Святослав лежал в луже киселя прямо под кассой студенческой столовой, смотрел на обеспокоенные лица одногруппников, склонившихся над ним, на далекий, тонущий в тумане головной боли потолок, на перепачканные киселем пальцы, которыми он собственноручно заляпал глаза, наивно полагая, что заснул на паре.

— Свят, ты живой? — спросила Танька — староста. Остальные продолжали сверлить его обеспокоенными взглядами.

— Да вроде бы.

Он попытался встать, и ему это почти удалось, вот только нога снова попала в лужу киселя. Бум! Святослав опять лежал на полу.

— Ты пьяный? — шепотом спросила Танька, опускаясь на колени рядом с ним.

— С ума сошла?! — шепотом закричал Святослав.

— Я-то нормальная, ты вот что творишь?!

— Встать не могу! Не заметно?

Танька нахмурилась, прикусила губу, потом ловким отточенным движением передала сумку Людке, своей подруге, оттащила Святослава по скользкому полу прочь от лужи — к столам, и заявила:

— Иди домой, отдыхай. Тебе покой нужен.

Увы, Святославу нужен был вовсе не покой, а хоть какая-то компания, потому что в безумии последних суток он едва находил в себе силы продолжать существование. Прежде мысли о суициде не посещали его ни разу, но стоило метафизическим часам пробить полночь, стоило Святославу стать совершеннолетним, все изменилось. И вот, уже на следующий день, толком не отметив знаменательную дату, он валяется в киселе и выслушивает упреки от Таньки.

— Отметишь на истории? — жалобно спросил Святослав, надеясь урвать у реальности хоть что-то.

Танька была непоколебима:

— А если с тобой случится что? Кому отдуваться? Константину Сергеевичу? Иди домой, Хансен, у тебя все равно праздник.

Святослав поднял рюкзак, на котором осели комочки киселя, накинул его на плечо и услышал позади: кап-кап. Значит, разбилась бутылка пронесенного через охрану контрабандой вискаря. Не отметит Святослав Хансен восемнадцатый день рождения в кругу друзей. Нет у него больше друзей. Как по заказу, одногруппники заладили:

— С Днем Рождения, Свят!

— С праздником!

— Повеселись там!

Свят плелся к выходу из столовой, размышляя о горькой судьбе. Он чувствовал себя героем драмы Достоевского. Тварь он дрожащая или имеет право обернуться и обозвать Таньку сукой? Он так основательно задумался над дилеммой, что не заметил летящего на него справа студента.

— Поберегись! — заорал студент, размахивая пакетом с учебниками на манер флага.

Святослав попытался отступить, но вместо этого завис в воздухе и почти уже отработанным движением свалился на пол. Пока голова гудела от боли, а сознание заливали совершенно не мужественные слезы обиды, он пытался понять, отстранившись от своей жалкой фигурки, сидящей совсем возле выхода из злосчастной столовой: как все это могло произойти? Как он свалился? Взгляд его подобрался к ботинкам. Шнурки развязались, один шнурок прилип к подошве кроссовка, залез аккуратненько в паз между выступами резины. Святослав попытался вытащить шнурок из паза, но тот ни в какую не хотел поддаваться. Вместо этого поддался ноготь. Святослав завопил от боли.

— Свят, ты чего? — это была Людка, подруга Таньки, продолжавшая сжимать чужую сумку вместе с собственной.

— Не знаю, Люд, меня как будто проклял кто.

— Ты серьезно? — Людка придвинулась ближе.

— Ну как это назвать?! — он помахал перед ней кровоточащим ногтем — она шарахнулась и села на пол рядом с ним.

— У меня такое часто бывает, — спустя несколько секунд сказала Людка, как будто ища оправдание секундной слабости.

— У меня первый раз, — хмуро ответил Святослав.

— От тебя спиртом пасет, — добавила Людка, избегая смотреть ему в глаза.

— Спиртом? — удивился Святослав. — Ах, вот оно что! — он потянулся за рюкзаком, расстегнул молнию и показал Людке содержимое: разбитую вдребезги бутылку с вискарем. — Вот, думал после пар со всеми выпьем. Символически. Праздник все-таки, восемнадцать лет.

— Свят, ты ж знаешь, что в универ с этим нельзя, — Людка явно расстроилась.

