– Командир стрелковой роты, герр оберштурмбаннфюрер, – ответил Политов.

– Вы перешли с оружием в руках. Что у вас было?

– Автомат ППШ с двумя магазинами патронов, пистолет ТТ с двумя снаряженными обоймами и две гранаты оборонительного характера.

– Почему оборонительного? – не понял Грейфе. – Ваши же войска в то время наступали.

– На случай, если бы за мной началась погоня, герр оберштурмбаннфюрер.

Грейфе удовлетворенно кивнул. И продолжал:

– Вы попали в лагерь военнопленных. Куда?

– Сначала на пересыльный пункт под Ржевом, герр оберштурмбаннфюрер. Затем в Демьянский лагерь. Потом в Витебский… – начал перечислять Политов.

Грейфе жестом остановил его.

– Что сделали вы полезного в Демьянском лагере? – спросил он.

– Мне удалось внедриться в группу, готовящуюся к побегу. Я познакомился со всеми ее членами. Узнал их фамилии и имена. И обо всех своевременно сообщил коменданту лагеря. Их всех схватили еще перед побегом, герр оберштурмбаннфюрер, – не без бахвальства ответил Политов.

– Сколько человек входило в группу?

– Если память не изменяет, герр оберштурмбаннфюрер, восемнадцать человек, – подумав, назвал число Политов.

– Хорошо, – одобрил Грейфе. – Расскажите о вашей помощи рейху в Витебском лагере.

– Там я пробыл несколько месяцев, герр оберштурмбаннфюрер. Передо мной была поставлена конкретная задача: выявить подпольный лагерный комитет. Это было очень сложно, герр оберштурмбаннфюрер. Подпольщики имели хорошо продуманную секретную службу оповещения и связи. Но мне посчастливилось встретить в лагере одного моего бывшего сослуживца, политработника. Его никто не мог разоблачить. Иначе он никогда бы до лагеря не дошел. Но здесь я сразу понял, что он-то наверняка в курсе дела, которое меня интересует. Так оно и оказалось. Он меня порекомендовал. Но они все равно проверяли меня почти два месяца. Потом все же поверили. Еще примерно месяц ушел на то, чтобы узнать все их связи до конца. А когда все было установлено, их всех взяли в один час, герр оберштурмбаннфюрер, – дал полный отчет Политов.

– Куда вас перевели потом?

– Сначала в Демблин, потом в Ламсдорф в лагерь номер триста сорок четыре. Там завербовали ваши люди из СД и отправили на два месяца на учебу в «Русланд-Норд». Оттуда я был направлен камерным агентом в городскую тюрьму в Вене, – закончил свой послужной список Политов.

– Почему именно вас направили в «Русланд-Норд»?

– В Ламсдорфе мне удалось выявить связи заключенных на воле.

– Какие же конкретно?

– Удалось напасть на след распространителей вражеской пропаганды. Те слушали радиопередачи из Лондона, записывали их, перепечатывали на машинке и раздавали населению и кое-что даже ухитрялись переправлять в лагерь, герр оберштурмбаннфюрер, – ответил Политов. – А в лагере от этого начинались всякие волнения.

– Наши службы характеризуют вас как убежденного противника большевизма. Чем бы вы хотели заняться у себя на родине, если бы вам предложили там работу? – продолжал расспрашивать Грейфе.

Политов взметнул брови. Ему показалось, что Грейфе открыл перед ним завесу молчания и высказал цель знакомства. Но если это так, то Политову совсем не чему было радоваться. Возвращаться в разграбленную Россию ему абсолютно не хотелось. К тому же там в два счета можно было схлопотать пулю. А это и вовсе не входило в планы Политова.

– Я бы все силы приложил к тому, герр оберштурмбаннфюрер, чтобы навести и утвердить на моей родине новый порядок.

– Очень хорошо, – снова одобрительно кивнул Грейфе. И, сделав небольшую паузу, продолжал уже в ином тоне: – Господин Политов, на одном из первых допросов еще в Демьянском лагере вы показали, что ваш отец был полковником старой русской армии. Вы сами понимаете, что проверить эти данные у нас нет никакой возможности. Поэтому скажем: пусть это так и есть. Хотя, откровенно говоря, я глубоко уверен в том, что у вашего царя просто не было столько полковников, сколько ваших людей, изъявивших желание служить нам, выдают себя за их детей. Но, я уже сказал, пусть это так и будет.

