– Английское, – начал соображать я.

– И кому достанется победа?

– Англии.

– Теперь вам все понятно, Добров? Ваше подслушивание – ничто, по сравнению с подлостью англичан. Мало того, вы спасли жизнь полутора тысячам солдат и честь двадцати восьми офицерам.

– Каким образом?

– Я напишу письмо в адмиралтейств-коллегию с требованием, чтобы наш гарнизон немедленно покинул форт и передал оборону английскому десанту. Им нужна эта крепость, вот, пусть сами её и защищают.

Фон Пален порывисто сел, вновь схватился за перо, но рука его замерла. Он задумался, после глухим голосом добавил:

– Вы спросите: что мне за дело, губернатору Курляндии, до баталий у берегов Голландии? Скажу вам откровенно: среди двадцати восьми русских офицеров мой сын, Пётр. Ему всего – семнадцать.

Письмо с лакеем было срочно отослано в курьерскую службу адмиралтейства.

А вечер в салоне Ольги Жеребцовой продолжался. Было шумно и весело. Фон Пален представил меня важному гостю, больше походившего на богатого купца, нежели на шляхтича. Ему было слегка за тридцать. Высокий, широкоплечий, с большими руками. Фрак из дорогого сукна с двумя рядами блестящих пуговиц еле сходился на груди. Под фраком жилет с кармашками, из которых свисали цепочки от часов. Панталоны с кожаными вставками. Тупоносые башмаки с бантами. Не шляхтич, а разбогатевший мельник.

– Дмитрий Зубов, – протянул он мне широкую холеную ладонь для пожатия. На пальцах красовались дорогие перстни. Пожатие оказалось крепким.

Наконец я увидел одного из братьев Зубовых, о которых мне толковал фон Пален.

– Давно из Москвы? – поинтересовался у Зубова губернатор Курляндии.

– Постоянно мотаюсь туда-сюда. Работёнка щепетильная: надо везде поспеть.

– Мне бы с вами поговорить как-нибудь о поставках зерна в Ригу.

– От чего же, можно, – кивнул Зубов. – Поставлю в срок, и сколько прикажете. О цене сговоримся. Вы же меня знаете, я никогда не подвожу. Заходите ко мне завтра, потолкуем в деловой обстановке. Угощу вас коньячком французским, нынче – редкость. С этой революцией из Франции теперь затруднительно что-нибудь вывезти. А мне удалось кораблик с коньяком да с шампанским перегнать.

– А что братьев ваших не видно? Как они?

– Сам их уже год не видел, – махнул он рукой. – Младшего, Валерьяна в Персию направили, командовать армией.

– Слышал.

– Так куда ему, одноногому? Вы же знаете, когда восстание Костюшко усмиряли, ему ногу контузило, да так, что потом отнять пришлось.

– И это помню, – сочувственно кивал фон Пален.

– Александр с Платоном, все возле Императрицы крутятся. Делами государственной важности занимаются. Между нами говоря, – он понизил голос, – Её Величество не та уже. Хворает часто. Сил на все не хватает. Вот Платон с Александром помогают ей.

– Вы слыхали о манифесте? – напрямую спросил фон Пален, но при этом, на всякий случай, огляделся кругом:

слышит ли его ещё кто-нибудь?

– О каком? – удивился Дмитрий Зубов. – А, вы вот о чем. О передачи престола Александру, минуя Павла? – Он помялся и нехотя ответил: – Что он существует – это правда. Но что в нем императрица написала, только ей, да Богу известно.

– А ежели, все же власть перейдёт внуку, Александру, Минуя Павла? Как вы думаете, хорошо ли это отразится на стране?

– Вот, на то братья мои и стоят подле императрицы, дай Бог ей здоровья, – перекрестился Дмитрий Зубов. – Александр ещё дитя, сами знаете, мягкотелый. Да и слаб он в государственных делах. Чтобы Россией-матушкой управлять хватку нужно иметь железную.

– О чем это вы? – подкралась к ним Ольга Александровна.

– Да, вот, сестрица, – объяснил Дмитрий, – крамолу ведём: кому власть достанется, если не дай Бог, с благодетельницей нашей что случиться.

– Ох, фон Пален, ох, интриган, – шутливо погрозила Жеребцова пальчиком, – готовите очередную интрижку?