— Конечно, знаю! Люд, да ты что? Я ж первый раз, я же просто чтобы всех порадовать…

— Иди домой, Хансен, — сказала она, поднимаясь на ноги. Забрала сумки и пошла к остальным.

Святослава одолели злость вперемешку с обидой, он сам не знал, чего было больше. Тоже, друзья, называется. Он с ними два года уже отмотал, считай, половину срока, а как беда пришла к его дому, то даже проводить до выхода не хотят. Ну как кто настучит декану, а потом объясняй, что не пил с Хансеном.

Все вокруг стали казаться Святославу предателями. Он плелся по коридорам, с опаской оглядываясь по сторонам, и замечал на себе подозрительные взгляды. Идет парень, от которого разит алкоголем, весь перепачкан в какой-то розовато-коричневой гадости, с пальца капает кровь, оставляя следы на чистейшем ламинате, а ко всему прочему на обуви нет шнурков. Их пришлось вытащить и выбросить, во избежание дальнейших инцидентов.

Святослав так боялся, что не сумеет добраться до выхода с кампуса, что на свежем воздухе издал протяжный вздох облегчения. Его рта немедленно что-то коснулось. Он отскочил, стал бить себя по лицу и заметил, что прочь полетела порядком измятая салфетка. Надо было ему вдохнуть именно в тот момент, когда она летела мимо! Как еще объяснить такое, если не проклятьем?

— Хорошо еще, что я атеист, — сказал Святослав, остановившись возле урны, где обычно курили преподаватели и студенты. На стене возле урны красовалась табличка: «Не курить!».

Он невозмутимо достал пачку сигарет, извлек одну и поморщился — вся пачка пропиталась адской смесью виски и киселя.

— Помощь нужна? — спросил незнакомый голос.

Святослав тут же вцепился взглядом в его обладателя, намереваясь не выпускать из поля зрения до тех пор, пока не установит с точностью, чем незнакомец может угрожать его жизни. Есть у него при себе кисель? Салфетка? Шнурки? Танька с Людкой?

— Ян, — представился незнакомец и протянул руку Святославу.

Ошалев от событий последних минут, Святослав попытался пожать ее и наткнулся на что-то мокрое. К его облегчению это была всего лишь влажная салфетка.

— Спасибо, — обрадовался Святослав.

Пока он вытирал руки полностью безопасной и совершенно чистой салфеткой, у него осталось время рассмотреть незнакомца получше. Проверку на кисель и шнурки тот прошел сразу, но кроме ощущения «безопасности» с первого взгляда Святослав ничего не заметил, хотя отличительных черт у незнакомца было достаточно.

Он был невысоким — ниже Свята, а на физкультуре в школе место у бедного Хансена было в самом конце шеренги. Его одежда привлекала внимание пестрыми цветами: вызывающим сочетанием оранжевого, салатового и голубого. Но сильнее одежды внимание привлекало лицо, покрытое сеткой ранних морщин. Оно выглядело молодо, но в то же время казалось приветом из далекого прошлого. Борода, растрепанные кудри, бакенбарды — все оглушительно рыжего цвета. А в центре, как две капли воды, совершенно прозрачные, почти белые глаза с едва заметным отливом синевы. Незнакомец произвел на Свята огромное впечатление, таких людей он не встречал еще никогда. Актер? Хипстер? Черт их разберет.

— Я здесь по обмену, — заявил Ян. — Знаешь эту тему? Один из ваших — к нам, один из наших — к вам. Вот, я один из наших.

— Понятно, — ответил Свят, пытаясь нащупать в памяти акцент Яна. Акцента не было. Из каких тогда «наших»?

— Ты где так испачкался?

— Долгая история.

— А спиртом почему воняет? Пил?

— Бутылка разбилась.

— Не очень ты разговорчивый парень, Святослав Хансен, — сказал Ян.

Свята ударила молния озарения: он же не говорил незнакомцу своего имени. Точно не говорил!

— Твою фотку недавно в паблике размещали. Звезда группы, Святослав Хансен, самый меткий стрелок. Красота.

Ян смотрел с искренней улыбкой, но в его белесых глазах Свят все равно заметил хитрецу. В паблике, значит. Ну ладно-ладно, мы еще посмотрим, кто кого.