Черныш смотрит на Фредди зло и плюет ему под ноги, как будто нет возле него двух вестурландцев и короля Терции.

— Эй-эй, чего злишься? — спрашивает Фредди, пьяный и веселый.

За эти ухмылки и отвратительную вонь другие вестурландцы не любят его, потому что пропойцы никогда не попадут на небесное поле, а веселье перед боем доступно лишь тем, кто идет в первых рядах. Им прощают — перед смертью нужно смеяться особенно громко. Но Фредди никогда не ходит в первых рядах. В последний раз он шел в бой четыре года назад, но смеяться и пить стал больше и чаще.

— Убийца, — выплевывает черныш Роуни и плюет еще раз. — Подонок.

Хозяин смотрит на него удивленно, и Гуннар хватает черныша за волосы и ставит на колени.

— Извиняйся, — велит Гуннар, потому что другие не говорят и не делают ничего.

В этом Гуннару нет равных. Когда другие удивлены или напуганы, он остается в спокойствии. Говорит, это после Арен. Сколько он увидел там, не было больше нигде. Ни предательства, ни крови. Оттого, говорит он, люди так боятся вестурландцев. Даже в Терции, а уж в Союзе — того сильнее. Здесь все можно купить и продать: еду, землю, хорошее оружие. Одного нет — воинов, готовых сражаться насмерть. Гуннар говорит, оттого мы выигрываем, а они — проиграют.

Найти бы способ обойти цепи.

— Пусть сначала извинится он, — говорит Роуни.

Хозяин научил думать вперед. Теперь для Роуни пути назад нет. Плюнул под ноги Фредди — умрет, если не скажет такого, что поможет хозяину. Значит, нарочно говорит колкости. Хочет высказать, пока можно. Слушать его — пустая трата времени.

Лучше выйти, вдохнуть морской воздух и поглядеть, как вдали мерцают огни портового городка. Хозяин говорит, если всматриваться в блеск волн долго, можно подметить цепи.

— Выйди, — говорит тем временем хозяин, и мы с Гуннаром дергаемся, гадая, кого из нас он имеет в виду.

— Я? — удивленно спрашивает Фредди. Уже не такой веселый, как прежде.

— Выйди, — повторяет хозяин. Красивый и злой, как нравится вестурландцам.

Фредди выходит, хлопнув дверью, но резкий звук глушит рев волн. За окнами буря. Капитан сказал, ее будто нарочно гнали к нам целый день. Пришлось уйти от берега на много миль.

— Говори, — говорит хозяин стоящему на коленях Роуни.

В этот миг кажется, что мы вернулись на Арену. Вместо других хозяин выбрал нас. И Роуни, в глазах которого не пойми от чего появляются слезы.

— Вы не знаете, что он задумал, — говорит он, шмыгнув носом.

Раз, два, и слезы начинают течь по его щекам ровными ручьями. Вестурландцы не привыкли плакать, но глядя на черныша, стоящего на коленях, я думаю, мы не плакали оттого только что у нас не было дома. Какая разница, где умереть, когда все встретятся на небесах и там опять станут братьями.

— Кто? — спрашивает хозяин. Ему вроде бы все равно, плачет эльф или нет.

— Морохир, — говорит Роуни, и хозяин дергается, как от удара.

— Что он задумал? — спрашивает хозяин.

Когда я слышу ответ Роуни, глаза начинает жечь. Гуннар глядит на меня, открыв рот, и не знает, что делать. Мы застыли, а хозяин, дослушав ответ черныша, сказал только:

— Вы трое плывете со мной.

***

Еды остается на две недели. Воды — на одну. Капитан говорит, еще немного, и плыть будет некому. Болезни, страх. Лучше всех держатся вестурландцы. Те, кто прежде боялся моря, теперь видят в нем лестницу наверх. Они радостно показывают на горизонт и шепчут загадочное. Бальдр объяснил мне, что там, где море сходится с небом, они видят дорогу в рай. В место, где они все встретятся после смерти, чтобы биться в последний раз. Смех вестурландцев громче с каждым днем.

Теперь он позади.

Корабли с заветными номерами, Фредди, черные посланники Морохира — все позади.

Роуни говорит, эльфы не поплывут за ними. Теперь он — сам по себе, и хотя они не решились убить его, он больше не может говорить от их имени.