– Ну, что вы, – усмехнулся Пётр Алексеевич. – На кого же я Курляндию оставлю.

– Пора бы вам в столицу перебираться на хорошую должность. Но уверяю вас: при Павле вам ничего не светит. Представьте этого дурачка на троне? Да он таких дров наломает…

– Сестрица, умоляю! – простонал Дмитрий Зубов, состроив скорбную мину.

– Вот что, манифест есть, – уверенно сказал она. – И он точно предписывает отдать власть Александру, старшему сыну Павла, а отца изгнать в Сибирь.

– Ну откуда вы знаете? – возмутился Дмитрий.

– Именно затем императрица сразу же после рождения забрала Александра от полоумных родителей и воспитывала сама, а в последнее время нагружала его государственными поручениями. Именно Александр должен стать будущим императором. Вы же знаете, почему старшего внука она нарекла Александром, а второго Константином?

– В честь Александра Невского, – высказал предположение фон Пален.

– Вовсе нет, – усмехнулась Ольга. – В честь Александра Македонского. Её Величество надеется ещё при жизни передать власть старшему внуку, чтобы он совершил поход в Турцию, подобно Македонскому и потеснил Османскую империю. В планы императрицы входит создания нового греческого государства, в которое бы вошла Греция, Болгария и северная Турция, со столицей в Константинополе. И государство это должен возглавить второй внук, Константин. Да у него даже нянька была из гречанок.

– Я виделся с Александром накануне, – осторожно сказал фон Пален. – Зашёл разговор и по этому поводу. Великий князь Александр не горит желанием занимать престол. У него иные мечты: посетить Европу. Путешествовать…

– А кто ему мешает? – усмехнулась Ольга. – Наденет корону – и пусть путешествует. При дворе полно государственных мужей, готовых грамотно управлять Россией. Но поход на восток, в конце концов, ему придётся совершить. К тому уже, войска готовятся, и флот строится на Чёрном море.

– Ох, не нравятся мне ваши речи, – недовольно покачал головой Дмитрий Зубов.

– Занимались бы вы дальше коммерцией, братец, – с презрением ответила ему на это Ольга Александровна. – А за Россию не беспокойтесь. Страна окажется в надёжных руках. Есть такая фамилия – Зубовы.

Дом Жеребцовой покинули поздно ночью. Осенний ветер буйствовал в переулках, завывал в трубах, скрежетал ветхой железной кровлей. Темень еле разгонял слабый трепет фитильков уличных фонарей. Нева отчаянно билась о гранит набережной. Мимо проехала коляска, полная девиц лёгкого поведения и пьяных гусар. Девицы хохотали и неприлично визжали, гусары пели под гитару какую-то похабщину. Коляска скрылась за поворотом, и вновь только ветер завывал, да скрежетала кровля.

– Жуткая ночь, – поёжился фон Пален. – Хорошо хоть, нам идти недалеко.

– Где мы остановимся на ночлег? – забеспокоился я.

– У одной моей дальней родственницы, баронессы Элизабет, фон Ган.

– Удобно ли в столь поздний час тревожить баронессу? – с сомнением подумал я вслух, дрожа от настырного ледяного ветра. Сюртук на мне был плотный, из хорошего сукна, но кроме сюртука ничего больше.

– Ну, что вы. Я у неё, как дома, – успокоил меня фон Пален.

– Хочу заметить, вы везде, как дома, – усмехнулся я.

– И вы тому же учитесь, – наставительно произнёс мой спутник, нисколько не обидевшись. – Наглость, в определённых рамках, – вещь весьма полезная.

Беседуя, мы подошли к унылому дому, окнами, выходящими на Неву. Фон Пален громко постучал в дверь. Минут через пять в круглом слуховом окошке замерцал свет.

– Кто там? – спросил недовольный заспанный голос.

– Тимофей, открывай!

– О, Господи! – прозвучало радостно вместе с лязгом засова. – Пётр Алексеевич.

– Тихо, Тимофей! Весь дом перебудишь! – шикнул на него фон Пален.

Старый сгорбленный слуга провёл нас по широкой лестнице на второй этаж, освещая путь единственной свечой в канделябре.

– Не топлено, – предупредил слуга, когда мы оказались в спальне. – Гостей не ждали. Так бы – натопили.

– Дверь отвори в библиотеку. Пусть открыта будет всю ночь. Из кухни тепло придёт.