грязью, плаще. Аракчеев провожал его злобным взглядом. На миг их глаза встретились, офицер тут же опустил голову и зашагал быстрее. Вскоре он вышел уже с просветлённым лицом, озабоченный чем-то важным. Быстро пересёк холл, вприпрыжку сбежал с крыльца, сел на поданную лошадь и умчался.

Появился Павел Петрович. Натягивая белые перчатки, сказал:

– В Петербург. Адъютанты со мной. Аракчеев, вы остаётесь за коменданта. Не вздумайте сотворить недозволенного.

– Слушаюсь! – громко ответил Аракчеев. И как только Павел Петрович с адъютантами покинули замок, объявил полное боевое построение всем полкам.

– Добров, – поманил он меня. Положил руку на плечо и так сжал, что я чуть не вскрикнул от боли. – Вам конфиденциальное поручение. Адъютантам я не верю. Если Его Высочество по дороге арестуют – они в штаны наложат. Вас я плохо знаю, но зато знавал вашего отца, посему смею дать вам ответственное поручение. Берите эскадрон гусар и скрытно преследуйте карету. В случае опасности – его высочество отбить. Рубите всех к чёртовой матери – полковников, генералов… – потом разберёмся. Грех возьму на себя. Вы поняли меня?

– Разрешите исполнять? – твёрдо ответил я.

– Исполняйте, и помните, от ваших действий зависит судьба России.

Мне дали горячего молодого коня. Я объяснил задачу мрачному седовласому ротмистру.

– За Павла Петровича – хоть на эшафот, хоть к дьяволу в пасть, – ухмыльнувшись, ответил тот. – Зубова, сам лично на пику посажу. У меня на эту сволочь свой зуб имеется.

Чтобы никто нас не заметил, вперёд выслали двух разведчиков. Сам эскадрон двинулся чуть позже по дороге, едва припорошённой первым снегом. Черные ментики с золотыми шнурами, черные кивера. Черные кони. Черные флажки на пиках. Я скакал бок о бок с седовласым ротмистром.

– Добров, Семён Иванович, – представился я.

– Вуич, Златон Афанасьевич, – Пожал мне руку ротмистр.

– Вы из Венгрии? – Нет, я серб.

– А как в России?

– Нас, Вуичей – род большой. Из Сербии турки изгнали. А у нас у сербов есть такая поговорка: на небе Бог, а на земле – Россия. Вот за неё я и готов голову сложить. Вы мне не верите? – в заключении спросил он.

– Почему же? – ответил я, пожав плечами.

– Но в ваших глазах я вижу недоверие.

– Простите, я не о том сейчас думаю. Я не понимаю, почему мне дали это поручение. Я – человек новый… – Но вы не трусите?

– Нисколечко.

– Тогда я вам объясню. – Он подкрутил напомаженный ус. – Мои гусары готовы погибнуть все до одного за наследника. В эскадроне много сербов, венгров, черногорцев, румын…. Для нас Павел Петрович – наместник Бога на земле, а мы – его войско. Аракчеев прекрасно знает, если вы вдруг струсите или проявите нерешительность, мы вас изрубим в куски. И с любым офицером поступим так же. Для нас нет выше цели, чем защищать наследника. Ну, как вам мои объяснения?

– Прекрасно! – зло ответил я. – Но если вы струсите, то я вас пристрелю!

Он громко расхохотался.

– Тогда – за дело!

Мне стало спокойно. Я вдруг обрёл уверенность в том, что иду на правое дело. Я оглянулся на мрачных черных гусар. Сосредоточенные хмурые лица. Уверенная осанка. Сила. Да с таким войском и хоть в пекло, хоть к черту на рога.

* * *

Мне потом рассказали, что творилось в Зимнем дворце. Я ещё только подъезжал к Гатчине, а фон Пален, Панин и ещё несколько офицеров из гвардии вошли в Зимний дворец. Их попытались остановить, но офицеры разбросали караул и направились прямо к кабинетам канцлера Безбородко.

Кабинет были наглухо закрыты. Платон Зубов, высокий красавец двадцати девяти лет. Он и ещё нескольких вельмож пытались взломать двустворчатые дубовые двери. Зубов бил огромным кулаком в золочёную створку и требовал:

– Немедля отвори, старый хрыч. Ты хоть знаешь, что делаешь, шельмец? Немедля отопри. – И приказал своим товарищам: – Тащите скамью. Будем ломать.