Эльфы кажутся мне особенно странными в этот день, пропитанный солью насквозь. Затонувшие корабли, крики, рев ветра, волны, достигающие солнца. Возле чужого берега собственный план кажется ничтожеством. Он и был — ничтожеством. Он, и я сам. Король, сидящий в шлюпке с эльфом и парой рабов.

Даже спустить ее на воду было самоубийством, что говорить о том, что ни один из нас толком не умеет грести. Гуннар и Бальдр спорят о чем-то, Роуни — плачет, а я смотрю на горизонт и мечтаю, чтобы мы оказались там раньше тех, кто остался на кораблях. На один час, на минуту — успеть добраться до неба и бежать оттуда.

Мне хочется выпрыгнуть из шлюпки и утонуть, а хохот вестурландцев, кажется, звучит близко-близко. Окунуть пальцы в воду, зачерпнуть немного, выпить и замереть. Горькой воды, от которой на минуту станет хорошо.

Свет маяка приближается, буря уходит дальше, оставляя нас посреди обломков флота. Корабли позади со спущенными парусами готовятся встретить рассвет, а мы возле самого порта, и подступающая чернота пугает своей глубиной. Там — враги. Марк, который не сумел умереть вовремя. Торговцы Союза, еда которых нужна мне, чтобы не умереть с голоду самому.

Всегда воевать — так нас учили. Бальдр говорит, его учили так же. Если не вести войска вперед, остановиться и выращивать пшеницу, умрешь с голоду тут же. Старики винили Башни, а отец — тот говорил, нет хуже правителя, кто не умеет направить народ к нужной судьбе. Эльфы, люди — всё одно, говорил он. Говорил и умер, убитый мятежниками. Вместе с ним мать и все, кто был на их стороне.

Убивай или умри — так меня учили.

Глядя в черноту порта, я надеюсь, что сегодня мне разрешат умереть, потому что убивать — некого. Разве что волны, на которых не вырастет ни пшеницы, ни родников с ключевой водой.

— Сигналят, чтобы остановились, — говорит Роуни.

Он больше не плачет. Только глядит перед собой. Видит что-то, кроме черноты? Видит, конечно, раз разобрал сигналы.

Его слова отдаются эхом в голове. Поверить в них тяжело, но после долгих ночей в море они — все, что кажется разумным. На первый, на второй, даже на третий взгляды. Башни — от них все зло, вот как говорили старики.

Они были правы.

***

Черныш выбирается из шлюпки первым. Бежит по деревянному мостку и машет руками. Его хватает пара воинов в легком доспехе. Гляжу, куда ударить, чтобы не встали — доспех худой, сделан поспешно. Вестурландцы вышли бы голыми, чтоб не стеснять движений, если бы кто предложил такой. В Союзе не умеют сражаться — хозяин был прав. Ошибся он только в одном — никто в Союзе и не хотел сражаться. Оградили себя цепями и решили, что могут одолеть Терцию.

— Где Марк? — спрашивает хозяин, глянув на воинов. Те переглядываются и начинают тараторить. Речь у них такая быстрая, что уловить — нет сил. Стараюсь, вслушиваюсь, а кажется — будто по-эльфийски.

Роуни пытается вырваться, но держат они крепко.

— Где Марк? Я должен его увидеть, — говорит хозяин, подходит к воинам и смотрит на них зло.

Мог бы захватить таким взглядом, да захватывают войском, а его — милостью Фредди — готово только к военным маршам. Если бы не голод, могли бы сделать шлюпки, на манер пиратских, чтоб разобрать цепи у подпорок. Капитан говорил, так делали в прежние времена. Пускали быстрых пловцов, и те разбивали охрану порта, пока готовились мечники.

Теперь — у хозяина одни только взгляды, мы с Гуннаром, да плачущий эльф.

— Иди за нами, — говорит один из воинов, толкает Роуни прочь, а сам идет вглубь порта.

Мы вчетвером идем за ними, а Роуни продолжает плакать. Ему есть от чего, но эти звуки режут слух, и как назло закончилась буря.

***

Марк выглядит уставшим. Постаревшим, раздраженным, но уставшим — прежде всего. Узнать его спустя столько лет тяжело, но все-таки он похож на отца больше, чем я. У него прямой взгляд, массивный подбородок и широкие плечи. Мне бы такие — держал бы в руке вестурландские копья. Тяжелые, как кузнечный молот, и неповоротливые. Вестурланды могут метать их, стоя. Марк тоже смог бы.