– Далее! – продолжал Гитлер. – Для создания оборонительного рубежа «Пантера» мне совершенно необходимо много, очень много рабочих рук. Они будут работать без отдыха дни и ночи! Дни и ночи! И мне безразлично, сколько при этом погибнет людей! Мужчин! Женщин! Подростков! Для меня важно только то, чтобы всюду, где это нужно нашим войскам, были своевременно вырыты и заполнены водой противотанковые рвы, ко всем позициям проложены подъездные пути, проходимые для тяжелой техники, и так далее. Десятки, сотни тысяч этих людей обеспечите мне тоже вы, мой верный Генрих! В связи со всем этим я решил назначить вас министром внутренних дел рейха! И для этого я позвал вас сюда, чтобы здесь лично выразить вам мое полное доверие и пожать вашу честную руку!

Гитлер не мог тогда даже предположить, что пройдет всего лишь полтора года и он в своем завещании напишет: «Перед своей смертью я исключаю из партии и лишаю прав бывшего рейхсфюрера СС и министра внутренних дел Генриха Гиммлера… Помимо того, что Геринг и Гиммлер были неверны мне, они покрыли несмываемым позором нашу страну и нацию тем, что секретно и против моего желания вели переговоры с противником и пытались захватить власть в государстве». Но это будет сказано в четыре часа ноль-ноль минут двадцать девятого апреля 1945 года. А сейчас еще шел сорок третий. И до того как завещание попадет из рук генерала Кребса в руки генерала Чуйкова, утечет еще много людской крови.

– Моя жизнь всегда безраздельно принадлежала вам, мой фюрер! – патетически воскликнул Гиммлер.

– Я знаю, мой верный Генрих, – уже более спокойно проговорил Гитлер. – Поэтому у меня есть к вам еще одно поручение поистине государственной важности.

Гиммлер весь превратился в слух.

– Я никогда не сомневался в преданности ваших людей, Генрих. И мне никогда не было жалко для них никаких наград. Они заслужили их. Но то, что предстоит им сделать сейчас, будет намного ответственней всех прошлых дел. Мы должны покончить с русским лидером, Генрих! И это будет не просто акт возмездия, но крупнейшая политическая акция! Осуществив ее, мы не только обезглавим противника. Мы покажем всему миру, и в первую очередь нашим не очень устойчивым союзникам, что сфера наших практических возможностей простирается намного дальше линий фронтов и здесь, на востоке, а равно и там, на западе. Мир в свое время узнал о наших «длинных ножах». Пусть теперь он узнает о наших «длинных руках». И пусть тогда задумаются некоторые не в меру строптивые деятели, к чему может привести их неуступчивость…

Гитлер еще о чем-то говорил. Очевидно, продолжал развивать уже начатую мысль о физическом устранении советского Верховного главнокомандующего. Но Гиммлер уже не слушал его. Он лихорадочно думал, как и что ответить фюреру по поводу этого его последнего поручения. Два первых он принял как должные, с готовностью и даже с некоторой облегченностью. Взрывать и жечь его люди умели. А если даже что-то и оставят целым, никто при отступлении этого не учтет. Но третье поручение мгновенно заставило Гиммлера собрать все мысли воедино: как убедить фюрера назначить ответственным за выполнение этой акции не его, государственного министра и рейхсфюрера СС, а кого-нибудь другого? Впрочем, другого он нашел быстро. В последнее время фюрер частенько стал напрямую советоваться по целому ряду вопросов с непосредственно подчиненным Гиммлера, начальником Главного управления имперской безопасности (РСХА) обергруппенфюрером доктором Кальтенбруннером. Гиммлеру это было совсем не по душе. Но, естественно, воспротивиться этим контактам в открытую он не мог. Как не мог быть слишком любопытным и стараться узнать во всех деталях подробности их бесед. Но предпринять что-нибудь этакое иезуитское, что несколько охладило бы отношение фюрера к начальнику РСХА, Гиммлер мог. И, выслушав сейчас третье поручение, немедленно решил, что сама судьба послала ему в руки этот случай.

– Мой фюрер, никто не выполнит это ваше ответственнейшее задание лучше нашего милого Эрнста, – выпалил он, даже не дослушав последней, крайне затянувшейся тирады Гитлера до конца.