– В чем дело, господа? – вежливо поинтересовался фон Пален.

– А не в чем, – проревел Зубов. – Что вам нужно, сударь?

Не лезьте не в свои дела.

– Отойдите от двери! – с нотками угрозы приказал Панин. Он был нисколько не ниже Платона Зубова, но, может, чуть уже в плечах.

– Да как вы смеете? – зарычал Зубов. – Кто вы такие?

– Вы прекрасно знаете, кто мы такие, – жёстко ответил Панин. – И ещё как смеем! Прочь от двери.

Панин и гвардейские офицеры вынули шпаги и с решительным видом двинулись на противников.

– Позвольте, господа, – весь пылал от гнева Платон Зубов.

– Уж не намерены вы здесь устроить кровопролитие?

– Как вам будет угодно, – не сдавался Панин.

Офицеры из окружения Зубова потянули свои шпаги из ножен. Вот-вот готова была разгореться бойня.

– Я бы на вашем месте отступил, – холодно заметил фон Пален, вытаскивая из-за пояса заряженные пистолеты.

Зубов и его приспешники попятились. Повисла напряжённая пауза. Клинки против клинков. Защёлкали взводимые курки на пистолетах. Ещё мгновение и…

Вдруг ключ в замке клацнул. Массивная створка чуть приоткрылась, как бы предлагая войти. Фон Пален засунул пистолеты обратно за пояс.

– la fini de bataille, – сказал он, и сделал реверанс в сторону Зубова, предлагая войти первым: – Прошу вас.

Тот смерил его надменным взглядом, немедленно двинулся к двери, распахнул её и решительно вошёл в кабинет. Фон Пален сразу же шагнул за ним. Потом потянулись все остальные, убирая оружие в ножны. В небольшом помещении, с красными тяжёлыми портьерами на окнах стояла ужасная духота. Камин пылал, как плавильный горн. За огромным письменным столом красного дерева, в высоком резном кресле восседал с важным видом сам канцлер императрицы. Толстощёкий, румяный, с двойным подбородком, тем не менее, в свои сорок девять канцлер выглядел моложаво. Хорошо выбрит, сидел прямо, словно кол проглотил. На толстой шее бант с золочёной каймой. На коричневом бархатном камзоле сверкали золотом начищенные ордена. Позади него испугано жались двое секретарей. Канцлер быстрым взглядом окинул вошедших и надменно спросил:

– Чем обязан, господа?

– Вы прекрасно знаете, что нам надо, – с раздражением сказал Платон Зубов, опершись обеим руками о столешницу. Стол под его тяжестью испугано скрипнул. – Где манифест?

– В надёжном месте, – не смутившись, ответил канцлер.

– Так покажите его нам! – потребовал Зубов.

– Не имею права. Рукой Ея Императорского Величество на конверте написано: «Вскрыть в сенате после моей смерти». Царица ещё жива, – твёрдо ответил Безбородко.

– Так мы не будем его вскрывать, – заверил его Платон Зубов. – Нам бы только взглянуть и убедиться, что он целёхонек. Вот и Панин с фон Паленым в свидетелях.

– Дождёмся наследника, – насупился Безбородко.

– Сдурел! – нетерпеливо крикнул Платон Зубов. – Я должен охранять манифест. Я, – ткнул указательным перстом он себе в грудь, – сейчас во главе государства!

– Дождёмся наследника, – упрямо повторил канцлер. – Никуда манифест не денется. Постыдились бы, господа: императрица за стеной умирает, а что вы здесь устроили за балаган?

В кабинет робко вошли Великие князья Александр и Константин. Платон Зубов недовольно скривил губы, увидев на обоих внуках императрицы, и особенно на том, кто по манифесту должен стать новым правителем, прусские мундиры Гатчинского войска. Александр был бледен, Константин растерян.

– Доктор Роджерсон говорит, что государыне лучше, – еле разжимая обескровленные губы, произнёс Александр Павлович. – Шпанские мушки помогли. Может, все обойдётся, господа? – Он с надеждой и испугом оглядел лица присутствующих, но ни в одном не нашёл поддержки или даже сочувствия. – И…извините, мы, наверное, здесь лишние. – И братья скрылись обратно за дверью.