Лапки у Каштана заживали, но наступал на них он ещё с большой осторожностью. В это время Ольга брала его в свою палатку. А он, хитрец, когда Ольги не было в палатке, устраивался отдохнуть на лёгкой походной койке, причём устраивался, как и подобает, располагая голову на подушечке. Почуяв приближение хозяйки, сползал с кровати и ложился у входа, как ни в чём не бывало. Конечно, невинные собачьи проделки были обнаружены по вмятинам на спальном мешке и на подушке и по теплу, оставленному Каштаном, но ему это было невдомёк. Он радостно и преданно смотрел в глаза хозяйке, заводя назад уши и прижимая их к голове, когда Ольга ласково выговаривала ему. В брезентовых оранжевых мокасинчиках с завязками поверху Каштан чувствовал себя увереннее и уже стал уходить от лагеря подальше. Первое время Виктор и Ольга прогуливались с Кэшем, ещё беспокоясь отпускать его одного. Широкий кратер потухшего вулкана давал возможность совершать длительные прогулки, которые, однако, скажем не лукавя, не состоялись бы, если бы к тому не проявилось какого-то стихийного интереса.

IV

Природное разнообразие поражало непостижимой фантазией. Хотелось вобрать в себя весь этот уникальный мир, чтобы ничего со временем не потерять: ни единого очерка, ни единого оттенка, ни единого отзвука. Ни белого облака, присевшего на снежную вершину и превратившего её в пагоду; ни коричневой дымящейся сопки, похожей на ярангу; ни почерневших скелетов деревьев, обожжённых лавой; ни захватывающей в свой круговорот кальдеры; ни разрезанных ущельями склонов вулканов; ни водных потоков, стремящихся вниз, вытачивающих и шлифующих своё русло и растекающихся щупальцами; ни взрывающихся об огромные камни водопадов; ни мутноватых рек, текущих по равнине. И ничего другого, что не успел запечатлеть глаз, и не услышало ухо, но что непременно отыщет сознание, слившись в космическое целое с природой.

Атмосфера, сотканная из дымно-влажного пряного воздуха и неповторимых картин природы, из настроения, навеянного воспоминаниями, рассказами, походной жизнью, больными лапками Каштана, совместной работой, дала импульс развитию редкостных отношений между Виктором и Ольгой. Их трудноопределимые отношения складывались каким-то странным образом. Дружбой назвать их было бы наивно, но и любовью в общепринятом понимании тоже невозможно. Как бы ни парадоксально звучало, но это не было чем-то между дружбой и любовью. Нет. Это было что-то вне упомянутых иллюзорных границ. И ощущалось мужчиной и женщиной по-разному: ею - как натянутая тонкая струна; им - как край обрыва.

Ольга много рассказывала о своём отце. Тогда она вся преображалась, становилась милой и нежной, беззащитной. Виктор невольно и легко поддавался её неизъяснимому обаянию. Он чувствовал замедление времени и какое-то блаженное растворение в тумане её воспоминаний и обволакивающем низком голосе, в гипнотически незамысловатой жестикуляции её красивых рук и пальцев с красными ногтями. Ему хотелось слушать и слушать её, часто даже не вникая в то, о чём она говорит. Ему хотелось поцеловать её, но он вдруг почувствовал, что этого сейчас не нужно. Из рассказов Ольги он понял, что отца нет в живых, но сам не спрашивал о его смерти. Однажды Ольга назвала Каштана Шияном и пояснила, что так звали собаку, погибшую с отцом в одиночном походе. Оказалось, что отец был геологом, и Ольга с раннего возраста впитала всю опасную романтику этой профессии. Вспоминая отца, Ольга как будто видела его, слышала его голос, внушала себе, что находит какие-то отцовские черты в знакомых мужчинах. По её воспоминаниям у Прохорова сложился образ умного, смелого, сильного человека с волевым смеющимся взглядом. Она рассказывала, что он обладал красивым голосом и хорошо пел, она восхищалась его колоритной иронией. Она очень любила папу! Он погиб, когда ей не было ещё четырнадцати лет.

- А у нас умерла мама, когда моей сестре было тринадцать, - сказал Виктор. - Мы остались с ней вдвоём.