Гитлер оборвал свою речь и внимательно посмотрел на «верного Генриха». Гиммлер понял: его внезапная реплика оказала нужное воздействие. Надо было немедленно усилить его:

– Конечно, всю операцию от начала и до ее нужного исхода я буду держать под строжайшим контролем, – продолжал он. – Но Эрнст великолепный знаток своего дела. К тому же он превосходно знает людей и умеет заставить их работать. Я ручаюсь за него, как за самого себя, мой фюрер.

– Хорошо, – неожиданно сразу согласился Гитлер. – Эрнст действительно очень предан мне и национал-социализму. Ему можно доверить это дело. Но сроки, Генрих? Я хочу уже сейчас знать, когда примерно я могу ожидать результатов.

Гиммлер снял очки, что делал крайне редко, и, посмотрев на стекла, будто хотел прочитать на них дату, которую хотел знать фюрер, привычным жестом вернул очки на нос.

– Если придется начинать с нуля, меньше чем в полгода не уложимся, – ответил он.

Гитлер быстро пересчитал на пальцах последующие месяцы.

– Надо быстрее, – потребовал он.

– Мы сделаем все, что в человеческих возможностях, – ответил Гиммлер.

– И все же надо побыстрее, – повторил Гитлер. – Не жалейте ничего. Привлекайте лучших специалистов во всех областях. Используйте любые материалы, сколько надо денег, не отдыхайте! И все держите в строжайшей тайне. Конечный результат ваших усилий должны знать не более четырех-пяти человек. За малейшую утечку информации расстрел без суда. Таковы мои требования, мой верный Генрих.

– Я немедленно вылетаю в Берлин, – поднялся из-за стола Гиммлер.

– Сегодня же передайте мою просьбу и мой приказ Кальтенбруннеру. Объясните ему, что выполнение данной акции будет лучшей помощью его служб вермахту, – снова потребовал Гитлер. И, почувствовав, что Гиммлер ждет он него чего-то еще, добавил уже более мягким тоном: – Что касается официального приказа о вашем новом назначении, то о нем в Берлине узнают раньше, чем вы попадете туда. Желаю успеха!

Вот теперь аудиенцию можно было считать абсолютно законченной. Гиммлер в душе с облегчением вздохнул. Она не только прошла удачно, но еще и с большим выигрышем для него.

– Я никогда не забуду вашего истинно отцовского отношения ко мне, мой фюрер, – растроганно проговорил он. – И никогда не устану повторять, что моя жизнь всецело принадлежит вам.

Назначение на пост министра внутренних дел, а стало быть, и оказанное «верному Генриху» столь высокое доверие не вызвало у него ни малейшего угрызения совести. А основания для этого, надо прямо сказать, были весьма основательные. Еще в августе сорок второго года в своей полевой штаб-квартире в Житомире Гиммлер в деталях обсуждал с начальником VI управления РСХА бригаденфюрером Вальтером Шелленбергом вопрос возможного «компромиссного соглашения» с западными державами. Они тогда даже составили некоторые наметки соглашения, решив предложить западным державам уход вермахта из Северной Франции, Голландии и Бельгии и создание франко-германского экономического союза. При этом Австрию и Судеты они оставляли в составе рейха. Западную часть Польши намеревались превратить в свою постоянную колонию, пространство между Обью и Леной передать под управление Англии, а район между Леной, Камчаткой и Охотским морем отдать США. Естественно, все это делалось в строжайшем секрете за спиной обожаемого фюрера.

Но если о компромиссах с собственной совестью Гиммлер предпочитал не распространяться, то продемонстрировать свою исполнительность и преданность Гитлеру за счет других он никогда не упускал случая. Поэтому едва в его кабинет зашел Кальтенбруннер, Гиммлер ознакомил его с проектом приказа высшему руководителю войск СС и полиции на Украине группенфюреру Прюцману о разрушении Донбасса. «Дорогой Прюцман! – говорилось в нем. – Генерал пехоты Штапф имеет особые указания относительно Донецкой области. Немедленно свяжитесь с ним. Я возлагаю на Вас задачу всеми силами содействовать ему. Необходимо добиться того, чтобы при отходе из районов Украины не оставалось ни одного человека, ни одной головы скота, ни одного центнера зерна, ни одного рельса, чтобы не остались в сохранности ни один дом, ни одна шахта, которая не была бы выведена на долгие годы из строя; чтобы не осталось ни одного колодца, который бы не был отравлен. Противник должен найти действительно тотально сожженную и разрушенную страну. Немедленно обсудите эти вопросы со Штапфом и сделайте все, что в человеческих силах, для выполнения этого… Ваш Гиммлер».