Говоря все это, Грейфе не спускал с Политова глаз. Хотел увидеть, как воспримет тот его откровенное неверие в выдуманную им легенду. Но Политов выслушал перевод этого откровения эсэсовца не моргнув глазом. Ни одна жилка не дрогнула у него на лице, ни кровинки не выступило на широких щеках. Это Грейфе заметил. «Наглости, однако, ему не занимать», – невольно подумал он. Но вслух продолжал говорить о другом:

– Так вот, господин Политов, если ваша ненависть к большевикам имеет такие глубокие корни, вы могли бы ради достижения нашей победы пойти на большой риск? На такой, скажем, на какой иногда идут ваши соотечественники на фронте?

– А разве мой переход через линию фронта не был связан с риском, герр оберштурмбаннфюрер? – неожиданно вопросом на вопрос ответил Политов. – Разве я не рисковал? Ведь мне в спину мог ударить любой автоматчик. Любой снайпер и с той, и с другой стороны мог взять меня на мушку…

Неожиданность ответа понравилась Грейфе.

– Это так, – согласился он.

– Но я готов пойти и сочту за честь, если мне предоставят такую возможность, и на больший риск. Даже если он будет смертельным, я готов доказать свою преданность фюреру, – добавил Политов. – Дайте возможность мне доказать это, герр оберштурмбаннфюрер, и я докажу.

– Хорошо, – коротко подвел итог беседы Грейфе. – Мы учтем эту вашу просьбу, господин Политов.

Сказав это, Грейфе обернулся к Скорцени. За все время разговора тот не обронил ни слова.

– Я знаю, Отто, что у вас еще все впереди, но, может быть, сейчас вы тоже что-то желаете спросить? – поинтересовался он, прежде чем окончательно закончить беседу.

– Пожалуй, – не стал отказываться Скорцени и обратился к кандидату: – Скажите, Политов, вы слышали о той операции, которую мне удалось провести в Италии?

– Конечно, герр штурмбаннфюрер. О ней знают все. И восхищаются вами, – польстил кавалеру «Рыцарского креста» и множества других наград Политов.

– А скажите, Политов, как вы думаете, мог бы я осуществить такую акцию в СССР? – приняв как должное похвалу в свой адрес, спросил Скорцени.

Политов не стал спешить с ответом. Он был уверен, что эсэсовец ждет от него очередного комплимента. Но наметившаяся определенная направленность вопросов, которые ему задавал Грейфе, да плюс совершенно неприкрытый вопрос Скорцени, подтвердила его догадку о возвращении в Россию. И не только подтвердила, но и напугала. И ему уже не захотелось льстить этому наглому террористу, который, вполне возможно, на сей раз, спасая шкуру, подставлял под удар его, Политова. И он ответил не грубо, но неожиданно для эсэсовца твердо:

– Советский Союз, герр штурмбаннфюрер, – это не Италия. И сделать там то, что вы сделали в Италии, куда труднее.

Скорцени молча кивнул. А Грейфе, явно довольный ответом, поспешил закруглиться.

– Ну что ж, господа, у нас еще будет время обсудить все эти вопросы. А пока, я думаю, мы отпустим господина Политова. Эгерт даст вам, господин Политов, деньги и адрес гостиницы. Отдыхайте.

Политов понял, что его не отсеяли, как этого пришибленного Фильчакова. Но особой радости от своей удачи он уже не испытывал. Больше того, он даже пожалел о том, что уж слишком бойко разглагольствовал о своих подвигах в лагерях. «Кто знает, ведь вполне возможно, что именно эти его заслуги перевесили чашу весов в его пользу. Только в пользу ли?..» – подумал он и, отдав немцам нацистское приветствие, в сопровождении Эгерта вышел из приемной.

Как при аресте банды на квартире у Скоморошкиной не поверил Грачу в том, что налетчики не нашли у Барановой никаких драгоценностей, старший наряда сержант, так не поверил ему и следователь. И решил, не откладывая дело в долгий ящик, сам побывать на месте преступления и хорошенько все осмотреть. Доложил о своем намерении начальнику отделения.

– Правильно, – одобрил начальник. – Я бы на твоем месте сразу с этого начал.