– Вы врываетесь, как Ясон в пещеру Минотавра, – ещё не до конца очнувшись, пробормотал фон Пален. – Что случилось? Вы проигрались в карты, и вам нужны деньги?

– Какой бред вы несёте, Пётр Алексеевич. Какой проигрыш? Тут такое дело, а вы про какие-то деньги, – обиделся Панин, нервно меряя широкими шагами гостиную.

– Ну, хорошо, хорошо…. – Фон Пален еле-еле приподнялся, сонно щурясь. – Что-то серьёзное?

– А стал бы я вас в шесть утра по пустякам тревожить?

– Так говорите. Я полон внимания, – начал сердиться фон Пален.

– Я всю ночь провёл в Зимнем дворце со знакомыми офицерами. Мы выпивали, играли в карты…

– Ну вот, – протянул разочарованно фон Пален, пытаясь опять приникнуть к подушке. Глаза его закрывались.

– Да слушайте же!

– Слушаю, слушаю… – пробормотал фон Пален покорно.

– Прибежал офицер, что стоял в карауле у покоев императрицы и рассказал…

Фон Пален вскочил с постели, схватил сюртук и ловко, одним движением сунул руки в рукава.

– Семён, – крикнул он. – Поднимайтесь, живо! – Вновь обернулся к Панину. – Что с императрицей?

– Удар.

– Что говорят лекари?

– Какие лекари? Там такая суматоха поднялась! Камердинер, Захар Зотов носится, орёт на всех, как ужаленный, требует рвотного порошку…. Я только видел, как её несут слуги, вшестером. На постель поднять не смогли, императрица – дама крупная, постелили матрац какой-то малиновый, да так на полу и оставили. Я – сразу к вам. Вспомнил, как вы мне толковали о пророчестве этого монаха, как бишь его? Авеля!

– Правильно и сделали. – Фон Пален натянул ботфорты. – Семён, ну что вы там возитесь?

– Так что будем делать? – растеряно спросил Панин.

– Мы с вами – в гвардейские казармы. У вас есть надёжные друзья из офицеров?

– Есть, конечно.

– Вот и отлично. Вы верхом или в карете?

– Верхом.

– Семён, дорогу помнишь в Гатчину? Бери коня, скачи немедля, да не жалей.

– Конь дорогой, дядин, – промямлил виновато Панин.

– Какого чёрта, Никита Петрович! – возмутился фон Пален. – Судьба России решается, а вы коня жалеете. Скачите, Семён! Постойте! Возьми мой плащ, иначе закоченеешь по дороге.

Он протянул мне суконный плащ, подбитый заячьим мехом.

– И все же, мы на чью сторону встанем? – очень серьёзно спросил Панин.

– На ту, на которую меньше всех ставят, – ответил так же серьёзно фон Пален. – Участвовали когда-нибудь в осаде?

– Бывало, – кивнул Панин, не понимая, к чему клонит губернатор Курляндии.

– Знаете, как по штурмовой лестнице взбираться? Можешь орден получить, а могут и вниз скинуть. Так, что, вы со мной? – глядя в упор, спросил у него фон Пален. Лицо его сделалось деревянной маской.

– Уж если решил, так с вами, – смело ответил Панин. – К славе, так к славе, на эшафот, так на эшафот.

Холодный ветер кидал в лицо мокрый снег. Я кутался в плащ, оставляя лишь щель для глаз. Шнурки, держащие шляпу, натёрли подбородок. Сильный, высокий конь Панина шёл быстро, уверенно. Пена летела из ноздрей вместе с клубами пара. Ноги от напряжения сначала болели, но вскоре я их уже не чувствовал, как и не чувствовал рук, сжимавших узду.

Верста за верстой пролетали поля, леса, деревеньки с церквями и погостами. Впереди показалась полосатая будка со шлагбаумом. Часовой выскочил из будки. Но я понудил коня взвиться в воздух и перемахнуть через преграду. Вслед услышал оклики, предупредительный выстрел. Подскакав к подъезду замка, увидел Кутайсова на крыльце. Тот выгуливал свою пушистую собачонку.

– Где Его Высочество? – еле выдавил я из себя, казалось, вместе с лёгкими. – Срочное донесение.

– Добров, у вас вид, как у всадника апокалипсиса, – неуместно пошутил брадобрей.

Собачонка визгливо залаяла, прячась у Кутайсова в ногах.

– Возможно, вы недалёки от истины. Дело очень важное.