- Как же дальше? - помолчав, тихо спросила Ольга.

- Я-то постарше её, но пришлось перевестись на заочное отделение.

Виктор взял ответственность за сестру перед ушедшей мамой, которой дал слово заботиться о сестре. Чувства и переживания Ольги и Виктора переплетались и протягивались до самих сердец. Они сошлись, совпали в какой-то момент времени, и им хотелось его остановить.

Как-то Каштан куда-то забрёл и долго не показывался, так что обеспокоенные напарники пошли его поискать.

- Шиян, Шиян, - звала Ольга.

- Ну какой Шиян, - оборвал её Прохоров, - зови Кэш. Он на Шияна не пойдёт.

- Пойдёт, - упрямо ответила Ольга, - я уже проверяла. Шиян, Шиян!

Прохоров не успел недовольно возразить, так как заметил приближающегося Каштана. Тот прыгал на трёх лапах и что-то держал в зубах. Виктор и Ольга побежали к собаке. Пёс положил перед ними сорванный нечаянно на прогулке мокасин и отчаянно завилял хвостом, глядя попеременно, то на вещь, то им в глаза, как бы прося надеть ему на лапку брезентовый носочек. Они рассмеялись. Прохоров как-то неловко чмокнул Ольгу в щёку. Она, улыбаясь, посмотрела на него долго и настороженно. Виктор поцеловал её ещё раз, осторожно, но страстно в мягкие губы. Теперь Ольга посмотрела на него с грустью, какая бывает при расставании. Ей стало нестерпимо жаль натянутой звенящей струны. "Блажен, кто не дослушал глас свирели", - вдруг выразились её чувства строкой поэта. Но молодой женщине почудилась уже отдалённая барабанная дробь в тихой мелодии волшебной дудочки.

V

Вполне допустимо, что эти отношения с оттенком какого-то туманного ожидания и, может быть, лукавой недоговорённости так и застыли бы немой струной или оборвались бы совсем, возможно даже переродились бы в ясную и понятную дружбу, если бы вдруг однажды сердечный поступок Гриши не замкнул их на него. Замысла такого Григорий не имел, но случилось так, что стал причиною банального треугольника.

Группы Григория и Ольги двигались заранее намеченными маршрутами и вскоре пересеклись на базе партии. Надо сказать, что такие моменты, запланированные или случайные, когда группы оказывались на базе, были любимы всеми участниками. Радостное настроение, дух веселья моментально охватывали всех, возбуждая жажду подготовки хорошего отдыха. Кто-то занимался устройством бани, кто-то ловил рыбу, кто-то принимался за сооружение общего стола. Некоторые просто сидели и разговаривали, делясь новостями и впечатлениями и никого не раздражая при этом. И как-то так благоприятно складывалось, что роли ненатужно определялись сами собой, а может быть, это как раз являлось следствием продуманного формирования партии и заслугой Умнова.

Ольга и Григорий находились в большой "совещательной" палатке, где посередине размещался стол приличных размеров, охваченный по периметру лавками. На столе были разложены карты, с которыми работали Ольга и Григорий. Они оставляли на картах какие-то специальные значки, делали понятные для себя отметки на полях.

- Подожди немного, - вдруг обратился Гриша к Ольге. - Я сейчас.

Она кивнула. Григорий вышел из палатки. Ольга проводила его задумчивым взглядом. "Странно... странно...". Гриша совсем не был похож на её отца, но каждый раз, находясь рядом с ним, она чувствовала необычайную защищённость, спокойствие и волнение одновременно, какую-то изумительную загадочную лёгкость.

Ольга имела порочную привычку сравнивать некоторых мужчин со своим отцом. Она возникла в девочке с потерей отца и как-то незаметно перебралась во взрослую жизнь. И Ольга даже болезненно и нетерпимо воспринимала, если в понравившемся ей мужчине вдруг замечалось качество, презренное её отцом. Ольга понимала бессмысленность такой обманной привычки, но всякий раз снова позволяла ей владеть своими чувствами. "Странно... - вновь подумала Ольга. - Мне как будто всё равно, похож он или нет". Она сейчас неожиданно для себя с желанной лёгкостью, как будто вдруг освободившись от чего-то самодовлеющего, пренебрегла устоявшейся манерой.