– Ого! – по-дурацки подпрыгнул он, выделывая ножками изящные движения. – Его Величество в Мельнице, обедает с друзьями. А что за дело?

Но я уже повернул упиравшегося коня, воткнул шпоры в бока. Бедное животное тяжело двинулось вперёд, храпя и задыхаясь.

Мельница – небольшое поселение, находившееся в пяти верстах от замка. Павел и его супруга, Мария Фёдоровна только что вышли из харчевни в окружении вельмож и офицеров. Подкатила карета наследника. Павел Петрович хотел было подняться в карету вслед за супругой, но заметил всадника, погонявшего взмыленного коня и остановился. Ветер стих. Выглянуло солнце. Я услышал, как Павел Петрович тревожно воскликнул:

– Кто это? – И замер, будто предчувствую что-то недоброе.

– Так это же Добров! – узнал меня Аракчеев и быстро зашагал навстречу. Издалека крикнув: – Добров, вы зачем коня загнали. Он же издохнет сейчас.

Я подъехал к Аракчееву, наклонился и передал ему все, что велел фон Пален. Аракчеев тут же побледнел и бросился обратно к наследнику.

– В чем дело? – отшатнулся от него Павел.

– Императрица! – промычал Аракчеев.

– Что? – не понял Павел.

– При смерти.

Павел Петрович уставился на него, как будто впервые видел этого человека. Потом, как-то моментально собрался, выпрямился и громко сказал:

– Что ж! Я готов к любой ситуации. Скорее в замок. Мне нужно пятнадцать минут на сборы.

Он запрыгнул в карету, крикнув кучеру:

– Гони!

Следом поспешили коляски и кареты с придворными.

– Давайте с нами, – предложил мне Аракчеев. Он сидел с тремя офицерами в открытой четырёхместной коляске.

– А как же конь? – не решался я. – Я не могу его бросить.

– Загнали вы его. Оставьте. Коль не подохнет, сам к конюшням придёт.

Животное громко, резко всхрапнуло, содрогаясь всем телом, и повалилось набок. Я еле успел высвободить ноги из стремян. Совершив кувырок через голову, без сил растянулся на земле. Офицеры меня подняли, отряхнули прилипшую сухую траву.

– Пристрелить бы надо, – сказал Аракчеев, указывая на сдыхавшую лошадь.

– Я не смогу. – Слезы катились у меня из глаз.

– Ну, так садитесь в коляску, – сказал Аракчеев и приказал одному из офицеров прикончить животное, чтобы не мучилось.

В замке царила суета. Адъютанты в парадных мундирах, при шпагах строились перед покоями Его Высочества. Слуги носились с какой-то одеждой и сундучками. Двери покоев распахнулись. На пороге появился Павел Петрович в скромном мундире прусского покроя. Напудренный парик с косичкой. Башмаки с огромными медными пряжками. Без лент, без орденов. Лицо бледное, с нездоровым румянцем.

– Его Высочество! – гаркнул Аракчеев, и все адъютанты застыли по стойке смирно.

– Господа! – срывающимся голосом произнёс Павел. – Я еду в Петербург. Неизвестно, что меня там ждёт…. Возможно, ещё по пути подвергнусь аресту и буду заключён в Петропавловскую крепость.

– Ну, нет! – Вперёд выступил Аракчеев, багровея от злости. – Прошу меня простить, но я этого не допущу.

– Не вмешивайтесь. Я вам приказываю! – потребовал Павел Петрович.

– В первый раз осмеюсь нарушить ваш приказ, – не сдавался полковник. – Я подниму по тревоге Гатчинский и Павловский полки. К вечеру мы будем в Петербурге.

– Вы сошли с ума! – закричал Павел. – Хотите смуты? Не смейте этого делать!

– Посмею! Пусть потом меня ждёт эшафот, но я не позволю загубить Россию. Если вас посадят в Петропавловскую крепость, я её разрушу до основания, но вытащу вас оттуда.

– Во главе порядка должен быть закон, а не сила! – спокойно возразил Павел. – Никто не смеет идти против воли царственного указа. Только царь определяет судьбу своих подданных, не по своему велению, а по божьему. Коль такова воля матушки моей, императрицы, я должен покориться судьбе.

– А как же Россия? – немного остыв, спросил Аракчеев.

– Россия ещё не такое терпела. И это стерпит.

В двери влетел капитан из караула.

– Что там ещё? – недовольно спросил Павел.

– С важной вестью прибыл из Петербурга Николай Зубов. Просит аудиенции.